Константин Золотовский - Рыба-одеяло (рассказы) Страница 13

Водолаз сошел с трапа. Вода как бы расступилась перед ним, и он, раскинув руки, ушел в темную неизведанную глубину. Мощные компрессоры подавали водолазу воздух. Обычные помпы уже здесь не справлялись.

Вскоре загремел громоподобный бас Разуваева. Даже ушам нестерпимо стало. Гутов поморщился.

- Ваня, рыбы кругом знакомятся со мной!

- Отлично!

И снова донесся голос Разуваева, но уже глухой, как из подземелья. Его сдавила плотная толща воды.

- Темно, будто в сундуке. Взгляни-ка, пожалуйста, сколько на манометре?

Стрелка показывала пятьдесят метров.

- Тридцать, - убавил Гутов.

- А я думал, больше, - усомнился Разуваев. - Уже в голове шумит и в ушах будто осы гнездо свили.

На манометре - семьдесят метров.

- Как себя чувствуешь? - спросил Гутов.

- Хорошо. - Теперь голос Разуваева походил на мышиный писк.

- Травить шланг дальше?

- Давай!

Семьдесят семь метров.

- Я на грунте, - доложил водолаз. - Осматриваюсь. Судно. Лежит торчком на высокой скале.

- "Девятка"?

- Нет.

- "Единорог"?

- Нет. Броненосец! С пушками! Совершенно целый. Смешно сделан. Такого утюга никогда не видывал. Ах, чертов светлячок, а не лампочка! Сейчас прочитаю медные буквы.

Командир, стоя рядом с Гутовым, насторожился.

- "Русалка", - сообщил Разуваев.

Командир приказал поднимать Разуваева с грунта и, волнуясь, рассказал столпившимся вокруг него водолазам о том, как в конце прошлого столетия был построен низкобортный броненосец "Русалка".

Этот неуклюжий корабль в сентябре 1893 года возвращался в Кронштадт после практических плаваний под командой адмирала Бурачека. От сравнительно небольшого шторма зачерпнул бортами волну и всей броневой тяжестью пошел на дно. Ни одному человеку из команды спастись не удалось. Весть о гибели совсем нового броненосца удивила страны мира. Царское правительство постаралось заглушить разговоры о нелепой гибели корабля. Было предпринято несколько попыток разыскать "Русалку". Даже с воздушного шара просматривали глубину. Шар взяли из воздухоплавательного парка армии и пристроили к барже. Но найти броненосец не удалось. Так и лежала "Русалка" на дне морском, пока впервые с ней не встретился Разуваев.

* * *

Подъем Разуваева продолжался. Доктор Павловский не отходил от телефонной трубки и беспрерывно справлялся у водолаза о самочувствии. Медленно тянулось время. Команда волновалась. Уже третий час поднимали. Спешить нельзя. Организм водолаза должен постепенно привыкать к перемене давления, а кровь освобождаться от азота.

Вдруг доктор побледнел. Несколько минут он не слышал Разуваева. Кажется, с водолазом несчастье. Все на палубе притихли. Гутов схватил водолазную рубаху, готовый ринуться на спасение друга. Павловский, не оставляя трубки, напряженно вслушивался. Наконец облегченно вздохнул:

- Здоров!

Разуваев взошел на трап. Доктор взял обе его руки, тревожно спрашивая, нет ли зуда - признак оставшегося азота. Вместо ответа, Разуваев как гаркнет свою любимую песню:

"Эх вы, кони мои вороные!.."

Доктор так и отшатнулся. Все засмеялись. Павловский сосчитал у Разуваева пульс и удивленно воскликнул:

- Батенька! У вас не сердце, а бронзовый колокол!

Разуваева за этот первый рекордный спуск наградили золотыми часами с надписью: "Отважному водолазу, первым в СССР достигшему 44-саженной{17} глубины".

* * *

Влажный скафандр Разуваева повис на корабельных вантах, раскинув зеленые руки и ноги. Легкий ветер чуть-чуть колыхал его, и он шевелился, как живой. Над Балтикой сияло солнце и небо было необычно голубым. Эпроновское судно шло дальше - на поиски "Девятки".

13 августа трал вновь зацепил за что-то.

- Лиха беда начало, - улыбнулся Гутов. - Посмотрим, кого мы подцепили?

Он взялся уже за водолазную рубаху, но желающих теперь оказалось много. И командир назначил водолаза Василия Никифорова, наиболее опытного из молодой команды и старшего по возрасту.

Первые пятнадцать метров Никифоров прошел легко. На сорока метрах слегка закружилась голова, его бросило в жар. Он дошел до грунта, но ничего не смог обнаружить, потерял сознание. Пришел в себя, когда стали поднимать.

Затем спустились молодые водолазы Венедиктов и Царев. Тоже ничего не увидели. Время вышло, и их подняли. На этой глубине можно было находиться не больше десяти минут.

