Михаил Лермонтов - Том 6. Проза, письма Страница 121

Я был в Царском Селе, когда приехал Алексей; когда я об этом узнал, я от радости чуть не сошел с ума; я вдруг заметил, что говорю сам с собой, смеюсь, потираю руки; вмиг я вернулся к своим минувшим радостям. Двух страшных годов как не бывало…

Я нашел, что ваш брат основательно изменился, он так же толст, каким и я был в прежнее время, румян, но постоянно серьезен и солиден; но всё же мы хохотали как сумасшедшие в вечер нашей встречи, — и бог знает отчего?

Послушайте, мне показалось, что он питает нежность к Екатерине Сушковой… знаете ли вы это? — дядюшки этой девицы хотели бы их повенчать!.. Сохрани боже!.. Эта женщина — летучая мышь, крылья которой цепляются за всё, что попадается на пути! — Было время, когда она мне нравилась. Теперь она меня почти принуждает ухаживать за ней… но я не знаю, есть что-то в ее манерах, в ее голосе такое жесткое, отрывистое, резкое, что отталкивает. Стараясь ей понравиться, испытываешь потребность ее компрометировать, наблюдать, как она запутывается в собственных сетях.

Пожалуйста, дорогой друг, пишите, ведь все наши недоразумения улажены, и у вас нет поводов на меня жаловаться. Я считаю, что я в этом письме был достаточно искренен, покорен, и вы можете забыть преступное оскорбление, нанесенное мной нашей дружбе.

Мне очень хотелось бы вас снова увидеть: в основе этого желания, извините меня, покоится эгоистическая мысль; ибо возле вас я бы мог обрести самого себя, такого, каким я был когда-то — доверчивого, полного любви и преданности, одаренного всеми теми благами, которых люди отнять не могут и которые бог у меня отнял, бог! Прощайте, прощайте — хотел бы продолжить письмо — но не могу. — М. Лерма.

P. S. Мои приветы всем, кому сочтете нужным их передать от меня… еще раз прощайте.

Стр. 428, строка 6. «J'étais à Царское Село lorsque Alexis est arrivé» («Я был в Царском Селе, когда приехал Алексей»). Лейб-гвардии Гусарский полк стоял в Софии, предместье Царского Села; по службе Лермонтов часто бывал в Царском Селе, но большую часть времени всё же проводил в Петербурге.

Стр. 428, строка 6. Alexis — А. А. Лопухин (см. настоящий том, стр. 742).

Стр. 428, строка 10. Слова «j'ai sauté deux années terribles, enfin» («двух страшных годов как не бывало») относятся ко времени пребывания Лермонтова в юнкерской школе. Следовательно, письмо Лермонтова к М. А. Лопухиной относится к 1834 году, когда Лермонтов окончил школу. Такая датировка подкрепляется «Записками» Е. А. Сушковой (см.: Е. А. Сушкова-Хвостова. Записки. Изд. «Academia», Л., 1928, стр. 183–206).

Стр. 428, строки 15–16. «M-lle Cathérine Souchkoff» — Екатерина Александровна Сушкова (1812–1868); о ней подробно см. во вступительной статье Ю. Г. Оксмана в издании ее «Записок», изд. «Academia», 1928, и в следующем письме.

Печатается по автографу — ГПБ, Собр. рукописей М. Ю. Лермонтова, № 15, 4 л. разного формата. Карандашные пометы: «К А. Верещагиной», «1835», «№ 11».

Впервые перевод двух отрывков письма с пропусками имен и фамилий упоминаемых лиц напечатан в «Русск. вестнике» (1882, т. 158, кн. 3, стр. 337, 339–342). Полностью в Соч. под ред. Висковатова (т. 5, 1891, стр. 405–408).

Перевод

Дорогая кузина!

Я решил уплатить вам долг, который вы не соизволили с меня потребовать, и надеюсь, что это мое великодушие смягчит ваше сердце, столь ожесточившееся на меня с некоторых пор. Я не прошу другого вознаграждения, кроме нескольких капель чернил и двух или трех штрихов пера, которые дали бы знать, что я не совсем еще изгнан из вашей памяти. В противном случае я буду принужден искать утешение в другом месте (ибо здесь у меня также имеются кузины). А женщина, даже наименее любящая (это известно), недолюбливает, когда ищут утешений вдали от нее. Кроме того, если вы будете еще упорствовать в своем молчании, я могу в скором времени приехать в Москву, и тогда мое отмщение не будет иметь границ. На войне (вы знаете) щадят гарнизон, сложивший оружие, но город, взятый штурмом, предается без пощады ярости победителей.

После этой гусарской бравады я падаю к вашим ногам, чтобы вымолить себе прощение в надежде, что вы его мне даруете.

