Михаил Салтыков-Щедрин - Современная идиллия Страница 15

Я не успел еще дочитать объявления до конца, как Глумов уже тискал благородного отца в своих объятиях.

- Иван Иваныч! да ведь это ты! ты! ты! ты! - восклицал он в неописанном восхищении.

V

Итак, загадка разъяснилась: перед нами стоял бывший Кубарихин тапер, свидетель игр нашей молодости! Мы долго не могли прийти в себя от восхищения и в радостном умилении поочередно мяли его в своих объятиях. Да и он пришел в неописанное волнение, когда мы неопровержимыми фактами доказали, что никакое alibi {Неприкосновенность к делу.} в настоящем случае немыслимо.

- "Чижик, чижик! где ты был?" - помнишь? - допрашивал Глумов.

- Помню! - ответил он, тщетно усиливаясь сообщить твердость дрогнувшему голосу.

- А помнишь ли, как я однажды поднес тебе рюмку водки, настоянную на воспламеняющих веществах, и как ты потом чуть с ума не сошел! - припомнил и я с своей стороны.

- Помню!

- А помнишь ли...

Словом сказать, припомнили такую массу забавных и вполне культурных шуток, что у старика даже волосы дыбом встали.

- Тогда еще у меня таксы-то этой не было! - сказал он, но на этот раз так благодушно, что не укоризна слышалась в его голосе, а скорее благодарное воспоминание о шалостях, свойственных юношам, получившим образование в высших учебных заведениях.

- Иван Иваныч! Как ты вырос! похорошел! - тормошил его Глумов.

- И как отлично одет! - присовокупил я, - точно сбираешься в первый раз показать свою дочь на бале у Кессених!

Но последние слова словно обожгли его. Он грустно взглянул на нас, и крупные слезы полились из его глаз, постепенно подмачивая объявление об издании газеты "Краса Демидрона".

- Друзья! не растравляйте старых, но не заживших еще ран! - обратился он к нам совершенно растроганный, - дочь, о которой вы говорите, дочь, которая была украшением балов Марцинкевича, - ее уже нет! И моей милой, беленькой Амалии, которая угощала вас, господин Глумов, шмандкухеном, и ее уже нет! Всех, всех пережило это бедное, старое сердце... и не разбилось! О, это было хорошее, светлое, счастливое время, несмотря на то, что я тогда носил фрак, перешитый из вицмундира, оставшегося после титулярного советника Поприщина!

- Но теперь... разве ты несчастлив?

- О, теперь!!! теперь - я только тень того веселого Ивана Иваныча, которого вы когда-то знавали в этой самой квартире! Хотя же, no-наружности, я и имею вид благородного отца, но, в сущности, я - тапер более, нежели когда-либо!

- Но отчего же ты помолодел?

- Такова воля провидения, которое невидимо утучняет меня, дабы хотя отчасти вознаградить за претерпеваемые страдания. Ибо, спрашиваю я вас по совести, какое может быть страдание горше этого: жить в постоянном соприкосновении с гласною кассою ссуд и в то же время получать не более двадцати пяти рублей в месяц, уплачивая из них же около двадцати на свое иждивение?

- Послушай, Ваня! да неужели же беленькая, маленькая Мальхен до того переродилась, что сделалась содержательницей гласной кассы ссуд?

- Мальхен - никогда! Мальхен смотрит теперь с небеси - и ничего не видит! А содержательница гласной кассы ссуд - это Матрена Ивановна!

- Так ты, значит, женился в другой раз? Да расскажи же, братец, расскажи!

- Это тяжелая и скорбная история, которую я, впрочем, охотно рассказываю всякому, кто предлагает мне серьезное угощение. И если вы желаете назначить мне день и час в "Старом Пекине" или в гостинице "Москва", то я - готов!

- Но отчего ж не теперь? - прервал Балалайкин, вдруг проникшийся чувством великодушия, - по счастливой случайности, я сегодня совершенно свободен от хождения, а что касается до угощения, то, наверное, я удовлетворю вас несравненно лучше, нежели какой-нибудь "Пекин"!

И мы и Очищенный охотно согласились. Балалайкин хлопнул в ладоши, и по знаку его два лжесвидетеля втащили в комнату громадный поднос, уставленный водками и закусками, а два других лжесвидетеля последовали за первыми с другим подносом, обремененным разнообразным холодным мясом.

- Рекомендую! - пригласил нас Балалайкин, - вот эта икра презентована мне Вьюшиным за поздравление его с днем ангела, а этот балык прислан прямо из Кокана бывшим мятежным ханом Наср-Эддином за то, что я подыскал ему невесту. Хотите, я прочту вам его рескрипт?

- Ах, сделайте милость!

- Я всегда держу его в кармане как свидетельство, что все поручения исполняются мною без обмана. Вот этот рескрипт!

Копия

"Достопочтенному, могущественному и милостивому господину аблакату Балалайке, в Питембурхи.

Свет очей моих, господин аблакат Балалайка!

