Рудель Ганс-Ульрих - Пилот «штуки» Страница 9

«Мои поздравления, господин лейтенант!».

Шарновски — первый. Тут же в эфире начинается галдеж — поздравления сыпятся с других самолетов. Со всех сторон я слышу «Вот так зрелище!» Постой-ка! Неужели я узнаю голос командира полка? Я испытываю чувство возбуждения, как после успешного легкоатлетического соревнования. Затем я представляю, как будто всматриваюсь в глаза тысяч благодарных пехотинцев. Идем назад на низкой высоте по направлению к побережью.

«Два русских истребителя», рапортует Шарновски.

«Где они?»

«Преследуют нас. Они летят над своим флотом прямо в разрывах зенитных снарядов. Сейчас их свои же и собьют».

Это многословие и, помимо прочего, волнение в голосе Шарновски — нечто новое для меня. Этого никогда с ним раньше не случалось. Мы летим вровень с бетонными блоками, на которых установлены зенитные орудия. Мы можем снести артиллерийскую прислугу в море своими крыльями. Они продолжают стрелять в наших товарищей, атакующих другие корабли. На мгновение все заволакивает колонна дыма от сраженного «Марата». Грохот там, у поверхности воды должно быть ужасный, потому что зенитчики замечают мой самолет только когда он ревет прямо над их головами. Затем они разворачивают свои орудия и стреляют мне вдогонку, не обращая внимания на основный строй, летящий выше. Удача меня не покинула. Тут все полно зенитками, воздух насыщен шрапнелью. Сейчас пересекаю прибрежную полосу. Эта узкая полоса — опасное место. Я не набираю высоту, потому что не смогу сделать это достаточно быстро. Поэтому я остаюсь внизу и пролетаю над самыми головами русских. Они в панике бросаются на землю. Затем Шарновски вдруг кричит: «Рата» заходит сзади!»

Я оглядываюсь и вижу русский истребитель в 100 метрах за нами.

«Шарновски, стреляй!» Шарновски не издает ни звука. Иван проносится мимо на расстоянии всего несколько сантиметров. Я пытаюсь маневрировать. «Ты что, Шарновски, с ума сошел? Огонь! Я тебя под арест посажу!», кричу я на него. Шарновски не стреляет. Потом говорит медленно: «Я не стреляю, господин лейтенант, потому что вижу, как сзади приближается «Мессершмитт» и если я открою огонь по «Рате», то могу в него случайно попасть». Это закрывает тему, как ее понимает Шарновски, но меня пробивает пот. Трассеры проходят справа и слева. Я раскачиваю машину из стороны в сторону как сумасшедший.

«Можете обернуться. «Ме» сбил эту «Рату.» Я накреняю самолет и смотрю назад. Мимо нас проходит «Мессершмитт».

«Шарновски, будет большим удовольствием подтвердить сбитого для нашего пилота». Он не отвечает. Скорее всего, обиделся на то, что я не доверился раньше его суждениям. Я знаю его, он будет сидеть там и дуться, пока мы не приземлимся. Сколько вылетов мы совершили вместе когда он не размыкал губ все время пока мы находились в воздухе.

После приземления все экипажи выстроены перед штабной палаткой. Стин говорит нам, что командир полка уже звонил и поздравил третью эскадрилью с успехом. Он лично видел впечатляющий взрыв. Стину приказано доложить имя офицера, который нанес решающий удар для того чтобы рекомендовать его к Рыцарскому Кресту Железного креста.

Посмотрев на меня, он говорит: «Прости мне, я сказал коммодору, что настолько горд всей эскадрильей, что предпочел бы наградить за этот успех всех подряд».

В палатке он пожимает мне руку. «Больше в депешах об этом линкоре не прочитаешь», говорит он с мальчишеским смехом.

Звонит командир полка. «Сегодня для третьей день тонущих кораблей. Вылетайте немедленно для еще одной атаки на «Киров», стоящий на якоре позади обломков «Марата». Успешной охоты!» Фотографии, снятые самым последним самолетом показывают, что Марат разломился надвое. Это видно на фотографии, которая сделана после того, как огромное облако дыма стало рассеиваться. Снова звонит телефон: «Стин, не разглядели, куда упала моя бомба? Я не видел, и Пекрун тоже».

«Она упала в море, господин полковник, за несколько минут до атаки».

Мы, молодежь, сидящая в палатке, с трудом сохраняем невозмутимые лица. Короткий треск в трубке и это все. Мы не виним нашего полковника, который по возрасту годится нам в отцы, вероятно, он занервничал и преждевременно нажал переключатель бомбосбрасывателя. Он заслуживает всяческих похвал за то, что сам летает с нами в такие трудные миссии. Между пятидесятилетними и двадцатипятилетними пилотами — большая разница. Это особенно верно для тех, кто летает на пикирующих бомбардировщиках.

