Лев Овалов - Двадцатые годы Страница 18

- Ознобишин... Товарищ Ознобишин! - донеслось откуда-то из-за тридевять земель...

Теперь Быстров кричал на Славушку!

- Ты что, оглох?

Ослеп, оглох, размечтался...

- А нет, так слушай. Прочел? Делал когда-нибудь доклады? Так вот, готовься. Прочти последние газеты, прочти "Коммунистический манифест", я тебе дам. Все будете делать сами. Помни:

Никто не даст нам избавленья

Ни бог, ни царь и ни герой,

Добьемся мы освобожденья

Своею собственной рукой.

11

Круглые часы за стеной, у Павла Федоровича, пробили одиннадцать, время они отбивали хрипло, с придыханием, точно им тяжко отсчитывать канувшие в вечность события.

Петя давно спит на сундуке, мерное его дыхание не нарушает сгущающейся тишины. Вера Васильевна тоже лежит в постели, хотя долго не засыпает. Славушка сидит на диване и не раздевается.

- Ты скоро ляжешь? - спрашивает Вера Васильевна.

- Лягу, - недружелюбно отвечает Славушка и сердито смотрит на меркнущую коптилку.

В чайном блюдце зеленое конопляное масло, в масле плавает скрученный из ваты фитилек, масло выгорело, фитилек потрескивает, коптит, разгорается, пытается бороться с окружающим мраком, - тени мечутся по стенам, - и опять угасает, темнота становится спокойной, властной, беспросветной.

При таком свете нельзя читать, этот конопляный свет нельзя даже назвать светом, это только намек на то, что люди называют светом.

- Тебе свет не нужен? - строго спрашивает Славушка.

- Гаси, гаси, пожалуйста, - торопливо отвечает мама. - Давно пора.

Задремала Вера Васильевна, должно быть.

Славушка подошел тихонько к окну, рамы прикрыты неплотно, растворил, сел на подоконник.

За окном все тонуло в полном мраке, везде черным-черно, и все же Славушка видел все.

Перекинул ноги через подоконник, прикрыл за собой рамы, тонкие, чуть поблескивающие стекла отгородили его от привычного домашнего мира, и вот он сам точно поплыл в ночном море майской безлунной ночи. Все здесь, в этом ночном палисаднике, знакомо, все известно наизусть, и все казалось необычным, сказочным, удивительным. Вершины кленов тонули в глубине неба, голубоватые звезды, точно капли росы, тускло поблескивали на широких разлапистых листьях. Черная тень летучей мыши тревожно металась из стороны в сторону, стараясь залететь под крышу смутно белеющего дома. Прожужжал в темноте жук, точно чья-то невидимая рука тронула струну контрабаса. Где-то вдалеке лаяла собака, но и ее протяжный лай казался звуком таинственной майской ночи.

Все спит. Славушка один, и можно с полной свободой отдаваться неясным и честолюбивым мечтам... Какой мальчик, начитавшись исторических романов, не мечтает покорить мир?

Сегодня Степан Кузьмич, выйдя под вечер из исполкома, стоял на пороге, ждал, когда приведут лошадь, увидел Славушку, подозвал.

- Готовишь доклад? - поинтересовался он и смерил его испытующим взглядом. - Вот смотрю на тебя, смотрю, и думаю: кем же ты все-таки думаешь быть?

И Славушка ответил честно и прямо:

- Наполеоном.

- Чего-чего? - Быстров даже шагнул на него. - Да ты знаешь, кто был Наполеон? Поработитель народов!

- Добрым Наполеоном.

Что за путаница в голове у мальчишки!

- Человек, подчиняющий себе других людей, не может быть добрым...

Тем временем сторож исполкома Григорий подвел лошадь, Быстров привычно вскочил в седло, но тут же натянул поводья и наклонился к мальчику.

- У тебя, брат, полная неразбериха в мозгах, - не без досады принялся он втолковывать Славушке. - Читаешь много, да не то, что надо. Все романы на уме!.. Знаешь, кем надо быть? Ну, не быть, а хоть чуток походить... - Он еще туже натянул поводья, сдерживая пляшущую Маруську. - На Ленина, брат, вот на кого нужно держать равнение! Как бы это тебе объяснить... Все эти герои, всякие там императоры и завоеватели, даже самые выдающиеся, все они, по сути, обманщики. Обманщики человечества. Не они служат народу, а заставляют народы служить себе. А тот, кто добивается власти для самого себе, тот враг людей. А у нас власть принадлежит рабочим, и доверят они ее лишь тому, кто борется за справедливость...

Быстров понимал - с седла лекций не читают, не мог он, сидя верхом на лошади, объяснить все, как надо, но и уехать не мог, не победив в Славушке Наполеона.

