Василий Боткин - Литература и театр в Англии до Шекспира

Василий Боткин

Литература и театр в Англии до Шекспира

Известно, что произведения Шекспира отличаются всесторонним или, проще сказать, общечеловеческим характером, однакож, тем не менее он принадлежит к самым национальным английским поэтам и, кроме того, принадлежит еще к известной эпохе английской истории, которая необходимо должна была отразиться на его произведениях. Справедливо говорят, что кто хочет знать поэта, тот должен прежде узнать страну поэта и время, в которое он жил: без этих условий знакомство с поэтом будет не только неполным и поверхностным, но большею частью даже и ошибочным. Относительно Шекспира все это затрудняется еще тем обстоятельством, что об его личности и жизни до нас дошли только самые скудные сведения. Вот почему в последнее время в Англии и Германии явилась почти целая специальная литература, посвященная розысканиям как относительно самого Шекспира, так и относительно современных ему общества и литературы в Англии. Всякое искусство, а тем более литература – да и вообще и все человеческое – может проявляться не иначе, как только в национальной форме, и те, которые полагают, что можно быть космополитом, обнаруживают тем, что они никогда и ни о чем серьезно не думали. Никакие нравственные силы, никакая гениальность не могут отрешить человека от влияниий его почвы, его среды, его родителей, общества, в котором он вырос, его народа; национальность его всюду следует за ним, как его нравственный воздух, которым он живет, даже большею частью бессознательно для него самого. Национальность его входит, как существеннейший элемент, в выражение его мысли, в какой бы ни было форме, в художественной или в форме простой речи. Француз выражает свою мысль не так, как немец, англичанин – не так, как итальянец или русский, и так далее. Казалось бы, что в науках естественных, математике и, вообще, в механических знаниях, где дело идет о законах явлений, тождественных для всего мира, различие национальности должно бы совершенно стушевываться; но и тут обнаруживается оно в научных приемах, в методах, в большей или меньшей аналитической силе, в точности наблюдений и тому подобном. А если мы коснемся духовных сфер, каковы – история, религия, искусства, то тут глубоко определившиеся национальности, их борьба и взаимодействие встречают нас с первых же шагов. И замечательно, что чем более цивилизация начинает проникать в какой-либо народ, тем более она кристализуется в национальную религию, политические учреждения и, наконец, восходит до своего высшего национального выражения – до искусства, тем определеннее, глубже и самостоятельнее национальность этого народа.

Католицизм, например, доктрина, по существу своему, космополитическая, а между тем в Италии, Франции, Германии и Польше окрасился он в различные национальные цвета, присущие каждой из этих стран, окрасился по их национальному духу.

Читая Шекспира, можно подумать, что имеешь дело с космополитом. Какое отсутствие национальных предразсудков! (Увы предразсудки неизбежно слиты со всякою национальностью: это уж их физиологическое свойство). Какое глубокое и тонкое знание света и людей! какое верное прозрение в чуждые национальности! какое мудрое понимание жизни во всех её явлениях! Но, при всем этом, какая пламенная любовь к своему отечеству! При всей иронии над национальными пороками и недостатками, никто лучше Шекспира не опоэтизировал своей старой Англии; ни у кого из всех старых и новых поэтов не слышится такой широкий лиризм чувства, как только речь касается его отечества. Разумеется, в тех пьесах, содержание которых брал он из итальянских повестей и иностранных легенд, не представляется для этого повода; но возьмите его драмы из английской истории – и вы убедитесь, что нельзя представить себе глубже и искреннее той любви к своему отечеству, которая, словно против воли поэта, проступает в них.

Эпоха, в которую жил Шекспир, была самою интереснейшею в истории английской цивилизации: это было время, когда в национальные англо-саксонские элементы начала проникать античная цивилизация в виде греческой и римской литературы. Известно, что обаяние этой классической литературы было так велико, что подражание ей почти впродолжение двух сот лет вытесняло из английской литературы национальные элементы. Но в ту эпоху, когда жил Шекспир и когда была для английской поэзии, в лице Шекспира, тем же чем в Италии эпоха, известная под названием Возрождения (Renaissance) для итальянского искусства – в то время воскреснувшая из схоластической пыли классическая литература действовала совсем не так, как впоследствии. Не к рабскому подражанию возбуждала она, а к самобытному творчеству. Италия стремилась усвоить себе совершенство античной формы и творчески одушевить ее средневековыми идеалами, как-будто только и ждавшими этого лучезарного преображения для того, чтобы погрузиться в общий всем исторический сон. Так же живительно подействовало первое прикосновение классической литературы и на англо-саксонскую национальность, с тем только различием, что, вместо лучезарного преображения средневековых идеалов, прикосновение её беспредельно расширило и без того уже орлиный взгляд Шекспира. Глубокий ум греков и римлян, их многовековая жизненная опытность, их пережитая зрелая мудрость, их суждение дел людских и событий, их удивительная цивилизация и, наконец, их чарующая поэзия – не могли не поразить открытый и впечатлительный ум такого гениального человека, как Шекспир, и не возбудит его духовного зрения к всестороннему созерцанию. Как из влияния национальных итальянских элементов с классическими вышло итальянское искусство, так из слияния англо-саксонских элементов с классическою литературою вышло творчество Шекспира.

