Добрые люди - Сергей Степанов Страница 17

За дверью долго не слышалось никакого движения, и он стоял, прислушиваясь к успокоительному лестничному объёму, ощущая тихую прохладу столетий. Потом, после того как он ещё два или три раза надавил, послышалось отдалённое шебуршание, медленное шаркание ног, царапание по двери, дрожь ключа в замке.

– Привет, дед! – радостно проговорил он.

– А… Олежка! Заходи, дорогой, заходи… – Дед потряс двумя руками, вспоминая пригласительный жест.

– Ну что, как живёшь-бываешь?

Олег говорил весело, подбадривающе. Балансировал на одной ноге, снимая ботинок.

– Да… Заходи… – проговорил дед, разворачиваясь и уходя вперёд руками в глубокую тень помещения.

Олег вздохнул, захлопнул входную дверь и выключил свет. Подхватил стоявшее в коридоре мусорное ведро, отнёс на кухню и поставил на место, в приоткрытую под покоцанной мраморной столешницей дверцу. Помыл и вытер руки. Захлопнул дверь холодильника.

Дедуля относился к тем новым советским интеллигентам, выбившимся из деревни в пятидесятые, которых так легко представить стоящими во главе ломящегося стола с большой рюмкой в руке и красочно и долго желающими здоровья в первую очередь имениннику, а затем, по старшинству, всем уважаемым людям, присутствующим за этим столом. Он казался породистым, имел стройность, умел модно причёсываться, одевался с шиком и хранил в памяти неисчислимое множество характеризующих время и людские типы историй, которые он умело рассказывал, завораживая всеобщее внимание, становясь неизменной душой компании. Теперь он заметно сдал. Уже много лет болел болезнью Альцгеймера или Паркинсона (Олег так и не смог запомнить, какой именно), принимал курсами лекарства и возвращался или удалялся от сознания в строгой зависимости от степени эффективности того или иного препарата. Его жена, теперь подурневшая, располневшая и вечно недовольная всем и всеми, очевидно, через силу тянула этот крест ради квартиры и повзрослевшей дочки, пребывающей в активном поиске достойной партии. Олег как-то не мог найти в последнее время общего языка с тётей Олей (особенно это стало сложным после того, как всплыла история с Олеськой, которая настойчиво и истерически нервно неоднократно находила этот его язык сама), поэтому и старался приходить к деду в дневное время, когда молодая «бабуля» пребывала на работе.

Олег прошёл по тёмному коридору меж высоченных белых дверей. За приоткрытой дверью спальни промелькнули устремлённое в потолок будуарное зеркало и не менее огромная скрипучая кровать, блестевшая лакированным деревом. Из-за кабинетной двери недовольно взглянул антикварный письменный стол, приладившийся сверху на уютное атласное креслице. В просторной и светлой гостиной царили чистота и строгость. Два тяжёлых комода серьёзными часовыми стояли друг напротив друга по боковым стенам, воздержа на накрытых кружевом столешницах символичные, внимательно подобранные семейные фотографии и объекты из статусных поездок; не менее солидная и глянцевая стойка между окон кряхтела под тяжестью устаревшего, но всё ещё огромного телевизора и положенной к нему техники, напротив располагался огромный и дорогой, но продавленный и потёртый кожаный диван, перед которым – журнальный столик, обсыпанный по кругу бумажными листами, понемногу опадающими из растущей на нём огромной кучи.

Олег подошёл к сидящему на диване деду и сел рядом. Дед перебирал бумаги, вглядываясь в написанный на них текст и раскладывая на четыре стопочки. Многие из листков тут же срывались на пол с неровно расположенных оснований. Олег сидел в тишине и с лёгкой улыбкой оглядывал комнату. Раньше в ней жил дядя Миша со своей семьёй – пять или шесть человек. Стояли две перегородки, над окнами нависали вибрирующие антресоли для белья и пахнущих плесенью деревянных чемоданов. Со своим другом Женькой они часто залезали на дальнюю, угловую, чтобы в уюте и полумраке поиграть в карты или солдатиков. Играть нужно было очень тихо, так как мокрая тряпка тёти Кати была тяжела и неотвратима…

– Ну чего дедуля, ты как? – спросил он через некоторое время, возвращаясь к действительности.

– А… Олежка!.. – обернулся к нему старик. – Да как… Всё так же, так же… Вот новые таблетки принимаю – гораздо лучше теперь. А то был овощ овощем после старых… Ну ничего, в передаче слышал, что лет через десять уже выйдут таблетки, полностью излечивающие от моей болезни… Не так уже и долго терпеть осталось!

– Да ты и сейчас огурцом выглядишь!

Олег сказал правду. По сравнению с его последним, полугодовой давности визитом, дед преобразился.

– Со второй мучаюсь, – дед двинул рукой в направлении бумажной горки, продолжая так, словно они уже давно об этом говорили, – дописываю, переделываю… По орфографии очень много. Я придумал: правлю от руки, потом вырезаю, наклеиваю. Олька на работу уносит, копирует мне потом… Ругается!..

Дед шаловливо засмеялся. Олег добро глянул на разбросанные повсюду листки. Он понимал, что речь шла о так называемом «труде жизни», огромном тексте, в котором, по словам деда, собрался «весь колоссальный опыт» по теории проектирования машиностроительных предприятий. Работа эта писалась в восьмидесятые-девяностые и теперь, очевидно, устарела и не имела никакой ценности.

– Видишь, – сказал дед, качнув мутными глазами в направлении фасадной стены, на которой под обоями виднелась небольшая трещина, – пошла. Я, когда ремонт делали, говорил ведь сетку класть – обманули строители. Понимаешь? А к председателю райисполкома я тогда ходил про капремонт договариваться. Я уж и так, и так… Пятнадцать лет, слава богу, прошло. О-хо-хо…

И дед вернулся к своим листикам. Олег наклонился вперёд и открыл уже рот, чтобы что-то сказать, но дед продолжил:

– Жил тут, на пятом этаже, такой Пал Палыч… Вот это мужик так мужик! Не знаю, жив ли сейчас… Он под эту песню с капремонтом себе в начале девяностых успел прекрасную трёшку оттяпать. Три года писал, ходил, жаловался… И что ты думаешь? Дали, дали в Красногвардейском где-то… Жалко, сын его… Знаешь, парень здесь в пролёт сиганул? Из армии пришёл, вскоре на наркотики подсел… Да… Дети семидесятых годов – это было выкинутое поколение. Только молодые люди начали что-то планировать, на что-то копить, и бах: всё в одночасье рухнуло… Вам, теперь именно вам, предстоит восстанавливать всё с нуля.

Дед закончил эту фразу так, что Олегу показалось, что он сейчас поднимет рюмку и продолжит: «Так выпьем же за то…»

Но дед замолчал, и Олег решил воспользоваться паузой по назначению.

– Дед, я к тебе чего пришёл-то… Мне бы посоветоваться с тобой нужно. Можешь подсказать?

Рука с бумажкой приостановилась в воздухе, в правом уголке рта задрожала улыбка.

– Да, Олежка, для чего ещё старость нужна-то?

Дед отвалился на спинку дивана и замер, двигаясь только руками, лежащими на коленях.

– Да я про девушку свою… Наташа, помнишь, я приводил её как-то?

Дед слабо кивнул.

– Мы тут с ней поссорились…