Мы снова готовимся к атаке на «Киров». Стин попал в небольшую аварию, когда рулил по земле после первого вылета: одно колесо въехало в воронку, его самолет повредил пропеллер. 7-я эскадрилья обеспечивает нас заменой, но Стин снова наталкивается на препятствие и этот самолет также выходит из строя. Замены нет, все самолеты участвуют в вылете. Никто из штаба не летает кроме меня самого. Стин вылезает из самолета и карабкается ко мне на крыло.

«Я знаю, ты будешь зол на меня, что я взял твой самолет, но поскольку я командир, то должен лететь с эскадрильей. На этот вылет я возьму с собой твоего Шарновски».

Раздосадованный и сердитый я иду к мастерским и какое-то время занимаюсь работой в качестве офицера-инженера. Через полтора часа эскадрилья возвращается. «Единица», штабной самолет с синим носом, мой самолет, отсутствует. Я предполагаю, что командир сделал вынужденную посадку на нашей стороне фронта.

Как только все мои коллеги приземлились, я спрашиваю, что случилось с командиром. Никто не дает мне прямого ответа, пока один из них не говорит: «Стин спикировал на «Киров» и получил прямое попадание на высоте два с половиной — три километра. Зенитный снаряд повредил хвост и самолет потерял управление. Я видел, как он пытается направить свой самолет прямо на крейсер, работая элеронами, но промахнулся и упал в море. Взрыв его тонной бомбы нанес «Кирову» серьезные повреждения.

Потеря нашего командира и моего верного капрала Шарновски, тяжелый удар по всему эскадрону, становится трагическим пиком сегодняшнего в других отношениях успешного дня. Этот отличный парень Шарновски погиб! Стин погиб! Оба были в своем роде образцовыми солдатами и никто не сможет их заменить. Им повезло, и они погибли в тот момент, когда были еще убеждены, что после всех этих страданий Германия и вся Европа обретут свободу.

Старший капитан из штаба временно принимает на себя командование эскадрильей. Я выбираю в качестве своего бортового стрелка рядового первого класса Хеншеля. Он был послан к нам из резерва в Граце, где летал со мной на тренировках. Время от времени я беру с собой и других, сначала нашего финансиста, потом офицера разведки. Но никто из них особенно не позаботился бы о моей жизни. Затем я стал брать с собой Хеншеля постоянно, и он был переведен к нам в штаб. Он всегда впадает я ярость, если я не беру его с собой, и кто-то другой летит вместо него. Он ревнует меня как маленькая девочка.

Мы совершаем боевые вылеты над Финским заливом до конца сентября и нам удается потопить еще один крейсер. Нам не везет со вторым линкором, «Октябрьской революцией». Он поврежден бомбами меньшего калибра, но не очень серьезно. Когда нам удается во время одного из налетов добиться попадания тонной бомбой, она не взрывается. Несмотря на самое серьезное расследование, нам не удается определить, что с ней случилось. Так что Советам удается сохранить один линкор.

В ленинградском секторе устанавливается затишье, а мы нужны на ключевом направлении. Участь пехоты мы облегчили, русские позиции вдоль побережья рассечены надвое и блокада города установлена. Но Ленинград не пал, поскольку защитники удержали Ладожское озеро и тем самым сохранили магистраль, по которой шло снабжение крепости.

5. Под Москвой

Мы выполняем еще несколько заданий на Волховском и Ленинградском фронтах. Во время последнего вылета в воздухе тихо и нам начинает казаться как что-то назревает где-то в другой части фронта. Нас посылают назад в центральный сектор восточного фронта и как только мы туда добираемся, то видим, как пехота готовится к новым боям. Ходят слухи о наступлении в направлении Калинин-Ярославль. Взлетев с авиабазы Мошна-Куличевка мы пролетаем надо Ржевом и приземляемся в Старице. Лейтенант Прейслер сменяет нашего последнего командира на посту командира эскадрильи. Он пришел к нам из соседнего полка.

Постепенно устанавливается холодная погода и мы получаем первое представление о приближающейся зиме. Падение температуры приносит мне, офицеру-инженеру, все типы технических проблем, неожиданно мы начинаем испытывать неприятности с нашими самолетами, которые только частично объясняются холодом. Проходит много времени прежде чем опыт учит меня, как с этими проблемами бороться. Старшие механики обеспокоены, особенно сейчас, когда каждый делает все от него зависящее чтобы в воздух поднималось как можно большее число самолетов. Мой механик также попадает в аварию. Он выгружает бомбы из грузовика, когда одна из них переворачивается и расплющивает ему стабилизатором пальцы на ноге. Я стою рядом, когда это происходит. Долгое время он не может ничего сказать, затем комментирует, глядя с сожалением на свой палец: «Теперь уже мне в длину не попрыгать». Погода еще не стала по-настоящему прохладной. Унылое небо затянуто облаками.