К Енко - Частная жизнь вождей - Ленин, Сталин, Троцкий Страница 14

Ленин и Крупская приехали летом, и Багоцкий присоветовал им поселиться в краковском предместье, так называемом Звежинце... Грязь там была невероятная, но близко была река Висла, где можно было купаться, и километрах в пяти Вольский лес - лес, куда супруги ездили на велосипедах.

Вспоминает Крупская:

"Краков Ильичу очень нравился, он напоминал Россию. Новая обстановка, отсутствие эмигрантской сутолоки успокоили немного нервы. Внимательно вглядывался Ильич в мелочи быта краковского населения, его бедноты, его рабочего люда. Мне тоже Краков нравился. Когда-то в раннем детстве, в возрасте от двух до пяти лет, я жила в Польше, кое-что осталось в памяти, и мне милы казались деревянные открытые галерейки во дворах, напоминали они мне те галерейки, на ступеньках которых я играла когда-то с польскими и еврейскими ребятами; мне милы казались "огрудки" (садики), в которых продавалось "квасьне млеко с земняками" (кислое молоко с картофелем). Матери моей тоже это напоминало её молодые годы, а Ильич радовался тому, что вырвался из парижского пленения; он весело шутил, подхваливал и "квасьне млеко", и польскую "моцну старку" (крепкую водку).

...Я знала плоховато, кое-что помнила с детства да в Сибири и Уфе немного занималась польским языком, но говорить сразу же пришлось по хозяйственной линии. С хозяйством дело было много труднее, чем в Париже. Не было газа, надо было топить плиту. Я попробовала было по парижскому обычаю спросить в мясной мяса без костей. Мясник воззрился на меня и заявил: "Господь бог корову сотворил с костями, так разве могу я продавать мясо без костей?" На понедельник булки надо было запасать заранее, потому что в понедельник булочники опохмелялись, и булочные были закрыты и т.д. и т.п. Надо было уметь торговаться. Были лавки польские, и были лавки еврейские. В еврейских лавках все можно было купить вдвое дешевле, но надо было уметь торговаться, уходить из лавки, возвращаться и пр., терять на это массу времени.

Евреи жили в особом квартале, ходили в особой одежде. В больнице, в ожидании приема у доктора, ожидающие больные всерьез вели дискуссию о том, еврейское дитя такое же, как польское, или нет, проклято оно или нет. И тут же сидел молча еврейский мальчик и слушал эту дискуссию. Власть католического духовенства - ксендзов - в Кракове была безгранична. Ксендзы оказывали материальную помощь погорельцам, старухам, сиротам, монастыри женские подыскивали места прислуге и защищали её права перед хозяевами, церковные службы были единственным развлечением забитого, темного населения. В Галиции прочно ещё держались крепостнические обычаи, которые католическая церковь поддерживала. Например, барыня в шляпке на базаре нанимает прислугу. Стоит человек десять крестьянок, желающих наняться в прислуги, и все целуют у барыни руку. За все полагалось давать на чай. Получив на чай, столяр или извозчик валятся на колени и кланяются в землю. Но зато и ненависть к барам здоровая жила в массах... Нищета, затоптанность крестьян и бедного люда проглядывала во всех мелочах и была ещё больше, чем в то время даже у нас в России...

В Питер для подготовки избирательной кампании из наших заграничников поехали из Парижа близкие товарищи - Сафаров и Инесса. Ехали с чужими паспортами. Инесса заезжала к нам в Краков, когда мы жили ещё в Звежинце. Два дня прожила у нас, сговорились с ней обо всем, снабдили её всякими адресами, связями, обсудили они с Ильичом весь план работы.

...Когда не было приездов, жизнь наша шла в Кракове довольно однообразно. "Живем, как в Шуше, - писала я матери Владимира Ильича, почтой больше. До 11 часов стараемся время провести как-нибудь - в 11 ч. первый почтальон, потом 6-ти часов никак дождаться не можем". К библиотекам краковским Владимир Ильич плохо приспособился. Начал было кататься на коньках, да пришла весна. Под пасху мы пошли с ним в "Вольский ляс". В Кракове хорошая весна, чудесно было ранней весной в лесу, распушились кустарники желтым цветом, налились ветки деревьев по-весеннему. Пьянит весна. Но назад долго плелись мы, пока дошли до города; домой надо было идти через весь город; трамваи не ходили по случаю страстной субботы, а у меня все силы ушли куда-то. Зиму 1913 г. я прохворала, стало скандалить сердце, дрожать руки, а главное, напала слабость. Ильич настоял, чтобы я пошла к доктору, доктор сказал: тяжелая болезнь, нервы надорвались, сердце переродилось - базедова болезнь, надо ехать в горы, в Закопане. Пришла домой, рассказываю, что сказал доктор. Жена сапожника, приходившая к нам топить печи и ходить за покупками, вознегодовала: "Разве вы нервная? - это барыни нервные бывают, те тарелками швыряются!" Тарелками я не швырялась, но для работы в таком состоянии была мало пригодна.

