Татьяна Назаренко - Прынцесса из ЧК Страница 15

- Нет меня. Устал.

- Фамилии назвал две: рыцарь Даниэль, это студент МГУ Данила Яковлев, и некая Ирина Владимировна Покровская, пианистка, дочь архитектора, продолжила Громова. Свойский тон начальника ей не нравился.

- Дама сердца? - спросил Марк.

- Нет. "Дама" - давно уже наш информатор. Она его и сдала. Он, правда, об этом не знает. А тот, который мне знакомым показался, - известный анархист Солонович Александр... или Алексей? - Громова потерла лоб, сняла фуражку, положила ее на валик дивана, виновато улыбнулась. - Забыла, но не суть важно - его уже арестовывали в начале двадцатых. Преподаватель МВТУ. Он его не назвал, но по агентурным данным...

- Ничего, расколется. Проработай завтра со Звягиным второй допрос. И помягче с Ваней, не пугай парня. Он понятливый, ему предыдущего твоего разноса хватило.

Марк Исаевич неслышно опустился рядом с ней на диван. Елизавета Петровна слегка отодвинулась, давая ему место, и потупилась.

- По-хорошему, лучше Покровскую взять. похоже, я там с этим Юрой напортила. Вряд ли он что-то еще скажет.

- Он и так достаточно сказал, это раз. Во-вторых, пусть теперь они сами возятся, - усмехнутся Штоклянд, разливая коньяк. - Дело начато, а там... Угощайся, чего ждешь? Научилась у своих контриков модничать, а?

Она молча взяла стаканчик и залпом, не морщась, вопреки женскому обыкновению, выпила его. Марк Исаевич внимательно посмотрел на нее и спросил:

- Лизка, сознавайся честно, опять пить начала?

- Пока нет, - грустно улыбнулась она.

- Смотри, держись, Лизавета. Я с тобой церемониться не стану, серьезно сказал Марк и пододвинул к ней сверток с бутербродами. - Ешь давай. Нервишки у тебя, я скажу. Лечиться надо, Лиза. Похлопотать в профкоме?

Она жевала бутерброд и ничего не ответила. Марк смотрел на нее. Выражение лица, поза, движения - все как бы говорило: "Я устала как собака!" "Начинается. И правда ведь вскоре запьет. Я ее не первый год знаю, - подумал Марк Исаевич не без сочувствия. - Не будь меня - давно бы уже опустилась вконец". Он взял пару бутербродов, оторвал угол газеты, аккуратно завернул и по-хозяйски сунул ей в портфель.

- Марк! - запротестовала она.

- Что "Марк"? - огрызнулся он. - А то я тебя не знаю. Дома небось жрать нечего. Или боишься, что слухи пойдут? Старый чекист Громова спуталась с бывшим мужем? Брось, меня к тебе даже моя жена не ревнует. Прости, Лизка, но ты не женщина...

- Давай о деле, или я пошла, - отрезала Елизавета Петровна.

- Ладно, больше не буду. Посиди. Дай спокойно поесть, не торопись.

Марк налил себе коньяку, взял бутерброд и не спеша принялся за него. Потом так же неторопливо вытер губы и сказал:

- Завтра возьмешь у меня Симоновича. Упорен, контра недобитая. С делом, так и быть, ознакомишься завтра, раз сегодня устала.

- Это того, что взят по сигналу Спасителя? - спросила Лиза. - Марк, а ты уверен, что Симонович виноват? Я эту сволочь, информатора, знаю, он может и так накропать, по злобе или еще там из-за чего. Сколько раз себя ругала, что завербовала его.

- Начинается, - буркнул Марк. - На этот раз мне к чему готовиться? Не забыла, как я тебя во время "трилиссеровской лихорадки" спасал? Я слишком хорошо знаю тебя, Лиза, и знаю, чем это может кончиться. Конечно, это не мое дело. И все же ты мне не чужая. Я вижу, что ты чем-то мучаешься. Выкладывай начистоту.

Она нервно взъерошила волосы, пристально посмотрела ему в глаза, ответила медленно, с трудом подбирая слова:

- Знаешь, Марк, последнее время мы слишком уж часто возимся с какой-то мелкой сошкой. Нет, несомненно, это не советские люди, и с ними нужно работать, но ГПУ - это все же крайняя мера, согласись! Такое ощущение, что мы стали ловить мух...

- Старая песня, только куплет другой, - перебил ее Марк Исаевич. Вроде как в прошлом году ты признала ошибочность своих взглядов, Лиза? Опять по новой? Нехорошо...

- Я вроде не об этом... - она попыталась прекратить разговор, но Марк не дал:

- Сейчас не об этом, и в другой раз - тоже, а пахнет уклоном.

- Ты оргвыводы не делай, я вот про частный случай спрашиваю, про вот этого вот Юру Семенова, сопляка! - взорвалась Елизавета Петровна. - Он дурак, мальчишка, неженка, а ведь ему лагерь грозит.