Закончив предварительные переговоры, я начинаю рассказ о том, что со мной случилось за это время, как это делают при свидании после долгой разлуки.

Алексей мог вам рассказать кое-что о моем образе жизни, но ничего интересного, если не считать завязки моих амурных приключений с Сушковой, развязка которых была еще более занимательна и забавна. Я начал ухаживать за ней не потому, что это было отблеском прошлого, — сперва это являлось предлогом для времяпровождения, а затем, когда мы пришли к доброму согласию, сделалось расчетом и вот каким образом. Я увидел, вступая в свет, что у каждого имеется свой пьедестал: богатство, имя, титул, покровительство… Я понял, что если бы мне удалось кого-нибудь занять собой, то другие незаметно займутся мной, сначала из любопытства, а потом из соревнования.

Я понял, что С., желая меня словить (технический термин), легко со мной скомпрометирует себя. Поэтому я ее скомпрометировал по мере моих сил, не скомпрометировав одновременно самого себя. Я обращался с ней публично как со своей, давая ей понять, что это единственный способ покорить меня… Когда я увидел, что это мне удалось и что лишний шаг меня погубит, я пошел на смелое предприятие: прежде всего на людях я сделался более холоден, а наедине с ней нежен, чтобы показать, что я ее больше не люблю и что она меня обожает (что, по существу, неверно). Когда она начала это замечать и захотела сбросить ярмо, я первый публично покинул ее. Я стал жесток и дерзок, насмешлив и холоден с ней при людях, я ухаживал за другими и рассказывал им (по секрету) ту часть истории, которая была в мою пользу. Она была так смущена этим неожиданным образом действий, что сначала растерялась и покорилась. Это дало повод к толкам и придало мне вид человека, одержавшего полную победу. Потом она воспрянула и стала повсюду бранить меня. Я же ее предупредил, и ее ненависть показалась ее доброжелательницам (или недоброжелательницам) оскорбленной любовью. Потом она попыталась вернуть меня притворной грустью, рассказывая всем моим близким знакомым, что она любит меня. Я не вернулся и воспользовался искусно всем этим. Я не в силах рассказать вам, как всё это обернулось мне на пользу, это было бы слишком длинно и касается людей вам незнакомых. А вот забавная сторона истории: когда я увидел, что следует публично порвать с нею и, однако, наедине с ней казаться верным, я вдруг нашел очаровательное средство — написал анонимное письмо: «Сударыня, я человек, который вас знает, но вам неизвестен и т. д… предупреждаю, остерегайтесь этого молодого человека. М. Л. — Он вас обольстит — и т. д. — Вот доказательства (глупости) и т. д…». Письмо на четырех страницах! Я ловко направил письмо так, что оно попало прямо в руки тетки. В доме гром и молния! На следующий день я отправляюсь туда рано утром, так чтобы ни в каком случае не быть принятым. Вечером на балу я с удивлением рассказываю всё это Сушковой. Она мне поверяет ужасную и непонятную новость. Мы пускаемся в догадки. Наконец, она говорит, что ее родные запрещают ей разговаривать и танцовать со мной. Я в отчаянии, но я остерегаюсь нарушить запрещение тетки и дядюшек. Так происходило это трогательное приключение, которое, конечно, составит вам обо мне хорошенькое мнение! Впрочем, женщины прощают всегда зло, которое причиняется женщине (афоризм Ларошфуко). Теперь я не пишу романов, — я их делаю.

Итак, вы видите, что я хорошо отомстил за слезы, которые заставило меня проливать кокетство m-lle С. пять лет тому назад. О! Дело в том, что мы не свели еще счетов. Она заставила страдать сердце ребенка, я же подверг пытке самолюбие старой кокетки, которая возможно еще более того…, но тем не менее я в выигрыше — она сослужила мне службу. О! дело в том, что я очень изменился. Я не знаю, как это делается, но каждый день придает новый штрих моему характеру и моим взглядам. Это должно было случиться, я это всегда знал… Но я не думал, что совершится так скоро. О, дорогая кузина, надо признаться вам, что причиной того, что я не писал вам и m-lle Marie, было опасение, что вы по моим письмам заметите, что я почти не достоин более вашей дружбы… потому что от вас обеих я не могу утаить правды — от вас, которые были наперсницами моих юношеских грез, столь прекрасных особенно в воспоминании.

А между тем по моему внешнему виду можно сказать, что я помолодел на 3 года, потому что у меня вид счастливого и беспечного человека, довольного самим собой и всей вселенной. Не кажется ли вам странным этот контраст между душой и наружностью?

Не могу вам выразить, как огорчил меня отъезд бабушки. Перспектива остаться в первый раз в жизни совершенно одному — меня пугает. Во всем большом городе не останется ни единого существа, которое действительно мне сочувствует…