Татьяна Алферова - Рефлексия Страница 17

Тетя Валя вытащила опустевшую пластмассовую бутылку из-под портвейна, жалобно посмотрела на нее и пересчитала выручку на блюдце. Жизнь все-таки продолжалась.

Та, которая наблюдала сверху, скользнула мимо тети Вали с ее ностальгическими воспоминаниями, не находя себе поживы, не видя связи со своей историей. По началу коридор с тетей Валей выглядел важным направлением, но ни одного нужного или, хотя бы, знакомого персонажа та, которая сверху, не нашла. Совпадения имен любимого тетей Валей режиссера и Алика ничего не значило. Семья мифологических деревенских самоубийц из рассказа Володи, и то ближе. По крайней мере, стало понятно, откуда взялись некоторые из стражей входа. С другой стороны, почему они? Но еще есть время узнать, объяснить и предостеречь.

Алла и другие. Пятница.

У Аллы на работе бушевали страсти. От сотрудницы, непосредственной Аллиной начальницы, ушел муж. По версии начальницы, ушел бесчеловечно: еще позавчера все шло прекрасно, и они вместе ездили в строительный магазин выбирать обои для кухни (Алла, ездящая за обоями исключительно сама, тяжело вздохнула), а вчера она, убирая мужнин костюм на место, обнаружила на пиджаке длинный рыжий волос. На законный вопрос супруги о происхождении волоса, тот, меняясь в лице, ничтоже сумняшеся ответствовал, что полюбил другую женщину и собирается переехать к ней сегодня же вечером, после чего вытащил чемодан из-под кровати, покидал туда носки-рубашки и немедленно освободил квартиру от своего присутствия. Демисезонные куртки, шарфы, шляпа, многочисленные свитера остались в кладовке, равно как и почти новые итальянские ботинки.

- Ушел к какой-то крашеной суке, - рыдала начальница, припадая к кульману головой со свалявшимися жиденькими кудерьками. Не только из глаз, но также из носа она обильно выделяла жидкость, соперничая с изморосью за окнами, и выглядела, на Аллин вкус, отвратительно. Тем не менее, пересилив природную брезгливость, Алла положила тонкую кисть с ухоженными, но не накрашенными ногтями на трясущееся плечо начальницы, затянутое вульгарной ангоркой, размера на два меньше рекомендуемого.

- Перестань, Надежда! Никуда он не денется, перебесится и вернется. Специально вещи не забрал. Если бы всерьез собирался, то и куртки бы упаковал заранее. Наверняка ты сказала лишнего, он вспылил. Не стоит в таких случаях и вида показывать, что что-то заметила. Со временем вся неземная любовь сама бы рассосалась. А ты бы знала себе, да помалкивала. Притерпелась бы.

- Как это бесчеловечно, как несправедливо! - продолжала расстраиваться над чертежами, готовыми к сдаче, деморализованная начальница.

- Ты хочешь справедливости от эмоции, которая несправедлива по сути, поглаживала высочайшее плечо Алла, - любовь - это предпочтение одного перед всеми, то есть несправедливость заложена в эмоцию изначально.

Как и любая Аллина мысль, пусть и неглупая, эта явно напоминала о чем-то давно знакомом, хоть и не о Волге, утомительно впадающей в одно и то же Каспийское море, но все же, все же... Алла хорошо оперировала сложными словами, охотно сопереживала, но холодок внутри не давал ей полюбить несчастную начальницу на жалкие полтора часа истерики, или разглядеть то, что делается в ее собственном доме. Тридцать с лишним лет назад четырехкилограммовый младенец явился на свет влажным и горячим, потребовались усилия, чтобы высушить, успокоить то дрожащее, несправедливое и прекрасное, что не возвращается к повзрослевшим людям. Первый этап взросления - сомнение в себе. Алла хорошо усвоила, что не сомневаются в целесообразности поступков, или резонности притязаний люди неглубокие, эгоистичные. Одним словом, дети до седых волос. Они могут позволить себе поступать как хочется, поступать назло другим, назло себе или просто рыдать и пачкать готовые чертежи, которые давно пора отнести на подпись главному инженеру отдела. Но Алла - не начальница, и вряд ли когда-нибудь ею станет.

Валера и другие. Пятница.

Разбухшие тучи собрались на нерест над Сосновой поляной. Их серебристо-серые животы вздымались, заполняли пространство над съежившимся в ранних сумерках кварталом и проливали икру мелких снежинок, таявших в полете. Люди торопились по домам после работы, не глядели на небо: то, что под ногами важнее, не заметишь, зазеваешься и попадешь ногой в расползающуюся жижу. Торговли не было, как и всю предыдущую неделю. Валера, воротившийся домой раньше обычного, с раздражением оглядел следы вчерашнего пиршества и отправился пить чай на кухню. Едва он отхлебнул горячего чая и только-только начал расслабляться, как в дверь позвонили. "Кого еще принесло" - вяло подумал и пошел открывать. На пороге стояла жена, без шапки, с намокшими волосами.

