Татьяна Алферова - Рефлексия Страница 16

Тетя Валя отлакировала философские изыскания очередным полустаканом бодрящего напитка и обратилась к никогда не надоедающей, отшлифованной годами, ненависти, погрузилась в воспоминания о собственной молодости, друзьях и подругах и, конечно, о ней, о Королеве.

С Катей Королёвой они жили в одной комнате в общежитии, учились в одной группе, выступали в одной команде на КВНах. Обе приехали учиться в Ленинград из маленьких городков, в изобилии расположенных вдоль железной дороги Москва - Ленинград, имели сходные биографии, даже внешне походили друг на друга, как двоюродные сестры. Но Катины косы были длиннее и чернее, глаза ярче, плечи круглее, а талия стройнее, и одинаковые дешевые платьица выглядели на Кате элегантно, а на Вале всего лишь трогательно. Не удивительно, что буквально сразу Катя превратилась из Королёвой в Королеву. С первого курса Королева принялась примерять роль роковой женщины, и какой-то старшекурсник прыгал из окна по Катиному капризу и ломал позвоночник, но историю замяли, как позже многие другие истории с драками, или отравлением и последующим залетом в "психушку" беременной жены их сокурсника, соблазненного Катей. Да мало ли было историй! Распределились они также вместе, в один "почтовый ящик". В первый год службы Катя загремела в больничку с развеселой болезнью, что немедленно стало известно руководству и грозило Королеве увольнением, невзирая на ее неотразимую красоту. Преступления против нравственности, да еще на режимном предприятии, в те годы считались весьма серьезными, а на Катю показал (как на источник заражения) очень уважаемый сотрудник, отягощенный семьей и большой ролью в профсоюзе. Но выйдя из больнички после месячного лечения для профилактики, на самом-то деле, у нее так ничего и не обнаружили, Катя пошла к самому большому начальнику и, не смущаясь, изложила тому суть дела. Начальник, глядя на круглые плечики под форменным синим халатом, вошел в положение, пообещал разобраться и разобрался довольно быстро: Кате прибавили оклад на десять рублей, а уважаемого сотрудника перевели в другой "ящик" с небольшим повышением.

Примерно в это же время у них появился "на подвеске" новый режиссер, работающий в настоящем, пусть и небольшом, театре, настоящим, пусть и третьим по счету, помощником режиссера. Он научил их, студийцев, всему. Он ездил с ними по горам и весям с выступлениями, таскал их на подпольные концерты, организовывал встречи с приезжающими иностранными туристами после каждой подобной встречи в первый отдел являлся человек в костюме цвета мокрого асфальта и задавал вопросы, а с некоторых требовал письменный отчет, причем всегда безошибочно определял, кому именно есть что рассказать. Они частенько лгали и изворачивались, ведь приходилось скрывать совершенно невинные вещи, вплоть до подаренной зажигалки, но своему режиссеру рассказывали все, приукрашивая действительность в другую сторону.

В черном свитере грубой вязки с воротником под горло, в длинном, вязаном же шарфе, он казался им Князем Тьмы, Королем Порока. Десять молодых дураков и дурочек приобщались к вкусу бренди, купленного в "Березке" на чеки, к пряному дыму неизвестной простым смертным конопли, к совместным безумным ночам с акробатическими трюками и немыслимыми переплетениями тел, когда не знаешь, где чьи руки, и чья плоть в данную минуту в тебе. Когда изыском из изысков представлялось шампанское, через воронку вливаемое в сокровеннейшее из отверстий женского тела. Когда они сами себе казались участниками умопомрачительной черной мессы, стоящими над простодушной серой толпой, почти бессмертными. И приобщение к истинному искусству, гениальным творцом которого был Он, давало им право на вдохновенное сумасшествие. Конечно, Королю в полной мере могла соответствовать только Королева. Конечно, официальный брак не для таких, как они, о нет! И они взлетали все выше, качели раскачивались, королевская чета правила безраздельно, неизменно исполняя ведущие роли во время совместных ночных и дневных бдений.

А тем временем комнаты в коммуналках, причем у Королевы - служебная, никак не хотели превращаться в отдельные благоустроенные квартиры, а тем временем Королева, несмотря на свою многоопытность, понесла и имела неосторожность сказать о том Его Высочеству. И ведь неизвестно, кто был виновником, так сказать, биологическим отцом, но Король повел себя удивительно по-мещански, как последний представитель презираемой толпы: он захотел узаконить отношения. Королева же предпочитала аборт. Будь на ее месте любая другая из их компании, все закончилось бы примитивно, неинтересно и по-человечески счастливо.

