Андрей Кранин - Дочки-матери Страница 10

- Беклешова, что вы расселись на земле и не работаете?

- Я курю, Сергей Матвеич.

- Я вижу, это уже вторая пачка за день. Вы бы сделали короткий перерыв на работу.

- Я же сигареты курю, не марихуану, Сергей Матвеич. Что ж уже и покурить нельзя?

И так до бесконечности. И за всеми нужен был глаз да глаз. Ведь уже не маленькие дети. Все бреются уже, спят друг с другом, водку пьют, а элементарных средств безопасности не соблюдают. На второй же день двое разомлевших от солнца и внезапно вспыхнувшей любви молодых людей уснули прямо на земле, где-то в густой траве на краю поля. Только чудом подъезжавший к полю трактор на раздавил их, как полевых мышей. Говорят, тракторист, обнаруживший детей в метре от гусениц своей многотонной "Беларуси", потом запил на неделю не хотел грех на душу брать.

Потом ещё как-то приехали на поле с утра, высадились из автобуса, а у края поля был вырыт огромный котлован, заполненный до краев водой после проливных дождей. Студент и студентка устроили около него смешливую возню, в шутку толкая друг друга к краю. Не прошло и минуты, как оба свалились в эту мерзкую лужу, увлекая за собой и третьего товарища, не вовремя подоспевшего на подмогу. Конечно, все заржали, как сивые мерины, а Збарский уже по привычке потянулся к карману, где лежала упаковка валидола. Купальщиков, конечно, из котлована выудили - дрожащих, матерящихся, со стекающими с них потоками грязной, протухшей воды. Автобусы уже ушли и надеяться на транспортную оказию было бессмысленно - здесь цивилизация как таковая ещё переживала эпоху становления общинно-племенных отношений и достижений никаких кроме лопаты, кирки и отборного мата пока не имела. Пришлось студентов сушить около костра, собрав с остальных по какой-то одежде. Излишне говорить, что в этот день никто не работал, настолько возбуждающим оказалось происшествие.

Вечерами руководство просто удалялось к себе в апартаменты, заглушая напряжение рабочего дня нечеловеческими дозами спиртного. В пьяном угаре все проблемы уменьшались до пренебрежимо малых размеров и уже не волновали так как в светлое время суток. Студенты были предоставлены сами себе. Развлечений в лагере было не больше, чем в селении поморов во времена Екатерины. Можно было выпить, но это уже не помогало. Можно было сделать маникюр, но все ногти были сломаны, можно было собраться - послушать Offspring, но все привезенные кассеты быстро опостылели, как чай с молоком в детском саду. Однажды, группа студентов загрузилась в машину и поехала искать развлечения в находившийся в 40 километрах районный центр. Вернулись они оттуда, к счастью, живые, но сильно потрепанные. Двое ребят были профессионально побиты местной районной братвой, девушку, бывшую с ними, еле отбили от пьяных насильников, а машина была безнадежно изуродована металлической монтировкой, которой, тоже видно сильно скучающие местные балбесы, хорошенько отходили красную "девятку" с московскими номерами. Получив совет "шоб больше мы вас здесь не видели, а то убьем на х...", группа филологов-авантюристов спешно покинула гостеприимный районный центр, существенно сузив тем самым набор лагерных развлечений.

От скуки стали стремительно раскручиваться романы. Тяга к противоположному полу вдруг стала настолько сильна, что лагерь начал напоминать семейное общежитие. В палату к Юле, Леле, Нике и Соне с самого начала поселился Леха, который, придвинув свою койку к Никиной, соорудил вполне приемлемый "кинг сайз". О происходящем в Никиной спальне старались не думать. Только ночью Леля или Юля, иногда разбуженные позывами по малой нужде, могли с ужасом и в то же время извращенным интересом послушать возню и вздохи, доносившиеся из Никиного угла. Было ясно, что Леха хорошо знал свое дело и доставлял своей партнерше неземное удовольствие.

Соня никогда ничего не слышала, она всегда спала, как убитая. Вот уже десять дней ей удалось продержаться. Вечерами, она тянула немного травы, но колоться не кололась. Настроение у неё из-за этого было всегда подавленное. Ее все раздражали, она даже как-то сорвалась на Лелю. Та от ужаса широко распахнула глаза цвета южной лазури и через секунду разрыдалась. Соня почувствовала непереносимую муку от того, что она обидела Лелю. Вот, если бы Нику или Юлю, тогда бы ничего, а Лелю обижать нельзя - это все равно что избить ногами комнатную левретку.

