Развилки - Владимир Александрович Дараган Страница 17

Тут она положила ладонь на его руку.

— У вас красивые длинные пальцы. Вы играете на рояле?

Никита высвободил руку, сказал, что больше по электричеству, чем по роялю, подошел к окну и закурил.

— Выдыхайте в окно, — строго сказала Натали. — Я не люблю запах табака.

Попрощалась, ушла. Он допил вино и лег спать.

Самолет из Рима прилетал только вечером. Никита лежал на кровати, смотрел в окно на голубое небо с белыми облаками, и ему это нравилось. Впереди был почти целый день одиночества в Париже. «Хочу быть пенсионером», — подумал он. Потом подумал и добавил: «Богатым и здоровым пенсионером, чтобы осталось только две заботы — что съесть и где погулять». От Ирины пришло сообщение: «На фирме все в порядке, в Париже ни в чем себе не отказывай, отдыхай за двоих». Последнее означало, что ему нужно побывать в ее любимых местах и прислать фотоотчет. В Париже у Ирины было два любимых места: площадь Сен-Сюльпис и смотровая площадка собора Парижской Богоматери. Никита решил начать с площади.

Путь с Сен-Сюльпису шел по узким улочкам, где на каждом углу и между ними были кафе. За столиками сидели юноши с небрежной щетиной и романтически поглядывали на проходящих женщин. Везде пахло кофе и немножко весной. Худенькие парижанки с растрепанными прическами и с легкими шарфами на шее направлялись в Люксембургский сад. Парижанки не были красивыми, но смотреть на них было приятно. Иногда их было немножко жалко, когда они с трудом поднимали тонкие ножки в тяжелых ботинках. Лица у парижанок были серьезными, и на небритых юношей они не обращали внимания. Париж — это их город, тут они хозяйки, тут сами решают, куда и на кого смотреть.

На площади Никита зашел в кафе, заказал круассан, ветчину, сыр и кофе. «Круассаны кончились, — сообщил официант, — есть свежий багет». «Тогда бокал вина», — сказал он, озадачив и себя, и официанта такой просьбой. За соседним столиком сидел мужчина, похожий на постаревшего Алена Делона. Он что-то печатал на ноутбуке и прихлебывал пиво из высокого бокала. «И еще пива», — сказал он официанту. «Месье вместо круассана хочет багет, вино и пиво?» — уточнил официант. «И еще сто грамм коньяка», — сказал Никита. Официант кивнул, изо всех сил стараясь скрыть свои эмоции, что-то чиркнул в блокноте и исчез.

После коньяка и вина мир вокруг стал еще лучше. Небо расчистилось, фонтан со львами заискрился, колокола собора, где в свое время венчался Виктор Гюго, начали громко гудеть, а потом заиграли нечто среднее между Интернационалом и похоронным маршем Шопена. Около фонтана стоял мужчина в ярко-синем пиджаке с меховым воротником. В его облике чудилось что-то маскарадное. Если бы не маленькие, близко посаженные глазки, он бы выглядел импозантно. Мужчина был зол, несмотря на свой шикарный наряд. Он звонил по телефону и явно слышал не то, что ему бы хотелось. Потом он яростно выключил телефон и быстро ушел. Никита подумал, что понимает его девушку. Он бы тоже к нему не пришел.

— Так тебе и надо! — злорадно пошептал Никита. Соседи оглянулись, но ничего не сказали.

После пива мир улучшился настолько, что Никита по очереди стал влюбляться во всех проходящих женщин. Это не было вожделением, это была нежность, участие и забота. Он курил и мысленно представлял, как поможет пожилой женщине донести сумку до ее дома, салфеткой сотрет пятно на туфле стройной девушки в белом плаще, откроет дверь и поможет сесть в такси брюнетке в кожаной курточке.

— Месье будет еще что-нибудь заказывать? — прервал его мысли официант, увидев пустые тарелки и бокалы. — Может еще кофе?

На кофе он согласился, уходить не хотелось. Солнце стало припекать сильнее, его разморило, он долго открывал целлофан обертки печенюшки, которая прилагалась к кофе, потом размешивал сахар, полностью поглощенный заботой, чтобы ни капли не пролить на блюдце, и вдруг подумал, что ему сейчас очень хорошо, что приезд Алены может все испортить, что он не хочет водить ее по паркам и музеям, не хочет сидеть с ней в ресторанах, придумывая темы для разговора.