На лето мы, Зиновьевы и Багоцкие со своей знаменитой собакой Жуликом перебрались в Поронин, в 7 километрах от Закопане. Закопане слишком людно было и дорого. Поронин - попроще, подешевле. Наняли дачу большую. Место было высокое - 700 метров, предгорье Татр. Воздух был удивительный, хотя был постоянный туман и накрапывал обычно мелкий дождишко, но в промежутки вид на горы был чудесный. Мы взбирались на плоскогорье, которое начиналось от нашей дачи, и смотрели на белоснежные вершины Татр. Красивые они. Ильич ездил иногда с Багоцким в Закопане, и они вместе с закопанской публикой (Вигелевым) делали большие прогулки по горам. Ходить по горам страшно любил Ильич. Горы мне помогали плохо, я все больше и больше приходила в инвалидное состояние, и, посоветовавшись с Багоцким - Багоцкий был врач-невропатолог, - Ильич настоял на поездке в Берн, чтобы оперироваться у Кохера. Поехали в половине июня, по дороге заезжали в Вену... Повидали мы некоторых товарищей - венцев, побродили по Вене. Она - своеобразная, большой столичный город, после Кракова нам очень понравилась. В Берне попали под шефство Шкловских, которые с нами всячески возились. Они нанимали особый домик с садом. Ильич шутил с младшими девочками, дразнил Женюрку. Я пробыла около трех недель в больнице, Ильич полдня сидел у меня, а остальное время ходил в библиотеки, много читал, даже перечитал целый ряд медицинских книг по базедке, делал выписки по интересовавшим его вопросам. Пока я лежала в больнице, он ездил с рефератом по национальному вопросу в Цюрих, Женеву и Лозанну, читал реферат на эту тему и в Берне. В Берне - уже после моего выхода из больницы - состоялась конференция заграничных групп, где обсуждалось положение дел в партии. Надо было бы после операции ещё недели две провести в полулежачем состоянии в горах на Беатенберге, куда посылал Кохер, но из Поронина шли вести, что много спешных, экстренных дел, пришла телеграмма от Зиновьева, и мы двинулись в обратный путь.

Шла подготовка партийной конференции, так называемого "летнего совещания". Оно состоялось в Поронине 22 сентября - 1 октября...

В середине конференции приехала Инесса Арманд. Арестованная в сентябре 1912 г., Инесса сидела по чужому паспорту в очень трудных условиях, порядком подорвавших её здоровье, - у ней были признаки туберкулеза, - но энергии у ней не убавилось, с ещё большей страстностью относилась она ко всем вопросам партийной жизни. Ужасно рады были мы, все краковцы, её приезду.

После совещания мы прожили в Поронине ещё около двух недель, много гуляли, ходили как-то на Черный Став, горное озеро замечательной красоты, ещё куда-то в горы.

Осенью мы все, вся наша краковская группа, очень сблизились с Инессой. В ней много было какой-то жизнерадостности и горячности. Мы знали Инессу по Парижу, но там была большая колония, в Кракове жили небольшим товарищеским замкнутым кружком. Инесса наняла комнату у той же хозяйки, где жил Каменев. К Инессе очень привязалась моя мать, к которой Инесса заходила часто поговорить, посидеть с ней, покурить. Уютнее, веселее становилось, когда приходила Инесса...

В мае мы переехали опять в Поронин.

Инесса на лето выписала детей из России и жила в Триесте у моря. Она готовила доклад к Международному женскому конгрессу, который должен был состояться в Вене одновременно с конгрессом Интернационала...

1 августа Германия объявила войну России, 3 августа - Франции, 4 августа - Бельгии, в тот же день Англия объявила войну Германии, 6 августа Австро-Венгрия объявила войну России, 11 августа Франция и Англия объявили войну Австро-Венгрии.

Началась мировая война, которая остановила на время нарастающее революционное движение в России, перевернула весь мир, породила ряд глубочайших кризисов, по-новому, гораздо более остро поставила важнейшие вопросы революционной борьбы, подчеркнула роль пролетариата как вождя всех трудящихся, подняла на борьбу новые пласты, сделала победу пролетариата вопросом жизни или смерти для России".

Воспоминает С. Багоцкий о жизни Ленина и Крупской в Галиции, где находился Краков:

"Галиция, входившая в состав Австро-Венгрии, не в пример частям Польши, захваченным Германией и Царской Россией, пользовалась относительной политической свободой.