Катя отказалась наотрез, за что была бита по лицу, после чего облита слезами и покрыта поцелуями и угрозами. Несколько дней она терпела, но Король известил Катиных родителей, лично смотавшись в захудалый городок ее детства и заручившись их согласием и обещанием приехать на выходные, чтобы подействовать на дочь, давно отбившуюся от рук. У родителей появился шанс: молодой энергичный рычаг управления в виде будущего зятя, пусть пока беспутного, но не безнадежного. Этого Королева не выдержала.

Вот когда выплыл на свет божий интимный дневник режиссера, подробно описывающий что, когда, с кем и в какой позиции, рисующий опыты с шампанским и свальным грехом, эксперименты с кантермопсом, содержащим кодеин, и прочими медицинскими препаратами, не говоря о диетической конопле. К дневнику прилагались неведомо кем сделанные фотографии, правда, кроме самого автора дневника и одной из девушек (не из их круга, буфетчицы, к тому же глупенькой и скверной актрисы), с которой Катя вечно собачилась, никого разобрать на них не представлялось возможным. А выплыл дневник не где-нибудь, а в районе стола большого начальника, того самого, что помог Кате удержаться на работе после больнички.

И внеурочно появился человек в костюме цвета мокрого асфальта, и долго беседовал с Катей - об этом знала только Валя, и то случайно. И снова появился человек в костюме, и долго беседовал с каждым из них, включая Катю, вызывая по одному и со всеми вместе. И ту девушку, буфетчицу, различимую на фотоснимке, уволили с плохой рекомендацией, а режиссера посадили, одни говорили, что за наркотики, другие - за аморальное поведение. Никто же не ходил никуда ничего узнавать, все как-то сникли и испугались. Но их не преследовали, даже не разогнали студию, взяли другого режиссера, старенького. Катя, впрочем, вскоре уволилась сама, вышла замуж. Муж, номенклатурный работник, только-только получил отличную квартиру. О роли жены в истории с режиссером работник знал лишь в общих чертах, но Катя довела до его сведения главное: красивую женщину всегда рады оговорить.

А Валечка проработала до роспуска "почтового ящика", оставаясь Валечкой и в тридцать, и в сорок лет, не выходя замуж, посвящая себя "чистому искусству", потихоньку спиваясь. Оказавшись на улице, вернее, в той же коммунальной квартире, без необходимости ходить ежедневно на работу, расслабилась на полгода, потом кинулась по старым друзьям. Выяснилось, что они помнят ее хорошо, но на работу к себе взять не торопятся, попутно выяснилось, что делать Валечка ничего, по сути, не умеет, в продавцы идти не может. Валечка расстроилась и расстраивалась еще полтора года.

После того как ее оставил очередной сожитель, внезапно превратилась в тетю Валю и устроилась работать вахтершей, уволилась, снова устроилась, и так много-много раз, пока не остановилась на этом непрезентабельном месте, на деле оказавшемся уютным и даже денежным. Ненависть к удачливой бывшей подруге, ушедшей от номенклатурного работника замуж в Германию за богатого бизнесмена - в их-то возрасте! - не утихала, как утихла, к примеру, любовь к искусству, надежда на замечательную полноценную жизнь, тоска по прошлым свободным временам над толпой. Но высокомерие осталось, как и ненависть, и разговоры, подобные сегодняшнему подслушанному чириканью двух дурочек-продавщиц, смешили ее до слез, так же, как мнимые грехи и мелкие пороки нынешних кандидаток в смотрительницы общественных уборных.

Тетя Валя вытащила опустевшую пластмассовую бутылку из-под портвейна, жалобно посмотрела на нее и пересчитала выручку на блюдце. Жизнь все-таки продолжалась.

Та, которая наблюдала сверху, скользнула мимо тети Вали с ее ностальгическими воспоминаниями, не находя себе поживы, не видя связи со своей историей. По началу коридор с тетей Валей выглядел важным направлением, но ни одного нужного или, хотя бы, знакомого персонажа та, которая сверху, не нашла. Совпадения имен любимого тетей Валей режиссера и Алика ничего не значило. Семья мифологических деревенских самоубийц из рассказа Володи, и то ближе. По крайней мере, стало понятно, откуда взялись некоторые из стражей входа. С другой стороны, почему они? Но еще есть время узнать, объяснить и предостеречь.