И тут звякнул телефон. Ирина интересовалась, где он сейчас и что в данный момент видит в городе любви и искусства. Никита сфотографировал фонтан со львами, отослал снимок, сопроводив сообщение перечислением съеденного и выпитого. Ирина восхитилась его способностями и зачем-то добавила, что первый камень в фундамент этого фонтана заложила Анна Австрийская. «Ура!» — написал он в ответ, допил кофе и оправился на набережную Сены. Там зачем-то купил картинку с видом Эйфелевой башни в окружении веток с желтыми осенними листьями, долго ее рассматривал, решил, что ему это не надо, и попытался подарить ее женщине, прогуливавшей белую собачку. Она испуганно отшатнулась, что-то пробормотала и, натянув поводок, поволокла собачку прочь, не дав ей внимательно обнюхать его ботинки. Выбросив картинку в урну, он дошел до собора, увидел длинную очередь желающих подняться на площадку обозрения, решил, что ему туда совсем не хочется, и, сделав снимок торчавшей из стены горгульи, отправился на площадь Вогезов. По дороге съел пиццу, выпил еще огромный бокал пива, дошел до площади, сфотографировал там памятник Людовику XIII, отослал снимок Ирине, получил в ответ «Ура!», сел в сквере на скамейку и задремал.

Проснулся он от того, что кто-то тряс его за плечо.

— Monsieur, мonsieur, — взволованно говорила пожилая женщина с огромным псом на поводке, — êtes-vous malade?

Он догадался, что его приняли за больного, потерявшего сознание, жестами показал, что со ним все хорошо, посмотрел на часы и понял, что его одиночество в Париже заканчивается. Достал телефон и заказал такси до аэропорта.

— Скучный пейзаж, — сказала Алена, глядя в окно, — я привыкла к холмам с городками на вершинах.

Они ехали в такси в окружении бетонных стен с уродливыми граффити, проносились мимо зарослей кустов с голыми коричневыми ветками, мимо скучных бетонных многоэтажек, таких же скучных башен, складов… Он положил руку на ее бедро, но Алена не реагировала — смотрела в телефон, что-то там печатала, иногда виновато поглядывала на него и снова смотрела на экран, где появлялись длинные фразы на итальянском языке.

— Прости, — вдруг сказала она, — мне нужно успокоить Андреа.

В аэропорту она улыбалась, говорила, что счастлива, что давно не была во Франции, а тут сразу двойная радость: встреча с ним и неделя в ее любимом Париже. Улыбка пропала с ее лица, когда зазвонил телефон. Пятиминутный разговор и все изменилось. Исчезла счастливая женщина, появилась другая — озабоченная, с морщинками на лбу и рассеянным взглядом. До такси она молчала, он пытался рассказывать, какая у них замечательна квартира, о его дневном путешествии по городу и о том, как его приняли за умирающего. Алена слушала, кивала, иногда вежливо улыбалась.

— Что с Андреа? — спросил Никита, когда они въехали в город и начали петлять по узким улочкам.

— Сердце прихватило, — сказала она, глядя в окно. — У него так бывает, когда нервничает.

— Что-то серьезное?

— Не знаю, обычно поболит и опускает. К врачам он ходить боится.

В квартире Алена обошла комнаты, заглянула во все шкафчики, поставила на стол два бокала, попросила открыть вино.

— Самый центр Парижа! — сказала она. — Жаль, что окна во двор. А то представляешь, просыпаешься, подходишь к окну и видишь Лувр.

Они выпили, поцеловались, но тут позвонила Ирина.

— Что делаешь? — спросила она.

— Пью, конечно, — сказал Никита.

— Что собираешься делать?

— Буду читать книги по искусству, тут целая библиотека.

— По-французски? — удивилась Ирина.

— Я хорошо выпил, сейчас и по-русски читать не в состоянии. Буду смотреть картинки.

— Успеха тебе, — сказала Ирина и отключилась.

Он услышал, что в соседней комнате Алена тоже говорит по телефону, подошел к книжным полкам, взял огромный том по истории итальянской живописи, сел за стол и начал листать толстые страницы, пахнущие клеем. Алена подошла, наклонилась.

— У меня дома есть такая, — сказала она. — Только на итальянском. Вот смотри!

Она открыла страницу с изображением мадонны.

— Это Лоренцетти. Мы с тобой поцеловались у этой мадонны.

Не вставая со стула он обнял ее за талию. Она положила руки ему на плечи, прижалась щекой к затылку.

— Никита, прости, но мне