Арсений Тарковский - Стихотворения. Поэмы Страница 14

Деревья*

I. «Чем глуше крови страстный ропот…»

Чем глуше крови страстный ропотИ верный кров тебе нужней,Тем больше ценишь трезвый опытСпокойной зрелости своей.

Оплакав молодые годы,Молочный брат листвы и трав,Глядишься в зеркало природы,В ее лице свое узнав.

И собеседник и ровесникДеревьев полувековых,Ищи себя не в ранних песнях,А в росте и упорстве их.

Им тяжко собственное бремя,Но с каждой новою веснойВ их жесткой сердцевине времяЗа слоем отлагает слой.

И крепнет их живая сила,Двоятся ветви их, деляТот груз, которым одарилаСвоих питомцев мать-земля.

О чем скорбя, в разгаре маяВдоль исполинского стволаНа крону смотришь, понимая,Что мысль взамену чувств пришла?

О том ли, что в твоих созвучьяхОтвердевает кровь твоя,Как в терпеливых этих сучьяхЛуч солнца и вода ручья?

II. «Державы птичьей нищеты…»

Державы птичьей нищеты,Ветров зеленые кочевья,Ветвями ищут высотыСлепорожденные деревья.

Зато, как воины стройны,Очеловеченные нами,Стоят и соединеныЗемля и небо их стволами.

С их плеч, когда зима придет,Слетит убранство золотое:Пусть отдохнет лесной народ,Накопит силы на покое.

А листья – пусть лежат ониПод снегом, ржавчина природы.Сквозь щели сломанной брониЖивительные брызнут воды,

И двинется весенний сок,И сквозь кору из черной раныПобега молодого рогПроглянет, нежный и багряный.

И вот уже в сквозной листвеСтоят округ земли прогретойИ света ищут в синевеЕще, быть может, до рассвета.

– Как будто горцы к нам пришлиС оружием своим старинным

На праздник матери-землиИ станом стали по низинам.

Созвучья струн волосяныхНалетом птичьим зазвучали,И пляски ждут подруги их,Держа в точеных пальцах шали.

Людская плоть в родстве с листвой,И мы чем выше, тем упорней:Древесные и наши корниЖивут порукой круговой.

На берегу*

Он у реки сидел на камыше,Накошенном крестьянами на крыши,И тихо было там, а на душеЕще того спокойнее и тише.И сапоги он скинул. И когдаОн в воду ноги опустил, водаЗаговорила с ним, не понимая,Что он не знает языка ее.Он думал, что вода – глухонемая,И бессловесно сонных рыб жилье,Что реют над водою коромыслаИ ловят комаров или слепней,Что хочешь мыться – мойся, хочешь – пей,И что в воде другого нету смысла.

И вправду чуден был язык воды,Рассказ какой-то про одно и то же,На свет звезды, на беглый блеск слюды,На предсказание беды похожий.И что-то было в ней от детских лет,От непривычки мерить жизнь годами,И от того, чему названья нет,Что по ночам приходит перед снами,От грозного, как в ранние года,Растительного самоощущенья.

Вот какова была в тот день водаИ речь ее – без смысла и значенья.

«Мой город в ранах, от которых можно…»*

Мой город в ранах, от которых можноСмежить в полете крылья и упасть,Почувствовав, насколько непреложнаВидений ранних женственная власть.

Не странно ли, что ты, мой ангел падший,Хранитель нежный, искуситель мой,Передо мной стоишь как брат мой младшийБез серебристых крыльев за спиной

Вдали от тополей пирамидальных,Не за моим, а за чужим окном,Под пеленой дождей твоих прощальных,Стоишь и просишь, но о чем? о чем?

«Позднее наследство…»*

Позднее наследство,Призрак, звук пустой,Ложный слепок детства,Бедный город мой.

Тяготит мне плечиБремя стольких лет.Смысла в этой встречеНа поверку нет.

Здесь теперь другоеНебо за окном —Дымно-голубое,С белым голубком.

Резко, слишком резко,Издали видна,Рдеет занавескаВ прорези окна,

И, не узнавая,Смотрит мне воследМаска восковаяСтародавних лет.

