Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 29. Произведения 1891–1894 гг. О голоде Страница 13

Не на гордом сознании своей необходимости народу, а на смирении только может вырасти деятельность, которая может спасти народ.

1892.

* № 35 (рук. № 2).

Повторю сущность того, что я хотел сказать.

<1.> Та помощь, с которой приходят к народу правительство и земство, недостаточна и вредна. С одной стороны, эта помощь не может быть правильно распределена, с другой – она развращает народ и лишает его главного – силы самодеятельности.

2. Происходит это оттого, что14 мы неверно понимаем наши отношения к народу. Мы считаем, что мы любим народ и готовы служить ему, тогда как мы только пользуемся его трудом и презираем его.

<4> 3. Чтобы помогать народу, надо понять этот свой грех и покаяться в нем.

<5> 4. Покаяться же значит разрушить сколько возможно все преграды, отделяющие нас от него, и сблизиться с ним.

5. И потому для того, чтобы помогать нынешний год голодающим, первое, что нужно сделать, – это поселиться среди голодающих и служить им по мере сил.

<7. Это может сделать любовное сближение с народом.>

8. Форма этого сближения может быть разнообразна по силам, привычкам, средствам людей, но всё – от обеда вместе с голодными до устройств столовых – всё будет удовлетворять той цели, которая естественно ставится перед людьми – не дать умереть или заболеть с голода тем людям, среди которых я живу и которые могут прямо обратиться ко мне.

9. Только такая деятельность, если бы хотя сотая доля тех людей, которые могут это сделать, сделали это, спасла бы всех людей, находящихся в опасности голода.

10. <Деятельность правительства и земства может быть полезна, но только в той мере, в которой она будет проникнута сознанием своей вины перед народом и желанием искупить ее.

Л. Толстой>

2 октября

1891.

Нельзя мешкать, потому что не ждут одинаково и голод голодных, уходящая жизнь каждого из нас, нынче могущая оборваться среди жизни не только не одобряемой, но отрицаемой нашей совестью.

Комментарии А. И. Опульского

«О ГОЛОДЕ»

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ

Среди голодовок, периодически повторявшихся в дореволюционной России, голод 1891—1893 гг. был исключительный. Бедствие, чрезвычайное по силе и размерам, охватило почти половину губерний.

Уже летом 1891 г. газеты пестрели сообщениями о голодающих, в городах говорили о помощи, необходимости «служить меньшому брату», придумывали и обсуждали проекты.

Толстой был встревожен надвигающимся народным бедствием. Но он не мог признать правильным путь мелких подачек народу, так как понимал, что причина голода не в неурожае 1891 г., а во всей системе несправедливого эксплуататорского строя. «Неужели люди, теперь живущие на шее других, не поймут сами, что этого не должно, и не слезут добровольно, а дождутся того, что их скинут и раздавят?» – записывает он в Дневнике 13 сентября.15

Однако Толстому, проповеднику религиозно-нравственных истин, кажется, что самое главное в это тяжелое время, как и всегда – «вызывать… в людях любовь друг к другу»,16 а когда восторжествует всеобщая любовь, то богатые поделятся с бедными, сытые с голодными, так как «нельзя любить и не накормить».17 Н. С. Лескову, спросившему Толстого, что нужно делать в связи с голодом, он ответил, что необходимо написать «то, что тронуло бы сердца богатых».18 А для этого прежде всего нужно было знать, видеть своими глазами действительное положение народа.

С этой целью осенью 1891 г. Толстой объезжает ряд деревень Богородицкого, Ефремовского, Епифанского уездов Тульской губ. и Данковского уезда Рязанской губ.

На следующий день по возвращении из этих поездок Толстой начал статью «О голоде».

«Начал писать статью о голоде, но не кончил и боюсь испортить»,19 – сообщает Толстой жене 27 сентября. Как свидетельствуют рукописи и письма этого времени, работа над статьей шла с трудом. «…Начал писать статью о голоде. Я ездил в некоторые уезды. Не знаю, что выйдет. Когда что-либо выйдет, тогда напишу вам»,20 – сообщал Толстой 6 октября В. Г. Черткову. О том же писал он 8 октября П. Г. Хохлову: «Я затеял писать статью о голоде; но до сих пор ничего не выходит».21 В других письмах Толстой говорит, почему медленно идет работа над статьей. «…Затеял писать статью о голоде и об отношении к этому общества, да никак не совладаю с ней. Слишком многое хочется сказать и не могу свести всего к одному центру».22 «Пишу теперь о голоде. Но выходит совсем не о голоде, а о нашем грехе разделения с братьями. И статья разрастается, очень занимает меня и становится нецензурною».23 «Я ездил с Тан[ей] и М[ашей] порознь в самые голодные места нашей губ[ернии] и хотел написать о том, что по этому случаю пришло мне в голову. Вы верно догадываетесь, – пишет Толстой П. И. Бирюкову, – что наш грех разъединения с братьями – касты интелигентов: и чем дальше пишу, тем более кажется нужным то, что пишу, и тем менее цензурно».24