Чтобы ввести читателя в эту интересную эпоху, мы считаем не лишним, пользуясь сочинением Гервинуса (Shakespeare von Gervinus, 4 тома), представить здесь краткий очерк литературы и театра в Англии до Шекспира.

I.

Понимать поэтов, вообще, почти невозможно без некоторого литературного образования; но Шекспир в этом отношении составляет исключение из всех поэтов древнего и нового мира, потому что каждый человек, даже совершенно чуждый литературного образования, непременно почувствует поэтическую силу его. Впрочем, достоинство Шекспира заключается не в одном его поэтическом величии: практические англичане не даром же называют сочинения его книгою житейской мудрости и вернейшим зеркалом мира и людей. Действительно, создания его раскрывают перед нами все стороны души человеческой, все положения семейной, общественной и исторической жизни. Он вводит нас и в события римского мира, и в мифическое время галло-британского народа, и в тревожный романтический мир рыцарства, и, наконец, в свою отечественную историю, и, изображая все эти разнообразные эпохи и отношения, поэт так высоко стоит над предразсудками и партиями своего времени, обнаруживает такое верное понимание нравов, искусств, государства, такое глубокомысленное воззрение на народы и времена, что почти не верится, что он принадлежит XVI веку, а не нашему, несравненно более зрелому и опытному. Житейская мудрость его и знание людей истинно поразительны, и авторитет его тем непреложнее, что Шекспир почепнул их не из книг или умственных теорий, а из собственного наблюдения над светом и людьми, выработанного самою многостороннею внутреннею жизнью. И несмотря на все это, Европа почти двести лет ничего не знала о таком великом поэте, да и потом, когда она уже услыхала о нем, так медленно понимались его достоинства, что Шекспир долгое время оставался для неё какою-то неразрешимою загадкою. Такое странное обстоятельство можно объяснить только из литературной истории Англии.

Ни в какой стране Европы не было исстари такой любви к поэзии, как в Англии. Правда, что Германия имела своих миннезингеров, Франция – своих труверов и трубадуров, но там эти представители народной поэзии почти тотчас же примкнулись к высшим сословиям и скоро исчезли. В Англии, напротив, вся история её, можно сказать, слита с её менестрелями; они не только признаны были узаконениями, но существовали как отдельное общественное сословие, имевшее свои права, свое влияние и свои нравы и без которого не обходились никакие праздники и увеселения. Как древние британские барды и скандинавские скальды, менестрели Старой Англии в продолжении многих веков сохраняли в ней влияние своих предшественников. Позже всех стран покоренная Римом и всех скорее оставленная им, Англия вовсе не получила того глубокого и повсеместного отпечатка римской цивилизации, какой остался, например, на Галлии. Древнее британское население исчезло или рассеялось перед завоеваниями англов и саксов; затем покорение англов датчанами и, впоследствии, покорение обоих этих племен норманнами образовало народонаселение, не противоположное по своим племенам, а родственное по своему общему германскому корню и, следовательно, близкое по своим нравам и обычаям. Побежденные в Англии норманнами, саксы и датчане, конечно, были угнетены, но не так, как, например, было в Галлии, где варварские обычаи германских победителей должны были беспрестанно оскорблять изнеженную цивилизацию побежденных галлов. Правда, что в Англии все народонаселение, победители и побежденные, было одинаково варварское, за то оно было однородное и родственное, так что и христианство здесь имело совсем другое развитие, нежели в средней и южной Европе. Франки, например, обращенные в христианство, нашли в завоеванной ими Галлии римское духовенство, уже богатое, сильное и уважаемое, которое естественно начало стараться о преобразовании постановлений, идей, нравов и верований своих завоевателей. Напротив, христианское духовенство саксов было само саксонское, такое же грубое и варварское, как и его духовная паства, но за то вполне родственное ей и разделявшее все её чувства и воспоминания. Таким образом, возникающая цивилизация Англии с самого начала своего стала развиваться, чуждая заимствованных форм и иностранных элементов, которые замешались в цивилизацию южной Европы. Это обстоятельство, обусловившее всю политическую историю Англии, не могло не иметь решительного влияния, как на характер английской нации, так и на развитие её поэзии.