«Я учился траве, раскрывая тетрадь…»*

Я учился траве, раскрывая тетрадь,И трава начинала как флейта звучать.Я ловил соответствия звука и цвета,И когда запевала свой гимн стрекоза,Меж зеленых ладов проходя, как комета,Я-то знал, что любая росинка – слеза.Знал, что в каждой фасетке огромного ока,В каждой радуге яркострекочущих крылОбитает горящее слово пророка,И Адамову тайну я чудом открыл.

Я любил свой мучительный труд, эту кадкуСлов, скрепленных их собственным светом, загадкуСмутных чувств и простую разгадку ума,В слове правда мне виделась правда сама,Был язык мой правдив, как спектральный анализ,А слова у меня под ногами валялись.

И еще я скажу: собеседник мой прав,В четверть шума я слышал, в полсвета я видел,Но зато не унизил ни близких, ни трав,Равнодушием отчей земли не обидел,И пока на земле я работал, принявДар студеной воды и пахучего хлеба,Надо мною стояло бездонное небо,Звезды падали мне на рукав.

«Ходить меня учила мать…»*

Ходить меня учила мать.Вцепился я в подол,Не знал, с какой ноги начать,А все-таки пошел.

Сад исходил я года в дваИ вдоль и поперек,И что расту я, как трава,Мне было невдомек —

Не потому, что был я мал,А потому что всеРосло, и город подрастал,Кружась, как колесо.

Навстречу облака текли,Деревья и дома,Базарный пригород в пыли,Вокзал и степь сама.

По Лилипутии своейПошел я напролом,На сабли луговых людейСтупая босиком.

Пока топтать мне довелосьКовыль да зеленя,Я понял, что земная осьПроходит сквозь меня.

Русалка*

Западный ветер погнал облака.Забеспокоилась Клязьма-река.

С первого августа дочке неможется,Вон как скукожилась черная кожица.

Слушать не хочет ершей да плотвиц,Губ не синит и не красит ресниц.

– Мама-река моя, я не упрямая,Что ж это с гребнем не сладит рука моя?

Глянула в зеркало – я уж не та,Канула в омут моя красота.

Замуж не вышла, детей не качала я,Так почему ж я такая усталая?

Клонит ко сну меня, тянет ко дну,Вот я прилягу, вот я усну.

– Свет мой, икринка, лягушечья спинушка,Спи до весны, не кручинься, Иринушка!

Две японские сказки*

I. Бедный рыбак

Я рыбак, а сетиВ море унесло.Мне теперь на светеПусто и светло.

И моя отрадаВ том, что от людейНичего не надоНищете моей.

Мимо всей вселеннойЯ пойду, смиренный,Тихий и босой,За благословеннойУтренней звездой.

II. Флейта

Мне послышался чей-тоЗатихающий зов,Бесприютная флейтаИз-за гор и лесов.

Наклоняется иваНад студеным ручьем,И ручей торопливоГоворит ни о чем,

Осторожный и звонкий,Будто веретено,То всплывает в воронке,То уходит на дно.

Румпельштильцхен*

Румпельштильцхен из сказки немецкойГоворил:         – Всех сокровищ на свете         Мне живое милей!         Мне живое милей!         Ждут подземные няньки,         А в детской —         Во какие кроты         Неземной красоты,         Но всегда не хватает детей!

Обманула его королеваИ не выдала сына ему,И тогда Румпельштильцхен от гневаПрыгнул,         за ногу взялся,Дернул         и разорвалсяВ отношении: два к одному.

И над карликом дети смеются,И не жалко его никому,Так смеются, что плечи трясутся,Над его сумасшедшей тоскойИ над тем, что на две половинки —Каждой по рукаву и штанинке —Сам свое подземельное тельцеРазорвал он своею рукой.

Непрактичный и злобный какой!

«Я надену кольцо из железа…»*

Я надену кольцо из железа,Подтяну поясок и пойду на восток.Бей, таежник, меня из обреза,Жахни в сердце, браток, положи под кусток.

Схорони меня, друг, под осинойИ лицо мне прикрой придорожной парчой.Чтобы пахло мне душной овчиной,Восковою свечой и медвежьей мочой.

Сам себя потерял я в России,Вживе, как по суду, мимо дома бреду.В муравьиное царство КощеяПринесу, как приду, костяную дуду.

То ли в песне достоинство наше,То ли в братстве с землей, то ли в смерти самой.Кривды-матушки голос монашийЗазвучит за спиной и пройдет стороной.

Анжело Секки*