Нора Икстена - Праздник жизни Страница 12

Остолбенело глядя на Элеонору, вконец ошалевший Кейзарс рванул из фляжки так, что поперхнулся и ядовитая жидкость чуть не брызнула из глаз.

Испуганная Элеонора подбежала к нему и яростно принялась колотить его по спине. "Ну как? Ты в порядке? Ну как? Ты в порядке?" - слышал Кейзарс ее взволнованный голос. Элеонора чуть наклонилась, и затуманенным взглядом Кейзарс видел, как в такт энергичным движениям подрагивает грудь Элеоноры. Молниеносно, не успел он и воздуха глотнуть, его пронзило страстное желание прикоснуться к этой груди.

- Конрад, - сквозь кашель произнес он, благодарно глядя на Элеонору. -Конрад Кейзарс.

- Кейзарс не поможет, - пробулькала Элеонора, отпив снова порядочный глоток. - Вы, верно, боитесь этого пойла, которым тут напиваются вусмерть?.. - спросила она и наконец натянула на голую грудь обтягивающий старенький джемпер.

- Каждый волен выбирать, - рассудительно произнес Кейзарс и тут же почувствовал, что низ его живота ведет себя неподобающим образом. Ему показалось, что фунтик с марципановыми клубничинами скользнул прямо между ног, образовав явную выпуклость.

- А чего выбирать, коль нет ни родины, ни ног, - чуть ли не утробным голосом ответила Элеонора охваченному борьбой с инстинктом Кейзарсу. Она удобно устроилась на широком подоконнике и смотрела, как в чужих горах разгорается прекрасный весенний день.

Кейзарс, стыдясь самого себя, вытащил из глубокого кармана кулек с клубникой и теперь стоял, держа его в руках, как изящную бонбоньерку для капризной любовницы. Он и смущался, и в то же время хотел сделать что-нибудь такое, что обратило бы печально-остекленевший взгляд Элеоноры в его сторону. А она, соблазнительное создание, бездумно вливала в себя одуряющее пойло, которое при свете дня наверняка омрачало ее рассудок, и тихо напевала:

Не гадал, не чаял,

На войну послали.

Вырастил гнедого,

Не успел объездить,

Кунью шапку справил,

Не успел примерить,

Обручился с милой,

Не успел жениться.

Внезапно Элеонора перестала петь и села спиной к окну. Она раздвинула ноги, ровно настолько, чтобы Кейзарс мог заметить, как легкая ткань юбки падает призывными складками. Она попросила у Кейзарса еще одну ягоду. Кейзарс сделал только несколько шагов, но при этом испытал огромное сопротивление - схожее с сильным, но нежным ветром.

Она не противилась ни одному его действию, хотя он, не переставая, спрашивал: "А так можно?" Ему было страшно преступить грань, ибо он собирался сделать это впервые в жизни и не знал, в какое мгновение потеряет от наслаждения рассудок.

Любовные игры Элеонору не привели в чувство, скорее наоборот, она сделалась еще безрассуднее. Усадив усталого и безумно счастливого Кейзарса на край постели, она умчалась по коридору как шальная. Погружаясь в сладкие сновидения, Кейзарс успел заметить, что, забывшись, он превратил материнскую марципановую клубнику в комковатое месиво, которое вывалилось на пол. "Мелкое перед лицом величия становится ничтожным", - засыпая, услышал Кейзарс слова отца.

Он провалился в сон меньше чем на мгновение. Кто-то толкал его, щипал, тормошил, тащил, схватив под мышки. Все еще сонный, он очнулся в инвалидном кресле. И отдался жадным поцелуям Элеоноры. И подумал, что так целовала его в детстве только мама после болезни, когда ему чудом удалось выжить.

"Не гадал, не чаял". Перед глазами Кейзарса, под прерывистое монотонное пение Элеоноры, мелькали облупленные подоконники, в то время как она с невероятной силой, почти бегом толкала инвалидную коляску со своей миролюбивой добычей.

Кейзарс закрыл глаза и расслабился. Он не был подготовлен к счастью и воспринял его с детской доверчивостью. Сквозь распахнутые двери палат на них, как ошпаренные ледяным душем, смотрели искалеченные братья по несчастью. Кто-то быстро сообразил, что к чему, и попытался подставить им костыль.

- Убери подпорку! - взревела Элеонора, похожая на не помнящего себя солдата, которому революция еще ничего не дала, но у которого еще ничего и не отняла.

В голове у Кейзарса все смешалось - где он сидит? В быстрых санках, которые несутся вниз с горы? В упряжке или на дрожках, о которых рассказывала бабушка, с окаменевшим лицом заявившая, что остается, чтобы "не потерять себя и родину"? В мотоциклетке? Он несся быстро, и ему ничуть не было страшно. По песчаной дороге прямиком на горный луг. Элеонора из последних сил тащила кресло, как тащат коляску с малышом мамы, когда им надоедает уныло толкать ее перед собой. Слегка придя в себя после быстрого спуска, Кейзарс осторожно повернул голову. Элеонора, пылающая, тяжело дыша, лежала в цветах, напоминающих маленькие скромные ромашки. Долго, не двигаясь, следил он за ней. Как будто забыв, что в инвалидной коляске очутился из-за безумной случайности. Как будто забыв, что может встать, шевелить руками, ходить. Пораженный счастьем.

