Екатерина Красавина - Кораллы мертвеца Страница 10

Диана Ашотовна смущенно улыбалась и разводила руками. Она пыталась быть строгой, но у неё это получалось плохо. Вике, несравненному окошку её жизни, прощалось абсолютно все.

Когда Вика пошла в школу, то она обнаружила, что её лидерство, к которому она привыкла как к чему-то само собой разумеющемуся, здесь надо завоевывать и утверждать. И ей пришлось приложить немало сил, ума и изворотливости, чтобы добиться своего почетного первого места. Мальчишки соревновались за честь донести её портфель до дома, а девчонки поверяли свои тайны и секреты.

Окружающих поражала её внешность: темные волосы, бледное лицо и светло-голубые глаза. Знатоки-этнографы сказали бы, что тип её лица ближе всего к уэлльскому. Такие лица можно было встретить на рыцарском турнире в средневековой Англии или в старинном шотландском замке.

Учеба давалась Вике легко. "Способная девочка" - говорили учителя. "Кем ты хочешь стать?" - спрашивали знакомые. Вика пожимала плечами: "Наверное, геологом". - "Почему?" - "Люблю путешествовать. Нет, - в ту же минуту передумывала Вика, - летчицей или космонавтом". Жизнь была проста и понятна, и в этой удивительно легкой и волнующей жизни она, Виктория Беланина, была обречена быть первой.

Но однажды произошло событие, надолго оставившее след в Викиной душе. В школу, где училась Вика , в её класс, пришла новенькая девочка, до этого жившая с родителями несколько лет в Англии. Девочка сразу выделилась из толпы Викиных одноклассников своим надменным, царственно - неприступным видом. Виктория была мгновенно свергнута с пьедестала. Мальчишки ходили за новенькой гурьбой, а бывшие Викины подружки наперебой предлагали Юле шоколадки, новые тетради и билеты в кино. Юля разговаривала со всеми высокомерно и вежливо. Виктория почувствовала болезненный укол ревности и досады. Первое время Виктория старалась не замечать соперницу , но потом не вытерпела. - Как там в Англии? - небрежно подъехала Виктория к Юле на перемене.

Та даже не повернулась к ней, стоя у окна. - Не слышу, - продолжала допытываться Виктория. - Хорошо, - холодно сказала новенькая и отвернулась.

Девчонки стоявшие поодаль, переглянулись и подтянулись ближе к ним. Что, значит хорошо? - возвысила голос Вика. - Хорошо, значит, хорошо. Что тебе рассказывать, ты все равно там никогда не будешь.

Викторию захлестнула ненависть. Она с криком вцепилось в Юлино лицо, стараясь повалить её на пол и хорошенько отколотить. Она ничего не слышала и не видела вокруг. Виктория не помнила как их разнимали, как завуч громко при всех стыдила её, как плакала мать, которую срочно вызвали в школу. Она только видела перед собой белое Юлино лицо с алыми царапинами. Дома мать плакала, пила валокордин и прижимала руку к сердцу. - Вика! Как ты могла!

Виктория почувствовала как у неё защипало в носу. - Прости, мамочка, я больше никогда не буду. - Подумай, что станет с папой, когда он узнает об этом. Его надо беречь. У него больное сердце.

В последнее время отец действительно чувствовал себя неважно, часто болел. Но продолжал по-прежнему ходить на работу. Ему предлагали лечь в хороший санаторий и пройти тщательное обследование, но отец только махал руками и отнекивался: "Как они там без меня! Не смогут!". Он заведовал аспирантурой, переживал за своих питомцев и был вечно поглощен научными и околонаучными делами. Беречь себя отец не мог и не умел. Таким он и остался в Викиной памяти - рассеянным чудаком с отрешенным взглядом. - Как ты, Викуленька? - обычно спрашивал он по вечерам, целуя дочь в щечку. - Хорошо, - неизменно отвечала Вика. - Ну и славно, - говорил отец, торопясь уйти в свой кабинет. Что-то писать, анализировать, составлять научные отчеты. Именно с тех пор Вика прониклась уважением и вместе с тем легким презрением к тем, кого она снисходительно называла "романтиками".

Отец умер от второго инфаркта, когда Вике было четырнадцать лет. После его смерти они с матерью быстро впали, если не в бедность, то в весьма ощутимую нужду. - Мама, папа хорошо зарабатывал, где же деньги? настойчиво спрашивала Вика.

Диана Ашотовна краснела и смущенно пожимала плечами. - Может быть у папы осталась сберкнижка? - пытала мать Виктория. - Не знаю.