Докладываю вам, что присланную при письме девицу Людмилу мы в сохранности получили, и все, что, по описи, той девице принадлежит - все оное оказалось исправно. И пишете вы нам, что оная Людмила есть дочь киевского князя Светозара, а в плакате значится: дочь фейерверкера. И для нас это все единственно, а так только к слову о сем упоминаем, что обманули вы нас. А, впрочем, с тех пор, как мы после поражения наших войск под Махрамом в верное подданство России перешли и под власть капитан-исправника Сидора Кондратьича подведены, в первый раз, по милости оной девиды Людмилы, восчувствовали, что и горесть не без утешения бывает. И за все то ваше одолжение и причиненную нам радость жалуем вам тартун (приношение): один глиняный кувшин воды и балык весом двадцать фунтов. Ах, отменна балык!

Засим, да спасет вас Аллах, а я того желаю.

Бывший мятежный, а ныне верный господина моего Сидора Кондратьича слуга _Сеид-Махомед-Наср-Эддин_, лже-хан".

- Зачем же он воды-то кувшин прислал? - полюбопытствовал я.

- А у них вода в редкость - вот он и вообразил, что и невесть как мне этим угодит. Хотите, я и кувшин покажу?

- Пожалуйста!

Принесли кувшин, осмотрели. Кувшин как кувшин, только сырой глиной воняет.

- Да, господа, немало-таки было у меня возни с этим ханом! - сказал Балалайкин, - трех невест в течение двух месяцев ему переслал - и все мало! Теперь четвертую подыскиваю!

- Осмелюсь вам доложить, - предложил Очищенный, - есть у меня на примете девица одна, которая в отъезд согласна... ах, хороша девица!

- Прекрасно-с, будем иметь в виду. Однако, признаюсь вам, и без того отбою мне от этих невест нет. Каждое утро весь Фонарный переулок так и ломится в дверь. Даже молодые люди приходят - право! звонок за звонком.

- Странно, однако ж, что за все эти хлопоты он вас балыком да кувшином воды отблагодарил! - удивился Глумов.

- Que voulez-vous, mon cher! {Что вы хотите, дорогой мой!} Эти ханы... нет в мире существ неблагодарнее их! Впрочем, он мне еще пару шакалов прислал, да черта ли в них! Позабавился несколько дней, поездил на них по Невскому, да и отдал Росту в зоологический сад. Главное дело, завывают как-то - ну, и кучера искусали. И представьте себе, кроме бифштексов, ничего не едят, канальи! И непременно, чтоб из кухмистерской Завитаева извольте-ка отсюда на Пески три раза в день посылать!

- Тсс...

- А вот эти кильки... это достопримечательность! Я их сам, собственными руками, прошлым летом ловил. Вы знаете, ведь я, было, в политике попался... как же! да! Ну, и надобно было за границу удирать. Нанял я, знаете, живым манером, чухонца: айда, мина нуси, сколько, шельма белоглазая, возьмешь Балтийское море переплыть? Взял он с меня тысячу рублей денег да водки ведро, уложил меня на дно лодки, прикрыл рогожкой - валяй по всем по трем! Только как к острову Готланду стали подъезжать - тогда выпустил. Тут-то я и ловил кильку, покуда не обнаружилось, что вся эта история - одно недоразумение. Да, господа, испытал я в то время! Как ни хорошо за границей, а все-таки с милой родиной расставаться тяжело! Ехали мы, знаете, мимо Кронштадта - с одной стороны Кронштадт, с другой Свеаборг - а я лежу и думаю: вдруг выпалит? Ведь броненосцев пробивает - а мы... что такое мы?!

- Не выпалил?

- Нет, зазевались. Помилуйте! броненосцев пропускает, а наша лодка... представьте себе, ореховая скорлупа - вот какая у нас была лодка! И вдобавок поминутно открывается течь! А впрочем, я тогда воспользовался, поездил-таки по Европе! В Женеве был - часы купил, а потом проехал в Париж - такую, я вам скажу, коллекцию фотографических карточек приобрел - пальчики оближете!

При упоминовении о карточках Очищенный сладострастно зачавкал губами.

- Мне бы... - промолвил он, собираясь чихнуть.

- Покажу-с! я вам, господа, все покажу, все мои коллекции! Такие карточки есть, что даже постичь невозможно - parole d'honneur! {Честное слово!} Позвольте, что там еще такое? ба! кажется, семга? Обращаю ваше внимание на нее, messieurs! Эту самую семгу Немирович-Данченко собственными руками изловил! Мы G ним вместе в Соловках были, пиво-мед пили, по усам текло, в рот не попало - так вот он, на память связывающих нас уз, изловил и прислал! Теперь от нее только хвост остался; но удивительный! Немирович предиковинные анекдоты об этой семге рассказывает. Уморительная, говорит, рыба! и умна... совсем как человек! Сидишь этак на берегу моря, разложишь костер, вскипятишь в котелке воду, и кликнешь: иси! Ну, она видит, что ее-то именно и недостает, чтоб вышла ухасейчас сама, живая, и приплывет! Клянусь! хотите, я вас с Немировичем познакомлю?