Виктор Широков - Дитя злосчастия

Широков Виктор Александрович

Дитя злосчастия

Виктор ШИРОКОВ

ДИТЯ ЗЛОСЧАСТИЯ

Готический роман смутного времени

1.

Последние годы жизни моей оказались отягощены разного рода несчастиями. И хотя мужество души моей поддерживаемо было философией стоицизма, чудилось нередко, что все равно невидимые трещины вот-вот сольются в ощутимый разрыв, и в образовавшийся пролом хлынет всевозможная нечисть и мерзость отработанной жизни.

Один лишь труд, порой бессмысленный и бесполезный, поддерживал меня в борениях с безжалостной судьбиной, и видимость внешнего спокойствия была единственной наградой моего постоянства. Когда выдавались редкие минуты передышки, кратковременного отдыха посреди налетевших несчастий, я начинал размышлять о первопричине оных, и описание сего предмета скрашивало мой досуг, обещая несуетливое внимание отдаленных потомков и воспитывая памятливость моего скромного семейства.

Дай Боже, они пригодятся и случайным читателям, если случится нечаянное обнародование записок, ибо преодоление невзгод, коим столь подвержен род человеческий, составляет основное содержание земного быта и бытия.

Конечно, давно следовало бы представиться, назвав не только имя, но и должности, которые выпало занимать, но ещё не время и не место для полного обнажения.

Начну издалека, с раннего детства. Родился я в благородной семье, в роскоши протекли мои юные годы; большой свет принял меня в свои лицемерные объятия и долго не отпускал на волю. Выпало мне побывать военным, но позументы мало привлекали меня, и я выбрал колею гражданского благополучия; благо, по наследству выпавшее немалое богатство позволяло развивать художественные наклонности и безоглядно шествовать по пути самосовершенствования и счастья.

По сердечной склонности я обвенчался с добропорядочной девушкой, подарившей мне дочь и сына. Однако супруга вскоре скончалась, оставив меня безутешным вдовцом, и, увы, это был не последний удар безжалостных обстоятельств.

Через некоторое время я лишился почти всех средств, казалось, рок не оставил для меня другого выхода нежели свести самому счеты с жизнью. Потеря супруги одна была способна довести до подобного решения, но присутствие двух малюток и необходимость их воспитания удержали меня от постыдного поступка.

И хотя прошло уже более двадцати лет, глубокая рана, нанесенная преждевременным уходом обожаемой женщины, никак не закрывается. И если днем я ещё могу сдерживать слезы, вспоминая драгоценный образ Амалии, то ночью рыдания постоянно сотрясают грудь и ливень, льющийся из очей, промочил насквозь не только наволочки, но и сами подушки.

Няни, появлявшиеся в доме, долго не задерживались. То одни пытались сердобольно воспитывать меня, наподобие дитяти, то другие открыто вынашивали матримониальные планы, наконец, третьи выказывали мало прилежания по части ухода за малютками.

А бедственное положение мое начало принимать совсем уж грандиозные размеры. Пришлось экономить по мелочам. Я сам научился не только кашеварить и заниматься постирушками, но и штопать детскую одежду, даже иногда перешивать для дочери наряды её матери.

2.

Шли годы, дети мои росли, все более угадывал я в них черты моей незабвенной супруги, самолично занимался их воспитанием и обучением, чтобы стали они, наконец, гордостью и утешением благородной старости моей. Ан не так повернулось, успехи их стали с возрастом причиною новых моих горестей и печалей.

Сын мой, студент престижного вуза, стал сначала жертвою злословия, а потом исчез, и все поиски мои оказались тщетными. Сколько бы я лично ни обращался в различные коридоры власти, сколько ни писал официальных прошений и заявлений, ответом было либо лицемерное обещание рассмотреть мою бумагу, либо настоятельное требование более не беспокоить власть предержащих.

Наконец один высокопоставленный друг объявил мне, что готовится похищение моей дочери и одновременно обвинение меня же в сем преступлении. Я почел за необходимость собрать скудные последние средства свои и с надежными проводниками переправил дочь в Северную Америку, договорившись обрести письменную или телефонную связь с нею не ранее, чем через три месяца.

Сам же в справедливом негодовании оставил столицу и отправился на родину своих предков по матери, в город П., где ещё оставалась у меня кое-какая недвижимость, сохранились надежные связи, и, казалось, можно было надеяться продолжить свои розыски не на виду у могущественных врагов.