Мать стыдилась обратиться за помощью к старым отцовым друзьям, и только по Викиному настоянию она позвонила секретарю Академии наук с просьбой подыскать ей работу. После недолгого замешательства он устроил её, нигде до сих пор не работавшую, младшим сотрудником в один научно-исследовательский институт, где не требовалось никаких особенных навыков: ни научных, ни исследовательских. Но денег все равно не хватало. Вика подрастала, и мать потихоньку распродавала вещи, прослужившие семье много лет: красивую мебель из карельской березы, старинный сервиз кузнецовского фарфора, большой морской бинокль, библиотеку отца. Только столовое серебро Виктория не разрешила продавать. Сама мысль о том, что она уже больше никогда его не увидит, была просто невыносима. Виктория понимала, что ей тоже надо думать о заработках и помогать матери, а не сидеть на её шее.

Первые свои деньги Виктория заработала на летней школьной практике. Они всем классом ездили в Краснодар убирать абрикосы и виноград. Но этого, конечно, было недостаточно. Вскоре одна подруга свела Викторию с фарцовщиком, и она стала время от времени выполнять его мелкие поручения. Виктория страшно боялась, что об этом узнает мать, которая не смогла бы пережить такого "падения". Но тут произошло одно непредвиденное событие, обернувшееся для Вики и Дианы Ашотовны настоящим кошмаром. Оказалось, что у отца была ещё вторая семья и ребенок, куда он и отдавала половину своих заработков. В тот вечер Вика пришла домой пораньше и увидела странную картину - заплаканную мать и незнакомую женщину, державшую за руку бледную девочку лет восьми. - Вика, - обратилась к ней мать, - эта женщина жила с твоим отцом, а это их ребенок, - и снова заплакала.

Вика непонимающе смотрела на нее. - Мы хотим, - начала незнакомка, чтобы вы поделились с нами. - Чем? - спросила Диана Ашотовна - Мебелью, драгоценностями, квартирой. У нас очень плохое жилье, а тут трехкомнатная...

Виктория вплотную подошла к женщине и тихо сказала сквозь зубы. Уходите немедленно.

Та с удивлением вскинула на неё глаза и усмехнулась - Еще чего? Я должна получить свое. И никуда не уйду. Иначе я вас просто опозорю.

Не помня себя, Вика схватила женщину за рукав платья. Послышался треск рвущейся материи. - Чтобы я тебя здесь больше никогда не видела. Убирайся!

От неожиданного нападения женщина опешила, а девочка заплакала, прижимаясь к матери. Увидев побелевшие от напряжения губы Виктории и ненависть, горевшую в холодных голубых глазах, женщина торопливо покинула квартиру, посылая им на ходу проклятия и угрозы. - Мамочка, ты только не плачь, - успокаивала Виктория мать. - Ну оказался отец... подонком. А мы-то думали, куда деньги делись.

При этих словах Диана Ашотовна дернулась, но Вика ещё крепче прижала её к себе. "Бедная мама, - думала Вика, - такой это для неё удар. Мне надо беречь её, больше у меня никого нет". - Иди спать, мамочка, я думаю, что эта тварь сюда больше не явится.

Уже лежа в постели, Вика предалась невеселым размышлениям. "Я взрослею, - с грустью думала она. Мои одноклассники влюбляются, веселятся, а я добываю деньги на жизнь и не знаю, что будет дальше. Так и пройдет моя молодость. Но я же Виктория, а это, значит, победа. Я должна победить", - и Вика резко натянула одеяло на подбородок.. Через минуту она уже спала.

* * *

Мила восседала за своим столом как пифия на треножнике и прищурившись, смотрела на Катю.

- Вешалка в углу.

Раздевшись, Катя внимательно обвела глазами помещение. Судя по всему, контора "Антиквариат и ломбард" принадлежала к числу тех славных заведений, где экономили на всем, даже на гвоздях и скрепках. Катю это не удивило. Она хорошо помнила как однажды попала в редакцию крупнейшей московской газеты, ютившейся в полуразвалившемся здании с лестницей сомнительной надежности. Катя ступала осторожно, боясь, что в любую минуту ступеньки под ней провалятся, и она полетит, если не в тартарары, то в типичный московский подвал с трухлявыми досками и крысами. На робкий Катин вопрос о невзрачной обстановке, в газете ответили, что главный экономит на аренде и других "мелочах", считая лишние помещения и соответствующий антураж напрасной тратой денег. При этом журналистка, многозначительно понизив голос, сказала, что газета процветает и приносит солидную прибыль. Катя живо нарисовала в своем воображении образ вальяжного господина, который подкатывает на "Мерседесе" к крысятнику-голубятнику и поднимается по шаткой лестнице в свой кабинет. Впрочем, как Катя и думала, кабинета в этом здании у главреда не было. Здесь трудился рядовой класс журналистики. Судя по ироничной улыбке Катиной собеседницы, кабинета у главного не было вообще. Очевидно, он являлся небожителем в прямом и переносном смысле этого слова. - Извините, я вчера была немного не в себе. Нервы, - и Мила натянуто улыбнулась Кате.