Записки с того света - Александр Тимофеев Страница 17

он видел у кого-то пачку сигарет, его глаза сразу вспыхивали, как у молодого человека, встретившего на пляже обнаженную девушку. Он тут же начинал предлагать поменять эту пачку на что-нибудь. Даже снимал с себя вещи, хотя у него в это время был еще почти полный блок сигарет. Время от времени он пересчитывал свое богатство, трепетно, как Скрудж Макдак.

Они хотели забыться, особенно молодой парень. И СМЕРТИ. Желали ее страстно, как женщину.

«Белый таракан» стремился ускорить финал своей жизни.

Он страшно кашлял, иногда не мог остановиться и кашлял минут десять без перерыва, но в это же самое время продолжал курить! Кашлял и курил!! Курил и кашлял!!!

Он старался не выходить из камеры. Один раз я увидел, как он вышел из камеры и, попав под лучи солнца, сразу недовольно поморщился и заполз обратно в нашу нору. Как будто солнце обожгло его.

Всех заключенных можно было разбить на две категории. Первая – это те, кто активно двигался. При любой возможности. Они сразу выходили из камер, гуляли, занимались спортом, играли в футбол и стремились к солнцу!

Вторые были инертными и отчаянно задумчивыми.

Они громко кашляли, плохо спали по ночам или почти не спали и упорно продолжали вести себя к могиле!

Они не любили солнце, да и вообще дневной свет.

Наверное, и в обычной жизни так: кто-то сидит, лежит, не двигается, курит «бамбук» и погружается в мрак, а кто-то находится в постоянном движении и идет к свету.

Время подумать – я боюсь тебя.

В одиннадцать утра камеры закрывают и наступает самое томительное время. Странное и бесцветное время с одиннадцати до часу дня. Многие просто тупо сидят в прострации.

Затишье.

Эти два часа тянутся подобно вечности.

Наверное, потому, что бездействие заставляет заключенных задуматься.

А это страшно.

Затем около часа дня начинают разносить обед. Это, как правило, фасоль (она в Бразилии играет роль «второго хлеба», как в России картофель) с кусочком чего-нибудь – например с половиной сосиски. Емкость по-суды небольшая, как в самолете. Хлеб и кофе.

В час камеры открывают вновь, ух!.. И все вываливаются наружу.

Экватор дня пройден.

Гуляем где-то до трех–четырех часов.

Когда как. Зависит от администрации.

В четыре часа – ужин, который особо не отличается от обеда, и всё – камера закрывается до следующего утра.

Подошел к концу еще один день.

Окончанию дня в тюрьме радуешься, так как он медленно, но неизбежно приближает тебя к свободе.

«Тем, кто ложится спать, – спокойного сна».

Буддийский монах. Принятие

На прогулке встретил колумбийца Александра – рыдавшего в камере «Парадането».

Он шел не спеша, погруженный в себя.

На нем была яркая желтая роба. Она была ему немного великовата.

Он коротко подстригся и в этой одежде был удивительно похож на смиренного буддийского монаха.

Такие разительные перемены из напуганного существа в исполненного собственного достоинства духовного человека поразили меня.

Я поговорил с ним.

Он сказал, что принял тюрьму как спущенное свыше наказание. Достойно.

Он шел с ощущением каждого своего шага. Он шел не спеша.

Спешить в тюрьме действительно некуда, особенно когда ходишь по кругу.

Остается только – принять.

Это, наверное, самое сложное в жизни – принятие.

Принятие прежде всего самого себя. Своей судьбы.

Он шел не спеша.

С ощущением каждого своего шага.

Гигиена.

Первый раз за две недели вымыл голову. До этого не решался (мыл только тело): вода-то холодная, боялся заболеть.

Вечером была разборка между бразильцами. «Эстранжеры» (иностранцы) быстренько сгруппировались в безопасном углу, а я в это время благополучно «спрятался» в душе. Благо он был свободен, что случается нечасто. Совместил, так сказать, полезное с безопасным.