Через пару недель в их палату перебрался и Макс, объяснив свой переезд просто: "Я остался в комнате один, как лермонтовский парус. Скучно, девушки". Его устроили в углу, рядом с Юлиной кроватью. С его переездом в жизненном укладе девушек произошли некоторые изменения. К присутствию Лехи уже все давно привыкли, и никто, не относился к нему как к мужчине. При нем не стеснялись переодеваться, обсуждать нюансы женского здоровья, его иногда просили застегнуть сзади бюстгальтер или принести пилочку для ногтей. Ника брала его с собой в душ, потому что ей нравилось, как он трет спину.

Макс требовал другого обращения. Его почему-то стеснялись. Если он заходил в палату без стука, его встреча надрывный визг, перемешанный с криками: "Я не одета!...", несмотря на то, что на Юлиной кровати в этот же момент, развалясь, лежал Леха, и спокойно наблюдал, как девочки переодеваются после работы. Еще Макса с самого начала окружили незаслуженным вниманием, сделав его пребывание у них приятным и комфортным, как медовый месяц наследника золотых копий, проведенный в пяти-звездочном люксе на Лазурном берегу. С утра, ещё до ефрейторского крика Збарского, его будило ласковое прикосновение Лели, встававшей раньше всех. Потом, после утреннего туалета, на его тумбочке уже дымился в чашке растворимый кофе. Постель его заправляла уже вставшая к тому времени Юля. Никина обязанность, которую, кстати сказать, она выполняла с неприсущей ей безропотностью, заключалась в том, что ей надо было сходить на первый этаж в сушилку и принести Максу ватник, штаны и сапоги. Только Соня и Леха не принимали никакого участия в общем обожании. Леха из-за того, что сам все ещё считал себя мужчиной, а Соня от врожденного пофигизма. Она не всегда ухаживала за собой, не говоря уже о близких.

6

В один из выходных в лагерь неожиданно нагрянули Лелины родители. Об этом первым узнал Макс, дежуривший в этот день на кухне и как раз поехавший в Можайск за продовольствием. На привокзальной площади, на которую выходил задний двор продуктового склада, где он в это время контролировал загрузку разной снеди, Макс увидел серебристого цвета БМВ с московскими номерами, из которого, оправдывая его неожиданно вспыхнувшие предчувствия, вышел Лелин папа с картой в руке и направился к постовому милиционеру с намерением, как стало ясно Максу, узнать дорогу в лагерь. Макс бросился к машине, постучал костяшками пальцев по стеклу, и увидел испуганные глаза Евгении Викторовны, которая не сразу узнала его в том виде, которого он достиг за две недели жизни в полях. Потом, рассмеявшись, она опустила стекло. Макс почувствовал, что она ему рада.

- Боже мой, Максим, на что Вы стали похожи.

- Не только я, Евгения Викторовна. Леля тоже сильно изменилась. Теперь она скорее напоминает работницу узкоколейки на Южном Урале.

- Ужас, что Вы говорите. А что Вы здесь делаете?

- Решаю продовольственный вопрос. Командирован кухней на закупку продуктов. А Вы какими судьбами - в отпуск, или по государственным делам?

- Бог с Вами, Максим, какой отпуск. Лелю навестить. Вот, запутались совершенно. Муж так плохо ориентируется. Сам за рулем нечасто - все шофер возит. Вы не объясните нам дорогу?

- С превеликим удовольствием, дражайшая Евгения Викторовна. Не побрезгуете посадить меня в салон?

- Вы грязный какой-то, Максим. Подождите, у нас в багажнике старое одеяло. Муж Вам постелет.

В это время муж Евгении Викторовны - Алексей Эдуардович, оторвавшись от постового, засеменил к машине. Он увидел грязную, небритую фигуру в телогрейке, склонившуюся к окну. За Алексеем Эдуардовичем, не торопясь, с достоинством, шел милиционер. Признав Макса, Лелин папа постового отпустил, достал из багажника клетчатый плед и уселся за руль. Макс отпросился на минутку сказать ребятам, чтобы ехали без него. Через несколько минут, они, разбрызгивая по тротуарам грязь, вылетавшую из под колес, неслись в сторону деревеньки Ховрино. Макс, рассеяно отвечая на вопросы Евгении Викторовны, мучительно соображал, как бы предупредить своих о неожиданном визите. Он предчувствовал, что вид женской комнаты с очевидными следами проживания нескольких мужчин, вряд ли понравится Лелиным родителям. К тому же Ника имела особенность ходить по палате в чем мать родила, слегка прикрывшись топом и шортами, смахивающими на трусы, а также лежать в обнимку с Лехой на кровати, и рассматривать журнал "XXL" с обнаженной натурщицей на обложке. Комната, к тому же, благодаря ежедневным усилиям Лехи, напоминала пункт приема стеклотары опустошенные разномастные бутылки были выстроены рядами вдоль балконной двери.