Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Страница 124

Люди всѣ знаютъ чувство любви и то, что оно разрѣшаетъ противорѣчіе и даетъ благо, но имъ кажется, что это одно изъ многихъ настроеній, въ которыхъ не можетъ быть вся жизнь. Люди, непонимающіе жизни, утверждаютъ, что любовь есть непосредственное чувство429 и что можно любить однихъ, не любя Бога, и ровно всѣхъ.430 То, что они называютъ любовью, есть совсѣмъ другое чувство, чѣмъ то, которое этимъ словомъ называетъ ученіе истины. Любовь есть проявленіе уже разумной жизни. Любовь какъ предпочтеніе къ извѣстнымъ лицамъ, не имѣетъ главнаго свойства любви полнаго удовлетворенія себя и благой дѣятельности. Любовь, не имѣющая въ своей основѣ разумнаго сознанія, не можетъ быть благомъ, дѣятельностыо ни для себя, ни для другихъ и потому не есть любовь. Любовь, какъ предпочтеніе выражается, какъ нелюбовь и часто ненависть къ другимъ. Она и не можетъ быть иною. Но кромѣ того, проявленіе дѣятельности любви для людей, не понимающихъ жизни, невозможно безъ разсужденій, уничтожающихъ возможность любви.431 Человѣкъ, понимающій подъ любовью предпочтете однихъ существъ другимъ, не можетъ предаться никакой дѣятельности любви, не обдумавъ вопроса о томъ, не нарушаетъ ли онъ одной любви, предаваясь другой. Кто ближній?

Всѣ люди связаны, всѣ блага личныя пріобрѣтаются одними въ ущербъ другимъ.433 Человѣкъ любитъ многихъ, и потому ему надо рѣшить, какой любви отдаться, одной или другой, теперешней малой или будущей большой. Взвѣсить этаго нельзя, и потому въ выборѣ онъ будетъ руководиться только тѣмъ, что ему пріятнѣе, т. е. не любовью къ себѣ. Любви въ будущемъ нѣтъ, любовь есть только въ настоящемъ.434 Люди, непонимающіе жизни, не могутъ имѣть и любви.435 Люди же, понимающіе жизнь въ животн[омъ] сутцествованіи и свои предпочтенія называющіе любовью, становятся злѣе животныхъ. Чувства предпочтенія есть дичокъ, на который прививается любовь.

Прививка истинной любви есть436 подчиненіе животной437 личности закону разума.438 Она начинается только при отсѣченіи всѣхъ дикихъ побѣговъ животной личности. Не вслѣдствіи любви люди отрекаются отъ блага животной личности, а439 отреченіе отъ блага животной личности дѣлаетъ возможнымъ произрастаніе любви. Предпочтете однихъ, другихъ не только не спасаетъ отъ бѣдственности животной жизни, но также увеличиваетъ эту бѣдственность. Только любовь, выросшая изъ подчиненія личности закону разума, даетъ полное удовлетворенiе и благо. Любовь440 возможна только для человѣка, находящегося въ согласіи съ міромъ; человѣкъ же, понимающій жизнь въ животной личности, всегда во враждѣ съ міромъ и потому не можетъ любить. Ему прежде чѣмъ любить, надо откинуть и все то, что стоитъ между нимъ и любовью. Любовь есть жертва собой и потому возможна только для человѣка, не пользующагося чужими жизнями, человѣку у котораго нѣтъ преградъ для жертвы своей личностью любимому предмету.

Любовь есть жертва собой, и потому то она разрѣшаетъ всѣ противорѣчія и она то и есть сама жизнь. Любовь это какъ любовь къ жертвѣ, извѣстная каждому въ дѣтствѣ, есть сама сила жизни. Но люди видятъ этотъ маленькій ростокъ и или захватывають или затаптываюсь его, а воспитываюсь вокругъ него ростки сорныхъ травъ, которые заглушаютъ ихъ.

441Люди знаютъ, что ихъ животная жизнь погибельна, что единственно доступное благо есть любовь, и вмѣсто того, чтобы отдалять обманчивое благо и стремиться къ истинному, они дѣлаютъ обратное. Страхъ смерти увеличиваетъ борьбу за существованіе и жадность къ наслажденіямъ, и это увеличиваетъ страхъ смерти. Борьба за существованіе чѣмъ напряженнѣе, тѣмъ больше отдаляетъ отъ себя единственную возможность блага – любовь. Люди,442 не понимая или не признавая того, что благо ихъ животной жизни есть ноль, равный всякому другому нолю, всѣ силы свои употребляютъ на умноженіе этаго ноля. Вырабатываютъ поколѣніями представленія о хорошей и дурной жизни, и на достиженіе лучшей жизни направлена вся дѣятельность людей. И имъ кажется, что подчиненіе443 себя разуму и жизнь любви есть погибель жизни. Какъ въ горящемъ домѣ баранамъ кажется, что вытаскивающіе ихъ, хотятъ сжечь ихъ.

