Сергей Юрьенен - Сделай мне больно Страница 16

Ни звука. Щель слева была узкой. Щеки небрито скользнули по сходящимся лакированным граням. Из номера ничем не пахло. Жаль, что не пес. К тому же, сигареты притупили.

Раздался шум, и он отпрянул.

Шагая ковровой дорожкой, он увидел в перспективе, как из лучшего номера на этаже - большой "сюиты" - выталкивают женщину сорока пяти лет. Она была голая и упиралась. Груди большие и вразлет. Живот был зашнурован в корсет с кружевами, под линией которых на фоне свежевыбритого лобка болтались перекрученные подвязки. Увидев Александра, она бросилась обратно в номер и нарвалась там на удар, который развернул ее и отшвырнул через всю ковровую дорожку на стену. Входя в свою темноту, он успел заметить, как вылетел и опустился на женщину газовый пеньюар, отороченный кроваво-красным пухом.

Свесив руки, Александр сидел на кровати. Не зажигая сигареты, припаявшейся к верхней губе. Потом снял трубку.

- Игэн? - отреагировал бессонный Кошут.

- Number twenty-three, please?.

- Just a moment, sir?.

После паузы включилась Иби. Нет, она еще не спит. А что делает?

- Лежу в постели. - Смех. - С Александром Андерсом на животе...

- И как?

- Еще не кончила. Но предпочла бы с автором.

А он что делает?

- Он ужасом объят.

- Каким?

Он усмехнулся:

- Экзистенциальным. Сегедским...

- А где сосед?

- Работает. Сейчас придет.

- А ужас почему?

- Не знаю. - Он открыл ее зажигалку, крутнул колесико и прикурил. Увидел нечто...

- Что?

- А выйди в коридор и загляни за занавес.

- Сейчас. Не покидай меня...

Трубка упала в постель. Усмехаясь на галлицизм в устах венгерки, на это возбуждение, на легкий ее подъем, он затягивался сигаретой и слушал паузу ее отсутствия. Через три минуты услышал дверь, брякнувший в ней ключ, босые ноги - и трубка подскочила на простыне.

- Темно, как в жопе. Что ты там мог увидеть?

- В том-то и дело... Ничего.

- Просто банкетный зал, и выключили свет. Ты пьяный?

- Еще как.

- А хочешь, сделаем любовь по телефону?

- Сосед идет. Сделай за меня.

- О'кей!

Комиссаров вошел с осуждающим видом:

- Приличная девушка, а скачет, как ведьма!.. Переводчица наша! Сиганула по коридору в чем мать родила.

Сел напротив и стал выкладывать на тумбочку какой-то западный медикамент - вздутые пакетики из фольги.

- Шибаев, - донес Александр, - Нинель Ивановну при мне обидел.

- То есть?

- В морду дал.

- Уже? - удивился Комиссаров. - Вероятно, отказала против естества. Пустое! Забудь. Смотри, чем Хаустов нас отоварил. Мэйд ин Франс! Корешок ему привез, агент. "Жель" называется. Боль как рукой снимает. А если перед выпивкой, то без последствий вообще.

- У агента тоже язва?

- Не исключено. А Хаустов, бедняга, тот на грани прободения.

- Пьет много.

- Не в этом дело. Жену он очень любит.

- Рак у нее?

- Нет. Пятая графа. Такая, понимаешь ли, сверхчеловеческая альтернатива: или - или. Бросить сумел. Но разлюбить не смог.

Комиссаров надорвал пакетик и выдавил белую массу в стакан с водой. Размешал зубной щеткой и, морщась, принял. Лег и, наверное, закрыл глаза под зеркальными стеклами очков.

Александр вышел на балкон, обнесенный пузато выгнутой решеткой с каким-то гербом. Почувствовал он себя, как на пароходе в ночном океане. Отель сиял, а город экономил на электричестве. Посреди площади чернел огромный сквер. Направо в улице белелась погашенная реклама американского фильма с Джейн Фонда. Лет десять, даже шесть назад пробравший его озноб весны он принял бы за предвестие счастья.

Он вернулся в номер, снял трубку.

- Иген?

Он положил.

- Родина телефона, а не работает.

- А ты кому хотел, жене?

- Да никому.

Комиссаров помолчал. - Разве венгры телефон изобрели?

- Венгры.

Александр снял халат и лег. Простыня была прохладной и плотной, и гладкой, а вокруг над ним вились амуры.

- Завтра снова с ними пить, - сказал Комиссаров. - Конечно. Знать не можешь доли своей. Но доехать бы без прободения до Москвы... А там в больницу. У нас отличная больница, знаешь? Конечно, не Кремлевка, но палаты на одного. Возьму с собой "Историю России" Соловьева и отключусь на месяц... Эх-х! Добраться бы! - и щелкнул выключателем.

Амуры канули.

Он нырнул под арку - в уютную улицу. Без машин - одни пешеходы. Слева на витрине золотом и в вензелях: "КАVE". Вот оно, укрытие!

