Соль неба - Андрей Маркович Максимов Страница 10

В Забавино не существовало дороги к Храму, потому что долгое время и Храма как бы не было, вот люди и позабыли к нему дорогу.

Те, кто шел на склад или еще в какое учреждение, которое находилось в бывшем помещении Храма, про церковь и про Бога не думали, озадаченные вполне мирскими проблемами.

Первые литургии отец Тимофей совершал в Храме один. Это было очень тяжело. Слова словно зависали в воздухе, но никуда на падали.

И каждый раз, возвращаясь домой, почему-то вспоминал, как служил божественную литургию в тюрьме.

Текст литургии он, конечно, знал наизусть. Хлеб всегда можно было найти – пусть и не пшеничный. Вино приходилось заменять клюквенным соком. Но возникла проблема: где взять антиминс, на котором служится литургия и в который, по церковным правилам, должна быть вшита частица мощей христианского мученика?

Тимофей нашел выход. В лагере и священники, и просто по-настоящему верующие люди были мучениками. Вот он и просил крепкого мужика раздеться по пояс и на его груди совершал литургию. Священник был убежден: Господь поймет его весьма своеобразное прочтение канонического правила. И не осудит.

Там, в лагере, жилось, конечно, легче. Никакой КГБ не может отнять у человека свободу, если эта свобода в вере православной. Да, там были конвоиры, иногда убийственно жестокие, но была и паства – люди, которым он был необходим.

А здесь?

Отшельник служит Господу один. Но пастырь не имеет права на молчание.

Сказано: «Блаженны невидевшие и уверовавшие…» Как помочь людям обрести это блаженство, если они не умеют и не хотят видеть?

После каждой одинокой литургии отец Тимофей ходил по своей комнате, будто опасаясь: вот сейчас присядет и мысли раздавят его, разорвут.

Разве Господь создает кого-то для человеческого мусора? Нет, не может быть. Тимофей ненавидел фразу: от кого-то, мол, Бог отвернулся. Никогда Господь не отворачивается! Как может Отец отвернуться от своих чад? Как может бросить их? Разве бывают у Отца дети удачные или неудачные?

Нет, считал отец Тимофей, раз Господь человека на землю прислал, то ведь не на поклонение дьяволу Он это сделал? Но если человек не хочет с Богом знакомиться, если изо всех сил старается не замечать Его – как с ним быть? Бросить на потребу дьяволу, извиняя себя тем, что у всех людей, мол, свободный выбор? А какой же это выбор, если люди и не подозревают, что вся их туманная жизнь проходит под Богом?

Господь – это не миф, не сказка. Он – живой, страдающий, конкретный. Вот ведь как бывает: непознаваемый, но конкретный. И если люди проживали свое существование, вовсе не зная о Нем, разве не должен пастырь познакомить людей с Господом?

И отец Тимофей стал стучаться в дома города Забавино.

В Храм – упаси Господи! – ходить не агитировал никого. Просто приходил, знакомился, рассказывал про Храм, спрашивал про их жизнь.

Его всегда впускали. Но никогда не разговаривали. Люди глядели недоверчиво, все силясь понять: что хочет взять от них этот человек в непривычной одежде священника. Люди привыкли: чужой никогда ничего не даст, а наверняка захочет что-нибудь взять.

Вскоре отец Тимофей свою затею бросил, поняв: главное, а иногда и единственное чувство, какое испытывают к нему забавинцы, – страх.

Спаситель говорил: «Кто жаждет, иди ко мне и пей».

Но люди не хотели пить эту живую воду. Они умели только недоверчиво относиться к любым истинам, которые несли им чужие люди. Не было у жителей Забавино привычки верить в то, что чужой человек может прийти к ним с добром.

Тимофей понял: нету этих людей знания о том, что есть власть от Бога, а есть – от человека. Для них что представитель какого-нибудь ДЭЗа, что священник – одного поля ягода: подозрительная и, возможно, даже ядовитая. Они вежливо выслушают, вежливо ответят, но ты как был для них чужаком, так и останешься. Эти люди от своих-то не очень привыкли ждать добра, а уж от чужих да привластных – тем паче.

Когда люди не живут при Боге, они существуют при начальстве, потому что слаб человек и ему совершенно необходимо при ком-нибудь жить.

Люди знали, как жизнь строится. Вот есть они, а вот – начальство, к которому надо относиться подобострастно и равнодушно одновременно. Начальство поможет вряд ли, а помешать может запросто.

Начальства много разного. Вот еще одно появилось – работает в Храме, а живет в отдельном доме, как и положено начальству. Гнать его нельзя. Но и любить невозможно, потому что начальство любить – себя не уважать.

Так думали люди.

Настоятель Храма понял это и перестал стучаться к ним в дома.

Он знал, что однажды люди в Храм придут. Вера Христова – облако. Рано или поздно людей накроет и водой живой оросит.

«Истинно любит тебя тот, кто втайне молится о тебе Богу», – говорил святитель Николай Сербский.

Отец Тимофей помнил эти слова и молился за жителей Забавино, которые не хотели знакомиться с Богом, не понимая, что Он все равно смотрит на них и помогает им, неузнанный.

Однажды Тимофей проснулся поздней, сплошной, черной ночью и отправился в Храм.

Над ним висело глубокое черное небо, и только точечки звезд показывали, где заканчивается земная твердь и начинается небесная.

Отец Тимофей зажег свечу. Светлей не стало. Но робкий, казалось бы, готовый вот-вот погибнуть лучик света освещал то глаз иконы, то руку, то скорбный рот.

Тимофей был среди своих, и ему не было страшно.

Он подошел к иконе Спасителя.

Икона сразу осветилась вся, целиком. Осветилась как-то быстро и радостно, будто ждала этой встречи.

«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его», – вспомнил святые слова.

Спаситель смотрел спокойно и немного вопрошающе, будто и вправду обращался с вопросом: «Чего пришел-то среди ночи?»

И отец Тимофей стал разговаривать с иконой, как с человеком. Он всегда так делал, когда становилось особенно невмоготу. Говорил про жалость к людям, которые живут без Бога не потому, что отреклись от Него, а потому, что не знают о Нем; о своей собственной немощи и неумении привести этих людей в Храм; о пастыре, у которого нет паствы; о городе Забавино, в котором все занимаются чем-то, чего сами не понимают, но никто не занимается друг другом; о том, что говорил Спаситель: «Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух», но, если вся жизнь людей только плотская, то куда же делся дух,