444Голосъ истины говоритъ людямъ, что нѣтъ смерти; но они видятъ и боятся ея. Смерть свою никто изъ нихъ не можетъ знать и видѣть, но они видятъ ее, какъ видятъ привидѣніе. Но вѣдь они живутъ среди смерти, пользуются смертью, разсчитываютъ на смерть. Смерть есть самое естественное явленіе, такъ чего же они боятся? Есть два логически взгляда на жизнь: одинъ что жизнь есть смерть, другой что жизнь есть жизнь. И ни при томъ, ни при другомъ нельзя бояться смерти; п[отому] ч[то] для перваго взгляда она всегда есть, а для 2-го ея никогда нѣтъ. Животное не боится смерти, и разумное существо не можетъ бояться ея. Страхъ не отъ смерти, а отъ неопредѣленности взгляда, отъ перехода отъ однаго къ другому. Страшно имъ только жизнь, которую они теряютъ, когда не должно бы терять ее.

Страхъ смерти происходитъ отъ предположенія, что существованіе плотское совпадаетъ съ жизнью, и потому уничтоженіе плотского существованія должно быть и уничтоженіе жизни. И они боятся потерять свое особенное я, которое имъ кажется жило въ ихъ тѣлѣ и выражалось ихъ сознаніемъ, но вѣдь этаго нѣтъ. Тѣла не было однаго, также и не было сознанія однаго. Есть только рядъ послѣдовательныхъ прерывающихся сознаній. Сонъ. Если есть одно особенное я, то оно должно быть не въ сознаніи, а въ томъ, что связываетъ послѣдовательныя сознанія въ одно. Связываетъ сознанія въ одно то, что называется характеромъ, что есть особенное отношеніе къ міру каждаго живаго существа. Только это445 мы знаемъ, какъ основу жизни, и въ себѣ и въ другихъ существахъ. Основа эта446 не совпадаетъ съ существованіемъ, и потому уничтоженіе тѣла и сознанія не можетъ служить признакомъ уничтожения этаго особеннаго я.447

Мы боимся потерять при смерти свое пространственное тѣло и свое временное сознаніе, но448 мы и то и другое теряемъ и не боимся. Если мы боимся, то мы боимся потерять то, что соединяетъ и то другое въ одно? Потерять же этаго мы не можемъ, п[отому] ч[то] это не явилось съ нашимъ рожденіемъ, а живетъ внѣ времени. Это есть особенность моего отношенія къ міру, къ добру и злу. И это въ сознаніи моемъ представляется мнѣ независимымъ отъ времени, по разсужденію же всегда наблюдаемымъ представляется происшедшимъ отъ причинъ, скрывающихся въ безконечномъ времени и пространствѣ, т. е. тоже внѣ ихъ. Тѣло и сознаніе временныя449 прекращаются, но истинное сознаніе своего отношенія къ міру не можетъ прекратиться, п[отому] ч[то] оно живетъ внѣ времени и пространства.

Смерть видна только человѣку, не понимающему жизнь въ своемъ отношеніи къ міру и въ простр[анственномъ] и временномъ существовавiи. Для такого человѣка вся жизнь есть смерть. Для человѣка же, положившаго жизнь въ установленіи согласнаго съ разумомъ отношенія, движеніе временной жизни, огрубеніе членовъ, ослабленіе, устареніе есть увеличеніе жизни, a прекращеніе плотскаго существованія есть начало новой жизни. Вѣдь есть только, истинно есть отношеніе къ міру и, когда есть это отношеніе и выработано новое, неумѣщающееся въ существованiи, то нельзя думать и говорить о смерти. Существованіе и жизнь въ обратномъ отношеніи: увеличеніе одной уменьшаетъ другую, и на оборотъ.450 Думать что человѣкъ умираетъ съ плотской смертью, все равно что думалъ человѣкъ, вообразившій, что его тѣнь онъ самъ, когда бы онъ пересталъ видѣть свою тѣнь.

«Но какъ же отрицать смерть, когда мы видимъ уничтоженіе жизни. Человѣкъ былъ и его нѣтъ»? Какъ нѣтъ? А что значитъ то, что какъ дѣйствовалъ на меня умершій человѣкъ при жизни, также дѣйствуетъ онъ и теперь. Его жизнь входитъ въ меня, становится моей жизнью. Становясь на ступень, на которую онъ сталъ, я начинаю видѣть, гдѣ онъ, но и, наблюдая внѣ себя, я вижу, что онъ дѣйствуетъ на людей какъ растущее живое, но не умирающее.451 Сократъ дѣйствуетъ на452 людей, переворачивая имъ жизнь. Они живутъ послѣдствіями его жизни. «Да и это и есть жизнь. Послѣдствія же [1 не разобр.] Да453 [1 не разобр.]и есть его жизнь. – Я не вижу только пространственнаго и временнаго центра, но центръ есть. Каковъ онъ, не знаю, но знаю, что то, что была его жизнь, то и осталось. На этихъ людяхъ мы можемъ видѣть основу, по которой они не сомнѣвались въ своемъ безсмертіи. Они видѣли въ этомъ существовали жизнь, къ которой они шли. И видѣли свѣтъ впереди себя и позади свѣтъ, разливаемый454 новымъ центромъ жизни на людей. Вѣру въ безсмертіе нельзя принять по довѣрію, надо ее сдѣлать. Зерно повѣритъ въ жизнь, только когда проростетъ.