Вообще гигиена в бразильской тюрьме поддерживается с особым фанатизмом – нет, скорее с энтузиазмом. Потому что фанатизм подразумевает какое-то насилие, а уборка и мытье здесь воспринимаются с воодушевлением. Как какое-то радостное событие.

Все постоянно моются (в день минимум один раз), стригутся, бреются, стирают одежду, развешивают ее…

Камера подметается утром, днем, вечером, после каждого приема пищи. Несколько раз в день моется. На каждую неделю назначается человек, который этим занимается.

Причем иностранцам это не доверяется.

Мы ведь временные пассажиры в этом поезде, а вопрос гигиены – это серьезный вопрос. Поэтому моют бразильцы сами.

Уборка не является чем-то предосудительным, это своего рода почетная обязанность, она распределяется по недельным нарядам.

К примеру, в ту неделю, что я провел в «Пинейросе», эта обязанность лежала на самом, пожалуй, авторитет-ном представителе нашей камеры – высоком колорит-ном бритом метисе, занимавшем одну из самых лучших коек.

Я подумал, что все это неспроста – гигиена тела и пространства рождает гигиену души.

В тюрьме многие о ней думали.

Без улыбки не обойтись.

Ранний подъем – трудно сказать во сколько, так как часов нет. Еще темно. Где-то между пятью и шестью часами утра. Просыпаешься, как правило, раньше. Холодно.

Минут десять можно еще полежать, но на полу особо не полежишь. Начинается хождение.

Рассвет и пробуждение не радуют: ты вновь осознаешь, где находишься.

Но надо включиться.

Выпить дрянного тюремного кофе, который

и кофе-то назвать нельзя. Кофейной бурды.

Сделать сто приседаний, согреться и улыбнуться.

Вообще, как ни странно, в тюрьме я стал чаще улыбаться. Иначе тяжко.

И бразильцы тоже постоянно поддерживают друг друга, и меня в том числе, улыбаясь и показывая кулаки с поднятыми большими пальцами.

Это бодрит.

Пессимистом быть банально не выгодно.

Только в обычной жизни можно позволить себе такую бессмысленную роскошь, как уныние*.

Просто магия.

Бразильцы учили меня португальскому языку.

Полотенце, зубная щетка… Рука, нога и вдруг попа… И началась… магия.

У моих «учителей» сразу возникла ассоциация с женщиной, и понеслось…

Количество моих «преподавателей» сразу увеличилось. Подключилась чуть ли не вся камера. Все с радостью подсказывали все новые и новые обозначения трем сакральным женским местам.

Если есть женщина – значит есть и женская грудь, и «самое главное место».

Я и подумать не мог, что столько слов посвящены всего лишь трем женским органам.

О, женщина! Ты сила!

Поток синонимов не иссякал.

Мне кажется, это продолжалось бесконечно.

Особенно всех забавляло мое произношение, когда я говорил с ошибками.

Но здравомыслие все же возобладало, один из заключенных сказал «учителям», «что, может быть, мы парня чему-нибудь полезному для тюрьмы научим?» И мы перешли к ложкам, кружкам, вилкам…

И я понял, что магия существует.

Магия женского тела.

Маленькие поводы для радости.

Погода налаживалась.

Светило солнце, было холодно и ясно.

Настроение хорошее. В тюрьме я научился радоваться малому. Находить для радости самый небольшой повод.

Завтрак. Полстакана кофе, пакет ледяного молока и белая булка.

Прогулка. Привычное брожение по кругу.

Но – ты уже не в камере! И нет бесконечного дымогана!! И солнце!!

Ну что еще надо для счастья?

«Трансы».

«Трансов» в Бразилии много, в том числе и в тюрьме. Отношение к ним, по российским меркам, на редкость терпимое, даже, не побоюсь этого слова, толерантное.

Да что там говорить, в Латинской Америке либо уже легализованы однополые браки, как в той же Бразилии, Аргентине, Уругвае, либо ведутся разговоры об их легализации в ближайшее