Законы границы - Хавьер Серкас Страница 13

Мы приблизились к первому дому и вошли в сад. Тере нажала кнопку звонка. Дверь открылась, и на пороге показалась женщина, судя по виду, только что поднявшаяся с постели: щурясь от солнца, она молча и вопросительно посмотрела на нас. Тере спросила, дома ли Пабло. Женщина с неожиданной доброжелательностью ответила, что Пабло здесь не живет, и Тере извинилась. Мы вышли из сада и зашагали дальше по улице. «Ну как?» — поинтересовалась Тере. «Что?» «Как тебе все это?» «Не знаю», — честно ответил я. «То есть ты уже успокоился?» «Более-менее». «Тогда перестань так сжимать мою руку. Ты мне ее в порошок сотрешь». Я разжал свою мокрую ладонь и быстро вытер ее украдкой о брюки, но Тере сразу снова взяла меня за руку. Мы не стали звонить в соседний дом и прошли мимо еще одного, но в следующем повторили попытку. Нам опять открыли, и на сей раз перед нами предстал старик в футболке. У них с Тере состоялся примерно тот же диалог, что и с женщиной в первом доме, только все это длилось несколько дольше. Мне показалось, что старик, пялившийся на ноги Тере, раздевал ее глазами и, вместо того чтобы поскорее закончить разговор, наоборот, старался затянуть его.

С третьей попытки мы наконец нашли то, что искали. Нам никто не открыл, когда мы позвонили в дверь, и, убедившись, что соседний дом также пуст, а по другую сторону от него возвышалась кирпичная стена, за которой простирался поросший кустами участок, мы вернулись к тому месту на въезде в поселок, где Сарко и Гилье дожидались нас в «Сеате». «Поезжай до конца улицы, — обратилась Тере к Сарко, который завел машину, как только мы сели. — Последний дом направо». Пока мы ехали вглубь поселка на холостом ходу, Тере отвечала на вопросы Сарко и Гилье. По дороге мимо нас промчался «Ситроен» с женщиной и двумя детьми, и вскоре мы добрались до кирпичной стены в конце улицы, где припарковались у дверей дома, поставив автомобиль передней частью в сторону выезда.

Затем началась самая опасная часть нашей операции. Пока Сарко и Гилье, проникнув в сад, обходили дом — двухэтажное здание с плоской крышей и огромной тенистой ивой у входа, — Тере, закинув сумку за спину и прислонившись к капоту «Сеата», притянула меня к себе, обвила руки вокруг моей шеи и уперлась своей голой коленкой мне между ног. «А сейчас мы будем делать как в кино, Гафитас, — объявила она. — Если никто здесь не появится, мы будем спокойненько стоять, пока Сарко и Гилье не вернутся. Но если кто-нибудь вдруг нарисуется, то я тебя зацелую до полусмерти. Так что можешь начинать молиться, чтобы кто-то появился». Последнюю фразу Тере произнесла с полуулыбкой, я же был настолько напуган, что лишь кивнул. Мимо нас никто не проходил, и я не знаю, сколько времени мы так стояли, прислонившись к автомобилю и изображая объятие. Вскоре после того как Сарко и Гилье, пройдя под ветвями ивы, исчезли в глубине сада, меня заставили вздрогнуть звуки, нарушившие тишину царившей вокруг сиесты. Это был донесшийся со стороны дома глухой хруст ломавшихся деревянных досок и звон бьющегося стекла. Тере решила успокоить меня, сильнее прижав коленкой мне между ног и начав что-то говорить. Не помню, о чем она говорила, но в определенный момент я начал испытывать такое дикое возбуждение, что уже не мог скрывать его. Заметив это, Тере довольно расхохоталась, обнажив свои белые зубы. «Черт возьми, Гафитас, — сказала она. — Нашел время возбуждаться!»

Открылась дверь дома, и оттуда вышли нагруженные сумками Сарко и Гилье. Они сложили все в багажник машины и, велев мне оставаться на шухере, снова вернулись в дом, на сей раз вместе с Тере. Вскоре они вновь появились, притащив еще пару сумок, телевизор «Телефункен», магнитофон и проигрыватель «Филипс». Когда все было погружено в багажник, мы сели в автомобиль и неторопливо покинули Ла-Монтгоду.

Таким было мое боевое крещение. Дальше я помню только то, что по дороге обратно в Жирону у меня не возникло облегчения от того, что опасность миновала. На смену страху пришла безумная эйфория, и адреналин, зашкаливший у меня во время нашего криминального приключения, не давал мне успокоиться. Также помню, что, вернувшись в Жирону, мы отправились продавать свою добычу. Или это было на следующий день? Не уверен. Ну так вот. В ту неделю я еще несколько раз приходил в игровой зал помогать сеньору Томасу и сыграть несколько партий, прежде чем отправиться в «Ла-Фон». Когда начались мои ночные отлучки из дома и я стал уходить, ни перед кем не отчитываясь и просто ставя всех перед свершившимся фактом, что окончательно испортило мои отношения с отцом, я совсем перестал появляться в игровом зале. Однажды, по дороге в «Ла-Фон», зашел к сеньору Томасу, чтобы сказать, что уезжаю на каникулы и не вернусь очень долго. «Все в порядке, парень, — произнес мне сеньор Томас. — Я найду кого-нибудь, кто будет помогать мне». «Как хотите, конечно, — заметил я, — но в принципе помощник вам больше не нужен. Вас никто не побеспокоит». Сеньор Томас с удивлением посмотрел на меня: «С чего ты взял?» С гордостью, я ответил: «Просто знаю». С тех пор я стал каждый или почти каждый день бывать в «Ла-Фоне».

— Но ведь вы могли этого не делать. В Ла-Монтгоде вы расплатились с Сарко, так что ничего уже были ему не должны.

— Да, но ведь была еще и Тере.

— Хотите сказать, что присоединились к компании Сарко из-за Тере?

— Если бы не Тере, то, скорее всего, все было бы по-другому. Хотя и пришел к выводу о ее недосягаемости для меня, однако тешил себя надеждой, что, пока мы находимся рядом, всегда есть шанс, что когда-нибудь вновь повторятся те минуты, которые мне довелось пережить с ней в туалете игрового зала «Виларо». Думаю, я готов был пойти на какой угодно риск ради того, чтобы все это когда-нибудь повторилось. Вы писатель и должны понимать, что некоторые наши поступки не имеют единственного объяснения, если вообще имеют какое-либо.

— Вы назвали кражу, в которой принимали участие, приключением. То есть вам это понравилось?

— Что еще вы хотите услышать? Что мне это безумно понравилось? Что в день нашей кражи в Ла-Монтгоде я понял, что пути назад нет, что наша игра с Сарко была чем-то действительно настоящим, где на кону стояло всё, и теперь