- Оргвыводы, Лиза, к сожалению, не я делаю, - вздохнул Марк и посмотрел ей в глаза. - Ладно, давай о рыцаре этом. Да, он муха, но не тебе объяснять, какие клубочки иной раз разматываются с мелочей! И нашла кого жалеть. Ты мне ответь, Лиза, когда ты занялась революционной работой - ты ведь знала, чем это может обернуться. Ты ведь сама выбрала эту судьбу. Он тоже сам выбрал, заметил Марк и подытожил, вздохнув: - В кого ты такая дуреха, Лизка?

Она сразу нахохлилась, бросила хмуро:

- Зря я тебе это сказала.

- Последнее время ты много чего говоришь зря! Когда ты на партсобрании слова просишь, меня же пот холодный прошибает - опять чего-нибудь сморозишь, не иначе.

- Но ведь я права! - горячо возразила она.

- Нет, - спокойно отозвался Марк Исаевич. - Наш долг - раскрыть контрреволюцию в самом зародыше и уничтожить без жалости. И если я уничтожу с врагом невинного - это все же меньшая беда, чем если контрреволюционер останется безнаказанным.

- Нет! - возмутилась Елизавета Петровна. - Так нельзя!

- Можно, Лиза, - спокойно и уверенно сказал Марк. - Я тебя отчасти понимаю. Потому что отлично знаю: ты вообще человек очень мягкий и добрый. Мягкость, снисхождение - это все по-человечески, особенно для женщины, понятно. Только это ты от своих подследственных контриков интеллигентности нахваталась! Они всегда невесть о чем размышляют, дурью маются и с жиру бесятся. Советскому человеку и коммунисту такое не пристало. И не забывай: мы - чекисты. Мы - карающий меч партии, мы - стража социализма. От нас зависит судьба революции. Ведь ты не сомневалась в двадцать первом, надо ли было расстреливать тамбовских крестьян! Или...

- Тогда шла война, и они были бандиты. Ты вспомни, что эти крестьяне сделали с нашими парнями из ЧОНа! А теперь война кончилась, Марк!

- Нет. Враг сменил тактику. Суть его прежняя, - перебил он ее. Спокойный взгляд его желтых глаз был тяжелым.

- Ты на меня буркалы-то не пяль, не на допросе, и я не из пугливых. Ты мне ответь: кто передо мной сейчас сидел? Враг? Или глупый мальчишка? - с пьяной горячностью повторила она.

- Лиза, как ты думаешь, почему победили большевики? - спросил Марк все так же спокойно.

- Не уходи от ответа! - крикнула Лиза.

- Ты на меня не кричи, тоже мне прынцесса с Лубянки, - спокойно осадил ее Марк. - Я тебе на твой вопрос и отвечаю. Большевики победили потому, что мы были отчаянны и безжалостны. А жандармы просрали империю, потому что были мягкотелы.

- Мягкотелы? - возмутилась она. - Тебе легко говорить, ты никогда в их застенках не был!

- Но ты-то была! Тебя в шестнадцатом взяли с листовками, да еще на военном заводе. Кто ты тогда была: враг самодержавия или глупая девчонка? Муха, мошка даже. Что бы ты сделала с контриком, пойманным при таких условиях? Расстреляла бы по законам военного времени. И рука не дрогнула бы, и совесть не заела. Жандармы же тебя пожалели, видите ли, девчонка молодая, на слезы ты свои взяла, они тебя даже не допросили толком, поверили. Отделалась только ссылкой. Сама рассказывала. Или я не прав?

- Но... Методы... нельзя же как при царском режиме...

Марк понял, что ей нечем возразить. Закончил спокойно, доверительно:

- Лиза, имей мужество назвать вещи своими именами. По сути, мы жандармы социализма. У нас те же задачи, мы пользуемся их опытом, и ты в первую очередь. Да, мы пытались построить свою систему работы органов, найти свои методы - только все равно вернулись к тому же. А вот их ошибок мы уже не повторим.

Елизавета Петровна тяжело дышала, оскалившись. Марк Исаевич был спокоен и серьезен.

- Вот теперь можешь возражать. Если есть чем. Только чтобы я счел твои аргументы вескими. А мармелад насчет морали оставь своим интеллигентам. Мне результат нужен - уничтоженный враг. Вот тут и нужна жесткость. В разумных, конечно, пределах, но жесткость.

Он уже отверг все ее доводы. Елизавета Петровна опустила голову, чувствуя, что губы ее кривятся.

- Только слез не надо. На меня это не действует.

- Не будет слез, - буркнула она, взяла бутылку коньяка, налила себе немного, выпила.

- Знаешь, Лиза, - глядя ей прямо в глаза, сказал Штоклянд. - После такого вот разговора я должен бы написать рапорт в ЦКК, сигнализировать о том, что ты проявляешь в лучшем случае - мягкотелость и потерю бдительности, а в худшем - что ты типичная правая уклонистка.

- Ну и пиши, раз должен, - зло выпалила Елизавета Петровна. - Только мне не говори об этом, пожалуйста!

- Я вообще-то не собираюсь никуда писать, Лиза. но ты пойми: если будешь так думать - желающие и без меня найдутся.

- Предупреждаешь? - спросила она, и губы ее опять скривились. Полезла в гимнастерку за портсигаром и зажигалкой. Нашла их не сразу. Щелкнула крышкой, чертыхнулась - пусто, все выкурила на допросе.