Наконец снарядили Гутова... Он совсем не походил на обычно рослых водолазов и казался среди них подростком. Не было у него широких плеч, туго выпиравшей груди и плотного затылка.

Впервые знакомясь с ним, бывалые подводники посмеивались: "Тоже мне, водолаз. Его любой скобой в воде прибьет". А Гутов спокойно надевал шестипудовый костюм, спускался на грунт и работал лучше, чем многие из них. Старые водолазы удивленно поговаривали: "Он, видно, знает какое-то петушиное слово".

Но никакого особенного слова Гутов не знал. Стремительный и в то же время неторопливый, он не впадал в панику, никогда зря не звал на помощь, а спокойно осматривался; если попадал в трудное положение, сам уверенно выходил из него.

- Тебе тоже глубину поменьше сообщать? - спросил Разуваев.

- Обойдусь, - улыбнулся Гутов.

* * *

Водолаз удачно попал в нужное место. Свинцовые подметки брякнули обо что-то... Рядом лежало судно. При слабо мерцавшем свете лампочки он разобрал, что это подводная лодка.

О находке сразу сообщил.

- "Девятка"?

- Сейчас узнаю, - ответил Гутов. Он заметил на перископе рубки фал веревку, которой поднимают флаги.

"Если флаг цел, - "Девятка", - подумал Гутов. - От царского и лоскутка бы уже не осталось".

Добрался до прилипшего к железу флага и посветил лампочкой.

- Советский! - радостно крикнул Гутов.

- Значит, "Девятка", - обрадовались наверху.

Гутов стал осматривать лодку. Корма ее зарылась в ил почти по фальшборт.

- Выходи наверх! - раздалось по телефону.

- Есть!

Стали поднимать, а шланг, по которому подается воздух, не пускает. Гутов потянул за него - не поддается!

- Спустите обратно, распутаюсь, - сказал он и, не выпуская шланга из рук, полез в черную как смоль тьму, обратно на лодку. Руки и ноги стали слабеть, тело обмякло. Но он настойчиво полз... Вот и перископ! За него-то и зацепился шланг. Вдруг лодка закачалась под ним, и он медленно заскользил с борта. "Головокружение", - догадался Гутов. Последним усилием он скинул шланг и дернул за сигнальный конец...

* * *

- Гутов! Гутов! - тревожно звали по телефону.

- Есть! - слабым голосом ответил он.

- Что же ты все время не отвечал?

- Я не расслышал.

На последней выдержке, когда до трапа оставалось всего несколько метров, Разуваев сообщил:

- Сейчас Романенко на грунте. С ним несчастье - лампочку разбил, запутался. Просит помощи.

Гутов понял, что он не должен опоздать ни на минуту.

- Травите шланг и сигнал! - быстро сказал он. И ушел опять на глубину.

Огромный Романенко лежал, раскинув руки и ноги, обвитый, как змеями, двумя тросами. Быстро распутав их, Гутов приказал: "Поднимайте!"

Щупленький Гутов цепко схватил грузного Романенко за скафандр и стал медленно подниматься с ним. Держать становилось все труднее и труднее.

С переходом от большой глубины на малую в глазах у Гутова стало рябить. Ему слышалась то музыка, то пение.

- Кто поет? - спросил он.

На судне подумали, что он сошел с ума.

- Держись, Ваня! - дрогнувшим голосом подбодрил Разуваев.

Гутов чувствовал, что теряет сознание, но не выпускал Романенко. "Я должен, должен..." - повторял он. Знал, что, если их выбросит наверх, конец обоим! Гутову прибавили воздуху. Стало легче. А когда из молчавшего шлема Романенко наконец вырвался бурный поток пузырей и к иллюминатору приблизилось его круглое лицо, Гутов разжал онемевшие руки.

Первым подняли Романенко. За ним вышел Гутов. Разуваев бережно подхватил его и быстро освободил от снаряжения. Гутов улыбался в ответ на поздравления товарищей, потом вдруг побледнел, щеки его задергались, он покачнулся и упал навзничь. Его унесли в лечебную камеру, где атмосферное давление приравнено к глубинному. Через два дня Гутов был совершенно здоров. С виду слабый, он был на редкость крепким и выносливым.

* * *

На основании этих спусков была выработана первая глубоководная таблица, и эпроновцы приступили к работам по спасению "Девятки". Уже стояла дождливая балтийская осень. Один шторм следовал за другим. Но команда корабля жила одной мыслью: во что бы то ни стало поднять "Девятку". Комсомольцы выпускали стенную газету "Боевая задача". В ней печатались проекты, предложения водолазов. Такелажники готовили прочные тросы для "Девятки". А электрик Обозный усовершенствовал глубинное освещение, так нужное для водолазов, приспособил сильную лампу от киноаппарата. "Берегите ее, - предупреждал он, - это единственная!"

В часы редких передышек между штормами водолазы продолжали свой нелегкий труд.