Красный, как жизнь - Антон Чижъ Страница 11

Что тут поделать? Совсем нельзя маме правду сказать. Она денег присылала немного, сколько могла, к студенческой стипендии. Анька обдумала разное. Даже кончить старичков одним махом, в снегу закопать. Квартира московская вся её будет. Кому они нужны, кто их хватится? Жаль, дедок словно почуял, был настороже. Нож кухонный под рукой держал. Если что, без боя не сдастся. Злодейство, не из пьесы, настоящее, духу у Аньки не хватало.

Собрала Анька вещички, откланялась, пожелав старичкам долгих лет счастья, и особенно умереть в один день, чтоб сгнили в своей берлоге.

Тут чёрный волос выручать начал: подвернулся вариант с жильём. Недалеко, полчаса на электричке. Зато дёшево. Как раз за полкомнаты на первый месяц хватило. Анька поверила, что у неё всё получится. Сразу надо было в брюнетки залезть. Может, на собственной яхте уже б загорала. Нечего жалеть. Работу искать надо.

Опять вышла ей удача. В бесплатной газетёнке объявление бросилось: для съёмок сериала требуются девушки модельной внешности. Анька телефон набрала, вопросы задала. В самом деле – чудо. И гонорар хороший, и съёмки на год вперёд гарантированы. Она и поехала, не раздумывая.

Павильон засунули в старый дом под снос. Анька еле нашла. Встретили её хорошо, сразу режиссер. Осмотрел, говорит: годится на главную роль. Анька обрадовалась, хотела узнать, когда съёмки. Съёмки немедленно. Приглашают её пройти. Там большая кровать и никакой мебели. Анька сценарий просит почитать. Ей говорят: некогда читать, раздевайся. Анька с испугу не убежала сразу. А когда побежала, поздно было. Схватили. И держали крепко. Трое или четверо, она не помнила. Кричать она не могла, горло сдавили, только слёзы лились. Анька губу закусила, чтоб терпеть до конца. Только терпеть не пришлось. В глазах знакомое солнце блеснуло, и тепло, и покой, и лёгкость пришли. Глубоко нырнула.

…Пришла Анька в себя. Глаза тихонько приоткрыла. Про неё забыли, спиной повернулись. Обсуждают, что с девкой делать. А делать ничего не пришлось. Анька дотянулась до штатива с камерой, а дальше само пошло. Такое у неё настроение случилось, чтоб за всё, за всё, за всё рассчитаться сполна. И рассчиталась.

Когда полиция приехала, трое в собственных лужах плавали, а четвёртый под кровать забился, тоже не жилец. Аньку с пеной на губах взяли бережно, она сама руки подставила.

Дальше как полагается. Сам понимаешь.

На суде мама сидела белая как статуя. Аньке без сожаления впаяли два года, да и то смягчающим обстоятельством болезнь пошла, адвокат постарался. Аньку в колонию отправили. Адвокат обещал, что через год по досрочному выйдет, но мама не пережила. Не смогла с таким ярмом жить. В городке ей всё припомнили. Аньку проститься с мамой не отпустили. Она рвалась-рвалась и перестала.

Потом её два раза из петли вынимали, в больничке вены зашивали, резалась глубоко, надёжно. Ну и выпустили от греха подальше, как адвокат обещал. Напоследок подстриглась она под бокс, чтобы ёжик рыжий торчал. Волосы были ей теперь без надобности.

Анька в городок вернулась, чтобы у маминой оградки прощения попросить, всё равно плакать не могла. И сразу назад, в Москву. Как зачем? Здесь дома высокие. Видишь, как отсюда видно, какой вид открывается, и ветер чистый. В нашем городке таких высоток нет.

Понравилась тебе моя история? Наслушался досыта? Ну и что теперь делать будешь? Как меня спасать начнёшь? Скользну – за волосы не ухватишь. Да и незачем меня спасать. Ошибка это. Вон сколько внизу камер собралось. Ждут, когда прыгну. Всё-таки стану звездой экрана, и мама не увидит.

Ой, я же тебе главного не рассказала в маминой сказке. Ну, слушай напоследок.

Порешили крестьяне, что всё равно доберутся до Рыжей Шкурки. Пошли на хитрость: вымазали дёгтем весь курятник. И дверцу открыли. Вот пришла ночь. Рыжая Шкурка голоднющая, худющая, из последних сил добралась до деревни. Видит – а куртяник-то запереть забыли. Как тут устоять? Рыжая Шкурка и кинулась. Как кинулась, так и прилипла. Да не лапками, а всей шкуркой. Крепко дёготь держит. Куры закудахтали, в домах огни зажигаются. Теперь точно погибать. Вздохнула она и говорит: «Лучше шкурка, чем жизнь». Взяла и выпрыгнула из рыжей шкурки. И была такова. Прибегают крестьяне с факелами, а в дёготь рыжая шкурка влипла. Только пусто. Обманула, воровка.

Тут и сказочке конец, и истории моей. Молодец, что выслушал. Что, психолог эмчээсный, спасатель тренированный, интересно? Всё понял? Думаешь, выговорилась и полегчало? Передумаю? Как бы не так, милый.

Ты не кивай умными очками, я ведь тебя насквозь вижу. Не ты мне, а я тебе тут, на краю крыши, зубы заговаривала. Понял? То-то же… Замёрз, бедный. Иди к жене и детям, заждались тебя. Нету? Ничего, молодой, срастётся. Уходи, свою работу сделал, спасибо тебе. Мне одной напоследок надо побыть. Кто его знает, что там будет? Может, и словом обмолвиться не с кем.

Эй, ты чего… Ты чего придумал… А ну, кышь! Убери руки, говорю…

Отойди.

Не подходи.

Не приближайся. Я ведь прыгну… Честное слово – прыгну.

Приёмчики твои не помогут.

Не подходи, кому сказала… Пожалуйста, не подходи… Ну зачем тебе… Твой грех будет, если что… Вот, у меня нога соскользнула…

Ой… Что это… Зараза… Уцепиться… Падаю… Я не хочу…

Держи, держи меня!!!

Мамааааа

…

Знаешь, чем сказка кончилась?

А вот чем. Моя мама мне так рассказывала.

Через год крестьянских кур всех передушили. Уж ломали-ломали селяне голову, откуда такая напасть. Пока не приметили: в кустах красный огонёк вильнул. Глядь – а это Рыжая Шкурка. Цела и невредима. Шкурка её лучше прежнего: и богата, и пушиста, и рыжа. Ничего не берёт плутовку. На то она и рыжая.

А ты как думала, подруга? Жить надо весело.

Узники Монако

– А давайте в Монте-Карло сюжет снимем?! – предложил Коля.

Идея показалась интересной. Два часа свободного времени – не по лавкам же сувенирным шататься.

Нас было трое. Коля – телеоператор, Макс – корреспондент, и я – нечто среднее между продюсером и режиссером.

Не женаты. Молоды. Лихие.

Во Франции мы оказались, чтобы снять серию сюжетов на Лазурном Берегу.

И не надо криво ухмыляться, товарищи. Дескать: «Тяжелая журналистская судьба забросила меня в Ниццу».

Да, забросила. Да, тяжелая.

Дело было весной того самого 98-го года, когда за доллар давали 8 рублей, кажется, а