- Вот, зонтик не сообразила взять, - чуть ли не искательно пожаловалась она. - Налей чего-нибудь горяченького.

- Сама налей, - отозвался Валера, менее всего желавший еще одной беспокойной ночи - вчерашнего хватило.

Но жена явно настроилась на тихий "семейный" вечер и последующую ночь.

- Ты что, не успел соскучиться? А я вкусненького принесла, неужели прогонишь?

По-хозяйски прошла на кухню, выгрузила из пластикового пакета с рекламой магазина "пятерочка" нарезки с рыбой, конфеты, бутылку красного вина.

"С чего бы это она?" - озадачился про себя Валера. - "Вроде не договаривались. Годовщина свадьбы прошла, день рождения дочки - через полгода. Наверняка, что-то ей потребовалось. Или решила очередной раз раздуть семейный очаг? Проверила днем, что матери нет и приехала".

- Как живешь? Как торговля? - жена продолжала демонстрировать миролюбие.

Валере ничего не оставалось, как откупорить бутылку, разлить вино по рюмкам, пока жена выкладывала принесенную снедь на большую тарелку. Говорить не хотелось, но этого от него никто и не требовал. После первой же рюмки жена принялась жаловаться на своих родителей, стало ясно, зачем пришла. Там надоело, решила, вдруг здесь будет хорошо. О ребенке, конечно, эгоистка, и не подумала. Ругаться с ней Валера не собирался, к чему нервы портить, разве женщине возможно что-нибудь объяснить или доказать. Все они только себя слушают, а понимают одну грубую силу. Ладно, скоро сама убедиться, что здесь ловить нечего. Пока. Так-то Валера не вредный, не собирается ее окончательно отшивать, кто знает, как жизнь обернется.

- Что же ты меня в комнату не ведешь? - жена игриво, как ей казалось, улыбнулась.

- У меня там неубрано. Вчера гости были. - Валера не собирался говорить ей о вчерашнем, сама нарвалась.

- Ого, у тебя гости? И кто же, если не секрет? - жена сделала вид, что ее страшно интересуют Валерины гости.

- Алик.

Жена слегка помрачнела. Вряд ли ей стало стыдно, за давностью лет наверняка забыла, с чего все начиналось, но автоматически расстраивалась при упоминании имени бывшего несостоявшегося жениха. Следующая ее реплика оказалась совсем неожиданной, просто ни в какие ворота:

- Давай, помогу тебе прибраться. Ты посуду носи, а я мыть буду.

Это что-то уж совсем новенькое. Но Валере сейчас никак не хотелось. Не хотелось ничего, даже помощи по хозяйству. Жена расценила молчание как согласие. Они всегда так делают, им так удобнее. Сама отправилась в маленькую комнату и затихла там.

- Ты что застряла? - опомнился Валера через некоторое время.

- Алик, говоришь? Стало быть, это Алик накурил? С каких, интересно, пор он губы красит? - жена вынесла на кухню пепельницу, под завязку заполненную окурками с ободками от лиловой помады, и демонстративно высыпала ее на стол между тарелкой с рыбой и ополовиненной бутылкой. Валере бы просто наорать на нее, какое ей дело, в конце концов, сама себе такую жизнь устроила, но очень обидно стало, очень устал за неделю, и дома никакого покоя. И Валера ответил:

- Подружка.

- Значит я должна за твоими подружками пепельницы вытряхивать! Может, еще что прикажешь за ними подтереть? - жена сорвалась на крик.

Валера отвечал спокойно и негромко: - Не моя подружка. Алика.

Жена замолкла, словно ее выключили, потом робко и недоверчиво спросила:

- Его жена была здесь? - она не называла Аллу по имени, хотя прекрасно знала, кто у Алика жена.

- Я же сказал - подружка. При чем здесь жена? Ничего подружка, молоденькая, лет на десять нас младше, - терпеливо разъяснил Валера.

Жена помертвела, губы у нее затряслись, нос покраснел - этого Валера терпеть не мог, сейчас начнутся слезы, истерика, вопли. Но жена постояла столбом минуту другую, потом кинулась в прихожую, сорвала пальто, привычно не попадая в рукав, кой-как надела его и заколотилась в дверь, забыв, как отпирается замок. Так и не успевшие просохнуть волосы спутанными прядками метались по спине.

- Постой, куда ты под дождь, пойдем выпьем, - Валера осторожно взял ее за руку. Но то ли оттого, что просил, а не приказывал, то ли, действительно, так проняло, жена заколотилась еще пуще:

- Выпусти меня, выпусти меня, пожалуйста!