Александр Браудо - Очерки и воспоминания Страница 14

"До конца", конечно, только относительно. - От принципиального признания прав евреев до фактического осуществления этих прав - дистанция огромного размера. Много требовалось и требуется усилий для того, чтобы действительно и окончательно обеспечить всем евреям бывшей Российской империи достойные условия существования. В этих усилиях Александр Исаевич, совершенно отрезанный от культурного миpa роковым октябрьским переворотом, к несчастью, не мог принимать участия.

Лишь в 1924 году он был выпущен на время заграницу. Тут все друзья и товарищи горячо и настоятельно просили Александра Исаевича остаться с ними и вместе с ними продолжать великое дело его жизни. Но Александр Исаевич на это возражал, что он не может оторваться от друзей и товарищей, оставшихся в России, с которыми его также связывают общественные обязанности. - Разрешила дилемму сама судьба: Александр Исаевич остался заграницей, в Лондоне, на еврейском кладбище...

Десять лет прошло с тех пор. Но друзья Александра Исаевича все еще живо чувствуют этот удар судьбы. Место, которое Александр Исаевич занимал в русско-еврейской общественности, пустует до сего дня. До сегодняшнего дня не нашлось замены этому замечательному общественному деятелю. Да! Он был "только" сеятелем. Но сеял Александр Исаевич семена самой высокой ценности: разумное, доброе, вечное!

Р. Бланк. Париж. 1935 г.

{69}

ЧЕЛОВЕК ОН БЫЛ!

(М. Кроль)

Обаяние Александра Исаевича Браудо чувствовали все знавшие его, хотя, вероятно, немногие из них задумывались над тем, почему этот тихий и скромный человек так очаровывает сердца, так покоряет душу. Его любили, потому что он нес с собой всегда какое-то успокоение, радостную готовность делать для обращающегося к нему за помощью или услугою максимум того, что он был в состоянии делать.

А возможности у него были огромные, так как его удивительная способность завоевывать симпатии и дружбу помогала ему завязывать связи в самых избранных и влиятельных кругах общества.

Александр Исаевич не делал разницы между большими и малыми делами. Он с одинаковой настойчивостью и внутренней страстью добивался пособия для нуждающегося писателя, как и секретного документа большой государственной важности.

Делать добро было его натурой, его призванием, причем под добром он понимал и самую ответственную работу для блага родины, и помощь ближнему, в чем бы она ни состояла.

Он любил Poccию и русский народ горячею любовью прежде всего потому, что он любил всех людей, а затем и потому, что, как историк и человек, не мог не чувствовать любви и удивления к русскому народу, который, не взирая на века рабства и на весь гнет царского режима, дал России и миру Пушкина, Лермонтова, Герцена, Белинского, Толстого, Гоголя, Тургенева, Достоевского и целый ряд других замечательных людей, которыми гордилась бы любая цивилизованная страна. Высокий диапазон русского гения не мог {70} не пленить души Александра Исаевича, столь чуткого ко всему возвышенному и прекрасному.

Своих братьев евреев Александр Исаевич любил особенной любовью, быть может потому, что еврейский народ был наиболее гонимым и страждущим, и что трагическая судьба русских евреев слишком глубоко ранила его отзывчивое ко всякому горю сердце.

Не удивительно поэтому, что Александр Исаевич всю свою энергию и весь жар своей души отдал делу борьбы за освобождение России и за избавление русского еврейства от экономического гнета и унизительного бесправия. И эту борьбу Александр Исаевич вел упорно и систематически в течение всей своей сознательной жизни.

Александр Исаевич, конечно, был демократом в самом высоком смысле этого слова и не только потому, что признавал за каждым народом право наслаждаться благами свободы и устраивать свою жизнь так, как он сам находить нужным. Но еще больше потому, что по его, Александра Исаевича, мнению, делать добро, помогать ближним так, как этого требует человеческая совесть, возможно только в атмосфере свободы.

Многие друзья Александра Исаевича искренно удивлялись тому, как спокойно, радостно и неутомимо он выполнял ту колоссальную работу, которую он брал на себя.

Со стороны просто не верилось, что один человек, к тому же еще занятый целый день, как ответственный работник в Публичной библиотеке, в состоянии справиться с той массой политических, общественных, литературных и благотворительных дел, которыми он был всегда занят, но Александр Исаевич поспевал повсюду, и этот подвиг ему удавался только благодаря тому, что он смотрел на всякую свою работу, как на "служение" людям.