Он слышал, что она что-то бормочет. Поднялся со своей коляски любви, крадучись, подошел и опустился рядом. Он видел, что бормотание мешает ей дышать.

"Ромашка, пупавка, белоцветик, белик, сосонька, моргун, нивяник, пупавка, пугвина, белик, сосонька..." Он не понимал ее цветочного языка, только смотрел, как по-разному шевелятся ее губы, выговаривая странные слова.

Ночью в горах он был намного нежнее, чем в пансионате на подоконнике. Усыпанный звездами небосвод усмиряет зверей. Она даже плакала. И, всхлипывая, рассказала ему легенду про Обруч-цветок.

Никто на свете не видел Обруч-цветка, его нельзя отыскать, ибо любовь не сильнее смерти. Он исчезал, стоило ему расцвести, даже листья не успевали осыпаться. Он расцвел там, где нашли друг друга те, которые любили друг друга. Они так любили друг друга, что спрашивали у всякого встречавшегося им на пути: правда ли, что любовь сильнее смерти? Спрашивали у простых и высокородных, у молодых и старых, у красивых и некрасивых, у бесстрашных и трусливых, у веселых и грустных - никто не знал ответа. Одни над их вопросом смеялись, другие начинали плакать, третьи становились задумчивыми и молча продолжали путь. Наконец двое, которые любили друг друга, пришли в кузницу, что стояла на обочине дороги. Навстречу им вышел Кузнец, у него были черные глаза и кожаный фартук на голом, влажном от пота теле. Услышав вопрос, Кузнец расхохотался, его темные глаза вспыхнули и запылали, словно горячие угли в горне.

- Любовь сильнее смерти? - оскалив зубы, спросил Кузнец. - Это можно испытать. - Хитро прищурив черные сверкающие глаза, Кузнец смотрел на тех, которые любили друг друга. В мгновение ока он выковал Обруч-шапочку, которая жалобно зашипела, когда ее бросили в холодную воду. Там же в углу кузницы Кузнец отыскал старый топор, который заточил так, что им можно было разрубить перышко на лету. Обруч-шапочку и топор с ухмылкой он дал тем, которые любили друг друга, и сказал, что тот, у кого на голове шапочка, не умрет от удара, если любит сильнее смерти. Те, которые любили друг друга, пошли на дальний луг и сделали так, как велел им Кузнец. И смерть оказалась сильнее любви. Там, едва успев расцвести, исчез Обруч-цветок - даже листья не успели осыпаться.

Ночью, в чужих горах, Кейзарс понял, что к нему явилась судьба. Кейзарс смотрел, как с рассветом угасает костер, и ему казалось, что это под ним кто-то разжег очаг и он медленно превращается в таинственный, нежный и ароматный ручеек дыма, такой же, какой все еще вился над их истлевающим костром. Утро они встретили, одаривая друг друга любовью. И драматично расстались возле пансионата, как возле фронтового поезда. Элеонора обещала Кейзарсу хранить ему верность весь день. Не ублажать братьев по несчастью и пить, только если вдруг сильно заболит голова или одолеет невыносимая тоска.

По дороге домой Кейзарс представлял Элеонору стоящей босиком возле плиты и жарящей яичницу-глазунью с помидорами. Никто больше не будет страдать! Счастье надо уметь удержать и сберечь. Перед глазами Кейзарса мерцали совсем не звездочки, а марципановые фигурки, какие в детстве покупали ему родители не только по праздникам. Он откусывал им головы и прятал так, что потом месяцами не мог отыскать. Как необычно нашлось его марципановое счастье!

Вечером, после короткого объяснения со взволнованными родителями, Кейзарс уже мерил дорогу обратно. У него было все - благословение, новый кулек с марципановыми клубничинами, отличный прибереженный отцом бренди и прекрасная пылкая страсть к женщине.

Еще издали Кейзарс увидел Элеонору на ступеньках пансионата. Она сидела на видавшем виды чемодане и курила. Картина показалась Кейзарсу даже чересчур прекрасной, он лишь подумал, что страсть Элеоноры к табаку он скоро переборет страстью к марципанам.

Они поцеловались. И хотя Элеонора не пахла ландышами, Кейзарсу ее дыхание показалось притягательным и желанным. Он присел рядом на большой чемодан. Элеонора улыбнулась, увидев клубничину. Она как следует глотнула из бутылки и впилась зубами в сладкую марципановую ягоду, похоже, пытаясь подавить рыдания. Кейзарс заметил, что глаза ее затуманились, словно она вот-вот готова расплакаться.