Черта оседлости - Дмитрий Ланев Страница 12

в нем вчерашнего беглеца, к которому любой бродяга мог обратиться на ты. Танцор! Жаль, что не было шляпы. Со стороны, однако, было заметно, что взгляд чересчур беспокойно ощупывает предметы вокруг, запекшиеся капельки крови на горле доказывали, что лезвие оказалось неновым и тупым, а острые плечи и костлявые ладони говорили о физической немощи. Николай Иванович хотел, но не мог из-за тряски читать газету. По заголовкам, которые он просмотрел на эскалаторе, страна где-то все еще воевала, кто-то разрушал основание ее благополучия снизу, кто-то сверху. У нее был теперь президент (нерусское слово) и дума (русское). Со всем этим теперь надо было разбираться.

На Техноложке Николай Иванович попал в такой плотный людской поток, что прекратил сопротивляться и только не перестал вертеть головой, выискивая в толпе симпатичные лица, среди которых – так ему казалось, могли быть знакомые. Поток перенес его на другую ветку метро и впихнул в вагон. На Сенной множество людей вырвалось из вагона, их место заняли другие в не меньшем количестве. Николаю Ивановичу проехали по ногам тележкой с привязанной сумкой, затем кто-то поставил на них тяжелые коробки. Люди сдавленно молчали, только двое подростков где-то сзади шептались и иногда похохатывали, вероятно, щипая друг друга.

К Невскому проспекту костюм Николая Ивановича успел потерять значительную часть того восхитительного аромата, от которого можно было одуреть, как от свободы. Зато приобрел новые запахи, преимущественно пота и почему-то резины. Скорее всего, резиной пахли ладони, которыми Николай Иванович держался за поручни эскалатора. Николай Иванович даже понюхал их, поднося к лицу и дотрагиваясь до кончика носа, будто бы размышлял о чем-то. Ему не хотелось, чтобы люди вокруг вдруг решили, что его руки испачканы. Но хотя люди растеклись в разные стороны и Николая Ивановича уже не тащил за собой их поток, его не оставило ощущение совместного ритма, совместного движения, того самого свойства, владение которым доставляло несказанную радость в прежние времена, наполненные поэзией и театром. Полное слияние с врагом – разве не это залог победы?

Подземный переход начинался сразу за остекленным выходом со станции. Вдоль стен в рекламных плакатах, многие из которых были представлены в обрывках, на парусиновых скамеечках сидели художники, зазывающие проходящих мимо модели. Николая Ивановича художники не заметили. Далее стояло несколько нищих. Но Николай Иванович уже знал, что их не забирают, поэтому даже не посмотрел на них. За углом, где начинались ступеньки непосредственно на проспект, звучала музыка – довольно фальшивая, но зато громкая. Оттуда напряженно гудел аккордеон, и ему, сбиваясь, вторил хриплый – как разрываемая на груди рубашка – голос. Голос хотел взрыдать, но чувствовалось, что слез уже не осталось. Он взвывал и обрывался тусклым итогом: "Все не так, ребята!", звучавшим потерянно, как монетка, падающая сквозь решетку при входе в метро.

Николай Иванович зашел за угол и остановился напротив музыканта. Он узнал его. Да и как было не узнать, если вот уже целую ночь и целый день он шел к нему, и теперь был одет в его костюм, в его ботинки, накормлен его женой. Это был Вячеслав. Вячеслав, который двадцать лет назад догнал его за кулисами и сгреб в охапку, без слов выражая восхищение. Вячеслав, который бежал за машиной, когда увозили его – Николая, бежал, размахивал руками и орал проклятия "ментам" в белых халатах. А за Вячеславом бежала его жена Наталья, подбирая выпадающие из карманов мужа шариковые ручки и маленькие блокнотики.

Теперь Вячеслав стоял у каменной стены и орал песни. Иногда он поправлял ногой крышку футляра аккордеона и два раза нагнулся, чтобы подобрать брошенные неаккуратно и не попавшие в футляр деньги. Репертуар у него был разнообразным, но все из тех времен – двадцать, тридцать лет назад. Играл он, как и пел – нехорошо.

Николай Иванович стоял напротив и ничего не понимал. Все почему-то поменялось местами. Как получилось, что на нем приличный костюм, в котором можно ходить даже на службу, костюм друга, в то самое время, когда друг, одетый в драные, провисшие на коленях брюки, выцветшую брезентовую куртку с какими-то самодельными нашивками, не запахнутую и обнажающую грудь, пыльные ботинки, в одном из которых нет шнурка, стоит, опустив непричесанную голову на аккордеон… У него – Николая Ивановича Старцева есть планы…

И тут Николай Иванович одновременно с нарастающим ударом глубоко под ребрами с левой стороны груди – вторым за неполные сутки – понял, что планов у него уже нет. Ему показалось, что сквозь волосы на голове из обоих полушарий мозга, как рога, начинают расти ветви, и эти ветви врастают в бетон над ними, превращаясь в корни фантастических каменных растений, поднимающихся над Невским проспектом. Он ощутил себя маленькой клеточкой огромной, пронзившей весь мир и сросшейся с ним грибницы, скорее плесени. Николай Иванович с усилием сделал шаг в сторону. Тогда показалось, что ветви с хрустом и болью отрываются от головы.

Николай Иванович все же выбрался из подземного перехода и пошел вдоль проспекта, сойдя с тротуара на проезжую часть, чтобы не сталкиваться с людьми. Столкнуться с автомобилем было не страшно. Он дошел до Казанского Собора, где рядом с весело бьющим прямо в синее небо серебристым фонтаном играл маленький духовой оркестр. Играл озорно и жизнерадостно, что-то классическое, переделанное на современный манер. Под эту музыку Николай Иванович задумался, повернувшись спиной к Собору и как бы готовясь перейти проспект, едва загорится соответствующий сигнал светофора на противоположной стороне.

Впрочем, на самом деле Николай Иванович ни о чем не думал. Он просто вслушивался в звуки и вдруг, в одному ему подходящий момент, подпрыгнул, совершил какие-то движения ногами, и двинулся через проспект, продолжая выделывать замысловатые па, раскланиваясь во все стороны и нимало не заботясь о том, что соответствующий сигнал светофора пока еще предназначался не ему.

1991

В оформлении обложки использована авторская фотография.

Примечания

1

У Высоцкого в песне «Банька по белому» вместо слова трусость стоит глупость. Но во время, когда пишутся эти повесть, трусость – более подходящее слово.

2

В этом году СССР ввел войска в Афганистан.