Но и здесь нашелся супостат, бывший мой приятель по учебе и немаловажному увлечению, пользуясь моей растерянностью и отсутствием средств, вначале затеял против меня интриги, а потом, войдя во вкус, оклеветал меня и подал иск в суд. Судья же, то ли окончательно бездушная от природы, то ли подкупленная супостатом, приговорила меня к возмещению несоразмерных с моим положением претензий истца.

Немедленно уделом моим стала нищета, а главное замаячил призрак несвободы, то есть заключения. Совсем я был готов предаться отчаянию, и только усвоенная с первыми уроками чтения готовность сносить неожиданные переживания, бессознательная философическая нечувствительность к фантастическим перепадам бытия спасла меня от разрешения проблем старым и действенным способом самоустранения.

Честь и слава авторам рыцарских романов! Благодаря именно и только их искусству я сумел сдержаться и продолжить свое сопротивление року.

3.

Случилось так, что в городе П. я продолжил свои филологические занятия; помимо того, что сочинял стихи и регулярно вел дневник, возобновил переводы английских поэтов. Этот язык я изучал в далеком, увы, детстве, тогда же выполнил первые переложения, а наличие свободного времени и предпринятое намерение избегать людского сообщества довершили неожиданную выгодность моего положения.

Оказалось, что мои публикации не только перепечатываются различными газетами, но наличие "всемирной паутины" позволяет следить за моими скромными успехами любителям изящного в самых отдаленных точках земного шара. Лондон, одна из замечательных мировых столиц, тем паче принадлежал к самым информированным центрам мировой цивилизации.

Однажды я получил по почте длинный узкий конверт, оклеенный чудесными марками. Ознакомившись с его содержимым, я почувствовал шевеления души, дотоле погруженной в глубочайшую меланхолию. Предложение, содержащееся в письме, поразило своей простотой. Неизвестный мне благотворитель (или благотворительница) не только оплачивал перелет через Ла-Манш, но и уже заранее снял номер в приличной гостинице в Кенсингтоне, неподалеку от известного дворца принцессы Дианы (леди Ди), пообещав регулярно оплачивать жилье.

От меня требовалось только оплачивать свою еду (кстати, завтрак тоже входил в стоимость номера) и необходимые расходы по передвижению внутри города и другие мелкие бытовые нужды. Взамен я должен был взяться за перевод на русский язык полного собрания сочинений А.Э. Хаусмана, поэта начала XX века, дальнего родственника неведомого благодетеля.

Стоит заметить, что первые мои переводы из этого поэта появились в печати более четверти века назад и публиковались вначале в приложениях к тем или иным антологиям английской поэзии. Что ж, время многое расставляет на положенные места.

Я принял немедленное решение и отправил по электронной почте известие о согласии, присовокупив искреннейшую благодарность. На сборы ушли практически несколько минут, пожитки мои были невелики: смена белья, несколько любимых книг и блокнот с давними переводами. Перелет из города П. до Москвы занял два часа, переезд из аэропорта "Домодедово" в аэропорт "Шереметьево" и того меньше.

Два часа ожидания в зале международного аэропорта несколько напрягли, потому что мне показалось, что за мной следят.

То около меня ни с того ни с сего присела надолго эффектная блондинка, мелькнувшая среди пассажиров п-ского самолета; то неподалеку припавший к игровому автомату мент в форме чаще поглядывал на меня, нежели на объект своего вожделения; то подошли двое наголо обритых кришнаита с настойчивой просьбой купить у них набор священных книг.

Но посадка в самолет "Бритиш эйрлайнз" прошла безо всяких казусов, и целых три часа я развлекался беседой с шотландцем средних лет, летевшем из Новониколаевска на рождественские каникулы. Мы благодушно попивали с ним джин, красное и белое вино, лакируя блаженное послевкусие чистого алкоголя темным и светлым пивом.

И я вывалился на трап в весьма радужном настроении, узнав немало нового по части современной английской, вернее ирландской литературы.

После таможни среди встречавшей моих спутников толпы я обнаружил негра, державшего табличку с моей фамилией, подошел к нему, представился и был с ветерком доставлен в обещанный отель. В номере силы меня оставили, и предусмотрительно закрывшись на все замки и накинув дверную цепочку, я рухнул на двуспальное ложе.