Над статьей Толстой работал до середины октября и 15 октября, как об этом записывает в своем дневнике С. А. Толстая, отослал ее Н. Я. Гроту для опубликования в журнале «Вопросы философии и психологии».

Предполагалось, что статья будет напечатана в ноябрьской книжке журнала, и 20 октября Н. Я. Грот привез Толстому корректуру. Весь следующий день Толстой работал над корректурой и передал, исправив ее, Н. Я. Гроту. Но после отъезда Н. Я. Грота он наметил в статье ряд изъятий и дополнений, о которых сообщил Гроту в письмах 22 и 23 октября.

Хотя Толстой и продолжал работать над статьей, он не был уверен, что цензура ее пропустит. «Я написал статью о голоде, кот[орую] отдал в Вопросы филос[офии] и психологии. Боюсь, что не пропустят»,25 – писал он 23 октября И. В. Великанову.

26 октября, почти совершенно уверившись в том, что статью «О голоде» цензура не пропустит, Толстой сообщает жене о своем намерении написать новую статью на эту тему, а первую переделать так, чтобы получилось «добрее», и в связи с этим замечает, что чрезвычайно трудно одновременно «быть правдивым и добрым».26

24 октября ноябрьская книжка «Вопросов философии и психологии» была арестована и статья Толстого отправлена в Главное управление по делам печати – «в Петерб[ург], в цензуру, и, вероятно, запретят»,27 – как писал Толстой жене 29 октября.

Толстой не был доволен статьей «О голоде» – «поспешной и потому нехорошей»,28 кроме того, ему казалось теперь, что «надо б[ыло] глубже взять вопрос».29

Поэтому время рассмотрения статьи в цензуре Толстой решил использовать для ее доработки. «Пришлите, пожалуйста, и поскорее корректуры»,30 – просит он Н. Я. Грота 27 октября, а 5 ноября уже возвращает корректуры, исправив их и настоятельно прося внести поправки, если статья будет печататься.31 Одновременно Толстой просит жену просмотреть в корректурах новые поправки.32

4 ноября уехавший в Петербург Н. Я. Грот уведомил С. А. Толстую телеграммой, что статья «О голоде» пропущена цензурой с небольшими сокращениями и смягчениями. Сообщая 9 ноября В. Г. Черткову о работе над статьей «О средствах помощи голодающим», Толстой упоминает, что статья «О голоде» «кажется выйдет».

Однако в середине ноября Толстой, не получая сведений о своей статье, начал тревожиться. 17 ноября он писал Н. Я. Гроту: «Что ваша книга и наши статьи? Как вы живете? Боюсь, что замучились и раздражились с хлопотами в цензуре».33 23 ноября, рассказывая И. Б. Файнерману о своей деятельности в голодных губерниях, Толстой писал: «Я начал с того, что написал статью по случаю голода, в к[оторой] высказывал главную мысль ту, что всё произошло от нашего греха отделения себя от братьев и порабощения их и что спасенье и поправка делу одна: покаяние, т. е. изменение жизни, разрушение стены между нами и народом, возвращение ему похищенного и сближение, слияние с ним невольное вследствие отречения от преимуществ насилия. С статьей этой, к[оторую] я отдал в «Вопросы психологии», Грот возился месяц и теперь возится. Ее и смягчали, и пропускали, и не пропускали, кончилось тем, что ее до сих пор нет».34

Между тем Н. Я. Грот сообщил 17 ноября С. А. Толстой, что Главное управление по делам печати разослало редакторам всех газет приказ, запрещающий публиковать статьи Толстого.35 Узнав, что «статья… окончательно запрещена»,36 Толстой уведомил об этом 25 ноября В. Г. Черткова, а жене одновременно писал: «Статью мою, Гротовскую, пожалуйста, возьми в последней редакции без смягчений, но с теми прибавками, кот[орые] я просил Грота внести, и вели переписать, и пошли в Петербург Ганзену и Диллону, и в Париж Гальперину. Пускай там напечатают; оттуда перейдет и сюда, газеты перепечатают».37