Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Страница 148

В ожидании, пока будет сшита одежда, Трофим отправляется к Вассе и открывает ей свое преступление. Потрясенная рассказом Васса советует Трофиму отправиться в полночь на могилу убитых им людей: там ему должно привидеться такое, что он узнает, как его бог покарает, скоро ли это будет, и как ему нужно спасаться от кары. Трофим сделал как сказала ему Васса. У могилы он слышит голос, обещающий ему кару через сорок лет. В ужасе Трофим убегает назад и встречается с Придыбалкой, который обстоятельными рассуждениями старается убедить его в том, что у человека нет души, не существует загробной жизни и, значит, возмездия за грехи, нет никакого бога, греха, бога выдумали попы. Для человека, зверя, растения – один закон: закон борьбы за земное благополучие.

Трофим женится на Вассе, получает вместе с женой от барина отпускную и, по совету Придыбалки, переселяется в город и становится купцом. Научив Трофима грамоте и дав ему в последний раз ряд советов житейской мудрости, Придыбалка прощается с ним, сказав, что они расстаются навсегда. Вначале Трофим с Вассой решают молитвой, постом и благотворительностью замолить грех, но по мере того как Трофим богател, это намерение забывалось. Трофим – теперь уж Трофим Семенович Яшников – постепенно становится миллионером, первым богачем в губернском городе. Он задает обильные обеды и блестящие вечера, кое-что уделяя на благотворительность; перед ним лебезят превосходительные сановники, и он уже помышляет о переезде в Петербург, но тут внезапно умирает его жена Васса, от которой у Трофима Семеновича были сын и дочь. Смерть жены сильно опечалила Трофима, у него не стало нравственной поддержки, мучения совести стали острее, и он впервые решил открыть свой грех архиерею. Архиерей отпустил ему грех под условием, что он построит церковь. Церковь была построена, Трофим успокоился, женился вторично на дочери помещика, переселился в Петербург и стал золотопромышленником. Богатство и роскошь его жизни всё росли, он получил потомственное дворянство и стал владельцем того самого имения, в котором совершил преступление. Пребывание в этом имении живо напомнило Трофиму Семеновичу его преступление, совесть его вновь сильно заговорила, и на обратном пути из имения он заехал в расположенный по дороге монастырь, где побывал у прославленного схимника и рассказал ему о своем преступлении, за которое он не понес до сих пор никакого наказания. Схимник разъяснил, что удача во всем и благополучие и есть наказание грешника. Единственное средство искупить грех – раздать всё свое богатство людям, а самому остаться без гроша. Но Трофим Семенович не в силах пожертвовать богатством и старается убедить себя, что он и не должен этого делать. Вернувшись в Петербург, он выдал замуж свою дочь за князя и женил сына, служившего по дипломатической части, оделив обоих большими деньгами.

Между тем приближался роковой сороковой год со дня совершения преступления. Трофим Семенович ждал разных кар, которые должны были на него обрушиться ровно через сорок лет, и всё навязчивее становились пугавшие его призраки. Незадолго до предсказанного срока он намекнул сыну на тяготившее его преступление, и в ответ на это сын стал убеждать отца в духе Придыбалки в неосновательности его страхов.

Наступил и самый день, в который должно было исполниться предсказание. Вечером Трофим Семенович, по приглашению сына, поехал к знакомым помещикам в Царское село, где встретил человека, как две капли воды похожего на Придыбалку. Встреча с этим человеком и разыгравшаяся гроза сильно напугали Трофима Семеновича. Он поминутно ждал, что его убьет гром, но всё обошлось благополучно; зловещая ночь прошла, и Трофим Семенович перестал тревожиться и окончательно уверился в том, что посмертная жизнь и воздаяние за грехи – выдумка, вздор. На этом, как говорит автор, обрывается легенда, и дальше он сам, морализуя в духе схимника, досказывает судьбу героя легенды. Он жил теперь уже без всякой мысли об ожидающем его наказании, но после окончания сорокалетнего срока прожил недолго: однажды после веселого ужина он лег спать и больше не просыпался. Его богато похоронили, у гроба его проповедник сказал слово, в котором высоко превозносил его добродетели. В добавление к рассказу Костомаров от себя, из цензурных соображений, пытается убедить читателя в том, что мысль, господствующая в легенде, совершенно согласна с священным писанием.

6 августа 1885 г. Е. Ф. Юнге от имени вдовы Н. И. Костомарова A. Л. Костомаровой обратилась к Толстому с просьбой печатно разъяснить смысл костомаровской легенды. «Эту вещь – писала она – почти никто не понимает, я от очень неглупых и развитых людей слышала, что это проповедь атеизма, что это безнравственная вещь, что Костомаров хотел этим сказать: «делай зло и наслаждайся, ибо никакого бога нет» и что из этого рассказа видно, что сам Костомаров атеист, что он несколькими изречениями из писания только прикрывается ради цензуры. Меня такие мнения ужасно возмущали, и я после таких споров всегда думала, как бы хорошо было, если б кто-нибудь объяснил им смысл этой чудной легенды, и в глубине своей души думала о Вас. Сделайте это, голубчик Лев Николаевич, это будет так хорошо» (АТБ).