Поработать с утра почти до вечера в Публичной библиотеке, посетить в один вечер целый ряд лиц, чтобы собрать у них важный информационный материал; побывать в течение этого же вечера на нескольких собраниях, затягивавшихся часто далеко за полночь, объехать после всего этого несколько редакций газет и в заключение попасть на центральный телеграф, чтобы сообщить срочные сведения кому нужно - таков бывал обычный рабочий день {71} Александра Исаевича. И при всей этой лихорадочной и напряженной работе он умудрялся сохранять редкое спокойствие духа и ясность мысли.

Характерной чертой Александра Исаевича была его нелюбовь к дискуссиям. При самых горячих дебатах он сохранял молчание. И это никого не удивляло: все чувствовали, что его молчаливость - это потребность его души. К нему был вполне применим стих Байрона: "Когда мы чувствуем очень глубоко, мы молчим".

Александр Исаевич чрезвычайно сильно переживал все ужасы, творившиеся в России: и дикий произвол администрации, и безжалостный правительственный террор, и гонения на евреев... И для борьбы со всем этим злом он выбрал особое оружие: печатное слово. Эта борьба - одна из самых замечательных и славных сторон деятельности Александра Исаевича.

Трудно поверить, хотя это несомненный факт, что Александр Исаевич в течение десятилетий снабжал Европу и Америку самыми точными и важными сведениями о том, что происходило в России во всех областях жизни, вскрывая нередко гнусные махинации, которые совершались в глубокой тайне в правительственных канцеляриях.

Информация Александра Исаевича ценилась за рубежом настолько высоко, что она сплошь и рядом оказывала огромное влияние на общественное мнение Западной Европы и Америки. Бывало и так, что благодаря усилиям Александра Исаевича такие могущественные державы, как Франция, Англия и Соединенные Штаты предпринимали серьезные шаги, чтобы побудить русское правительство смягчить строгость режима и улучшить положение евреев в России.

Разоблачая темные стороны царского режима перед общественным мнением Европы и Америки, Александр Исаевич подвергал себя величайшей опасности. Узнай департамент полиции, кто именно распространяет заграницей столь компрометирующая сведения, Александру Исаевичу пришлось бы закончить свою жизнь в Шлиссельбургской крепости или в другой какой-либо политической каторжной тюрьме. Но эта опасность его не останавливала, и он в течение многих лет с необычайным мужеством, можно сказать, с героизмом {72} оставался на своем посту и продолжал свою подвижническую работу, которая давала такие плодотворные результаты.

Познакомился я с Александром Исаевичем в 1896 году, когда я, после долгих скитаний, окончательно поселился в Петербурге. Но сблизились мы с ним несколько позже. Началом нашего сближения послужил следующий эпизод.

Кажется, в 1901 году появилась в либерально-консервативной газете кн. Ухтомского "Петербургские Ведомости" статья некоего Бернса под заглавием "Арийцы и евреи". Это была мерзкая клеветническая статья, написанная в духе и стиле гитлеровской книги "Моя борьба". Крайне возмущенный наглостью Бернса, я поместил в "Северном Курьере" "Ответ г-ну Бернсу". Статья моя, по-видимому, понравилась Александру Исаевичу, так как он при первой же встрече со мною предложил мне писать для нелегального "бюро прессы", в котором он тоже сотрудничал. Я, конечно, охотно дал свое согласие. Вскоре после этого я вошел в состав "Бюро защиты", основанного Г. Б. Слиозбергом, М. М. Винавером, М. И. Кулишером, А. И. Браудо и Л. М. Брамсоном.

И вот, работая бок о бок с Александром Исаевичем, встречаясь с ним очень часто, я имел возможность близко узнать и подружиться с этим мягким и обаятельным человеком.

Наши семьи тоже подружились, и я часто заглядывал к Александру Исаевичу в часы, когда была некоторая надежда застать его дома. И в кругу своей семьи Александр Исаевич предстал передо мною в совершенно новом свете - нежным, ласковым, трогательным.

Семья его обожала, а он, лаская своих славных детей, шутя с ними и дурачась, как будто черпал в эти короткие минуты личной радости новые силы для своей самоотверженной работы.

Помню, как я был поражен, застав однажды Александра Исаевича за роялем: он играл с Любовью Ильинишной (своей женой) какую то классическую вещь в четыре руки. Оказалось, что Александр Исаевич был страстным любителем музыки и хорошим пианистом. И я тогда же {73} подумал, какой огромной силой воли, какой нравственной стойкостью должен был обладать этот человек, чтобы уйти целиком в "дела", заведомо себя лишая радости частого общения с любимой семьей и тех эстетических наслаждений, в которых у него была такая большая и глубокая потребность.