Он выбрал столик за вензелями, чтобы держать сквозь них обзор.

После коньяка озноб похмелья прошел, только пальцы слегка подрагивали - с американской сигаретой. Кофе оказался невероятным, и он попросил повторить.

На третьей сигарете он их увидел. Из-под старинной арки на солнце появились сразу все: мини-демонстрация коллективизма во главе с Шибаевым, который вдвигался в чуждый мир животом вперед и заложив руки за спину. Он, видимо, требовал попутных разъяснений, поскольку к нему то и дело пригибалась Иби - оставляя сигарету на отлете руки. Взгляд, брошенный ею на витрину кафе, был исполнен тоски. Александр поднял руку - и был опознан. В ответ Иби подняла брови - с бессильным сожалением. Одновременно и Хаустов его засек - ничего при этом на лице не выразив, как должно профессионалу. Под руку с критиком О*** энергично прошагала Аглая Рублева. Глаза чаевницы безразлично скользнули по витрине кафе.

В большом отрыве - с дауном в центре - прошла шеренга хохочущих "звездочек".

Все... Один!

- Francia? Olasz?? - на пятой чашечке спросила официантка.

- Sorry, - ответил он. - I don't speak Hungarian?.

- Rosszul beszelek angolul. Deutch??

Он развел руками:

- I am very sorry?.

Пот прошиб от этого контакта. Но, сокрыв свое советское нутро под приблизительным английским и натуральным лондонским пиджаком, Александр почувствовал себя уверенней: завсегдатаи отныне взглядывали с ободрительным сочувствием. Как на человека, у которого, несмотря ни Би-би-си, парламент и королеву, такого кофе по-турецки, как в Сегеде, отродясь не бывало. Он оставил сверху двадцатифоринтовую купюру - чтобы поддержать реноме лжебританца. Фунтов, дескать, куры не клюют.

В глубь уходила улица нарядных лавочек, При входе клиентов звякали колокольчики. Сверкали, обольщали, отпугивали ценами витрины венгерского социализма. В конце была площадь, а на ней университетский книжный магазин - возможно, рассадник вольнодумия...

Он толкнулся в дверь.

Отдел иностранной литературы был на втором этаже; всходил он с бьющимся сердцем. И в Москве есть спрятанный от публики (по улице Веснина и напротив посольства Италии) магазинчик западных изданий, но пища там духовная с душком: берешь, к примеру, солидно изданный в Нью-Йорке том с названием на супере как будто бы не предрешающим - "Freud or Pavlov?"? - а между переплетом вопрос заранее решен заокеанским ортодоксом - конечно, в пользу истязателя собак и с верноподданными ссылками на Маркса, Энгельса и Ленина.

Уверенно пройдя мимо книг из СССР к общечеловеческой экспозиции, интурист Александр не поверил глазам.

"Глупый пингвин робко прячет..." - он пробормотал. Дорогой мой "Penguin"! Заклейменный отцом соцреализма либерал в оранжевом овале! Вот где мы повстречались! Как мы скупали тебя у алчных индусов и наглых арабов в эмгэушные годы тотального голода - и по пятерке, и по десятке, а за "Lolit'y" и полстипухи! Глаза бежали по красно-оранжевым корешкам "пингвиновской" серии. И вдруг запнулись. Помимо классики, дозволенной и дома, сюда был вклинен черный том. "Ulysses"?! Тоже "Пингвин" и тоже "пейпер-бэк". Он извлек увесистую книгу. Руки дрожали. Волнение запятнало отпечатками пальцев графический образ кумира юности - тонкошеий ушастик в круглых железных очках. На внутренней стороне обложки сзади чернильный штампик стоимости в форинтах; сумма, по отпущенным ресурсам, баснословная, но Александр испытал благодарность: еще и на Будапешт останется. Да если бы и нет! Этим "Пингвином" из Миддлсекса заграничное путешествие, как говорит Рублева, самоокупилось...

В номере он завернул "Улисса" в несвежую рубашку и спрятал на дно своей сумки. Литература вроде бы не запрещенная, но, с другой стороны, переводом на русский не санкционированная.

* * *

- Почему ты на завтраке не был? - спросил Комиссаров за обедом, после которого им предстоял визит в колхоз.

- По причине отсутствия аппетита. А ты был?

- Несмотря на отсутствие. Кроме тебя, все были...

- Причем, с какими мордами! - врубилась через стол Рублева. - По агентурным данным, ночь была нежна, как Ритка говорит. Взгляни на них, писатель молодой. Уже не группа, а кроссворд в журнале "Огонек". Сиди и вычисляй: кто кого и кто кому. Я что-нибудь не так, начальник?

- Снова за эту тему...

- А тема на повестке дня, и ты в песок не прячь, как страус. Мне лично жалко этих "звездочек". А впрочем, оно закономерно. Под руководством Шибаева и этой старой про...

- Без мата! по возможности, - пресек Комиссаров. - На этот счет имею вполне определенные ЦэУ. Если промеж собой, то, в общем, допустимо.