Среди рукописей и материалов Толстого, хранящихся ныне в Государственном Толстовском музее, сохранилось два экземпляра костомаровской легенды в издании Гатцука с собственноручными исправлениями Толстого. Вероятно, оба они или один из них посланы были Толстому Е. Ф. Юнге.

Толстой, видимо, ничего не ответил на письмо, так как 9 сентября 1885 г. Е. Ф. Юнге пишет ему, что она огорчена неполучением от него ответа, и вновь просит Толстого написать статью, разъясняющую «Сорок лет», и напечатать ее в проектируемом сборнике памяти Костомарова (Костомаров умер 7 апреля 1885 г.). И на это письмо Толстой, очевидно, также не ответил. Но 16 или 17 января 1886 г. он писал В. Г. Черткову: «Получил я тоже сказку, малороссийскую легенду Костомарова «Сорок лет». Я вспомнил ее. Это превосходная вещь. Я ее буду читать еще. А вы постарайтесь достать, называется «Сорок лет», и прочтите».531 Через несколько дней, 23 января того же года, Толстой ему же пишет: «Посылаю вам легенду Костомарова «Сорок лет». Это превосходнейшее сочинение. Я хотел и начал исправить язык и кое-что, но потом раздумал делать это теперь. Легенда сама по себе очень опасна для цензуры, и потому надо постараться пропустить ее в том виде, в каком она есть. Поправки могут сделаться поводом придирок. Потом же, когда она пройдет в Сытинском издании, можно и должно, и мне очень хочется, немного, как мне надеется, улучшить ее. Нынче же пишу в Киев к знакомой вдовы Костомаровой, прося разрешения печатать эту легенду. Вы с своей стороны сделайте демарши к Костомаровой для получения разрешения. На меня эта история производит ужасающее впечатление. И мне кажется, что такое же она должна производить на всякого простого русского человека. Только бы цензура пропустила. Употребите все усилия».532

Знакомая вдовы Костомаровой, о которой говорит Толстой, – Е. Ф. Юнге, троюродная сестра Толстого. Намереваясь перепечатать книжку Костомарова в издательстве «Посредник», он в тот же день писал ей: «А у меня дело к вам: «Сорок лет» Костомарова. Кому принадлежит право издания? Если вдове, не будете ли добры спросить у нее, даст ли она разрешение печатать эту прелестнейшую вещь в дешевом издании для народа? И если даст, то даром или за плату? И какую?» (ГТМ).

На это письмо Е. Ф. Юнге ответила лишь 22 июня 1886 г. Она сообщила об отказе Костомаровой удовлетворить просьбу Толстого. Отказ свой, как пишет Юнге, Костомарова мотивировала тем, что цензура едва пропустила легенду в «Газете Гатцука», и то только с тем, чтобы Костомаров разъяснил нравственный ее смысл, который мог казаться для непонимающих проповедью материализма. Теперь же, по ее словам, цензура еще строже, чем тогда, и если теперь будет запрещено издание легенды для народа, то ее уже нельзя будет напечатать в подготовляемом общем собрании сочинений Костомарова (АТБ).

Между тем еще до получения ответа от Е. Ф. Юнге началась работа по приспособлению костомаровской легенды к народному изданию. Ею очень заинтересовывается В. Г. Чертков, принимавший тогда ближайшее участие в издательстве «Посредник». 8 апреля 1886 г. он писал М. Л. Толстой: «Прилагаемая книжка «40 лет» очень понравилась Льву Николаевичу и произвела на него сильное впечатление… Мне она очень понравилась; но мне показалось, что желательно было бы ярче выставить весь ужас положения убийцы, к концу жизни потерявшего всякое сознание бога-правды… Я взял его [рассказ] сюда с целью выпустить некоторые места, совершенно нецензурные в настоящее время… Поправки слога, в особенности в первой половине, сделаны преимущественно Львом Николаевичем. Мне кажется, что необходимо, чтобы он еще раз внимательно просмотрел рассказ и ввел бы такие штрихи, на которые один он способен, как художник, для того чтобы определеннее обнаружить внутреннее состояние Яшникова… И это тем необходимее, что мы опускаем всё, что говорится о предстоящей ему каре в будущей жизни» (ГТМ—AЧ). В заключение письма Чертков предлагает М. Л. Толстой переписать легенду, переработав литературный слог на простой народный, с тем чтобы на долю Толстого осталась только чисто художественная работа по углублению психологии главного действующего лица в заключительной главе.