- А Ленин не император, не президент, а вождь рабочего класса. Таких еще не было в истории. Он не стремится всех себе подчинить, он народ побуждает, он только направление нам кажет... Как бы это тебе объяснить? Знаешь, что такое аккумулятор? Видел? Вот Ленин и есть как бы аккумулятор нашей энергии...

Быстрову ужасно хотелось разъяснить Славушке свое понимание Ленина, и не удавалось, не находилось нужных слов. Он вдруг рассердился на самого себя, ослабил с досады поводья, Маруська разом рванула и понесла его прочь.

Но даже такие путаные разговоры не проходили для Славушки бесследно.

Он еще не понимал почему, но Ленин и справедливость - это было что-то одно.

Славушка брел в ночи, вглядываясь в бездонное небо, высоко вверху светились тысячи звезд, ноги его тонули в мокрой траве, он шел между брызгающихся росою темных кустов, и обо всем на свете думалось как-то уже иначе, чем накануне.

Где-то вдалеке звякают в поле бубенчики. Пасутся лошади. "Длинь-длинь..." Лениво, не спеша. Впереди еще целая ночь. Поблизости, за стеной соседского хлева, вздыхает и жамкает корова. Всю ночь будет жевать и пережевывать свою жвачку. Лает собака...

Славушка спускается к реке. Темно, и непонятно, откуда высвечивается таинственное голубое сияние. Вода в речке прыгает по камням, играет камешками. Щелкают камешки друг о друга. Плещет вода. Бежит река...

Речку зовут Озерна, стоит на реке Успенское, в этом-то Успенском на Озерне и стряхивает с себя юный коммунист Славушка Ознобишин прах мещанской романтики.

12

Возле сторожки прыгали кролики, то копошились в траве, то ныряли под крыльцо; трое мальчиков-погодков, одинаково курносых и одинаково босых, смотрели на них не отрываясь, серебристо-серые зверьки отсвечивали небесной голубизной.

- Погрызут они... - глубокомысленно заметил один из мальчиков, но так и не договорил...

- Интересно, что с ними делать?

- Исть, - объяснил другой.

- Не исть, а есть, - поправил третий.

- Ну, исть, - согласился первый. - Все одно.

- Их кошки здорово жруть, - пояснил второй.

- С голодухи и люди сожрут, не то что кошки, - сказал третий.

- А я чегой-то брезгаю, - возразил второй...

Кролики равнодушно посматривали на мальчиков блестящими красными глазками, им невдомек, что их скоро сожрут.

Из волисполкома выбежал Славушка, в руке у него бумажка. Все утро приходится бегать. Не успел Дмитрий Фомич разослать по деревням повестки, как приблизилось тринадцатое число. Степан Кузьмич велел собираться в школе. Конечно, не во второй ступени - туда Иван Фомич не пустит, обороняет свой помещичий дом, как крепость, пойдет даже на ссору, - а в первой ступени. Но и в первую ступень не пускают. Евгений Денисович согласился сперва, а потом на попятный: "Вы там разнесете все". Приходится бегать между исполкомом и школой, от Быстрова к Звереву, пока Быстров не написал: "Предлагаю не чинить препятствий коммунистическому движению молодежи и выдать ключ". Перед таким предписанием Евгений Денисович не устоит. Славушка пробежал мимо мальчиков, махнул на бегу рукой и вдруг сообразил, задержался.

- Вы куда?

- На конхеренцию.

- Не конхеренция, а конференция.

- Ну, конхференцию.

- А чего здесь?

- На кролей смотрим...

Тут мировое коммунистическое движение, а они на кролей...

Славушка беспомощно оглянулся. Вдалеке у своей избы переминается Колька Орехов. Славушка помахал рукой - давай, давай!

Колька не спеша подошел.

- Чего?

- Что ж не идешь?

- Мать лается, грит, все одно никуда не пущу, позапишут вас и угонят на войну.

Великолепно бы записаться и уйти на войну, но, увы, не так-то это легко.

- Какая там война! Не валяй дурака...

Со стороны Поповки подходит Саплин.

Впервые он появился в исполкоме два дня назад, подошел прямо к председателю, но тот направил к Ознобишину: "Он у нас организатор по молодежи".

Саплину лет шестнадцать, а то и все семнадцать, у него от черных, как у индейца, прямых волос черноватый отсвет на лице.

- Чего это молодежь собирают в воскресенье?

- Хотим создать союз молодых коммунистов.

- Для чего?

- Как для чего? Революция продолжается. Бороться. Помогать. Отстаивать...

Саплин подумал, прежде чем спросить дальше:

- Чего отстаивать?

- Интересы молодежи. Свои интересы.

- А кому помогать?

- Взрослым. Не всем, конечно, а большевикам.

- А как бороться?

- Ну, это по-разному. В зависимости от условий. - Славушка решил сам порасспросить незнакомца: - Ты откуда?

- Мы-то? Из Критова.

- А ты чей?

- Ничей. Саплины мы. Я один, с матерью. То у одних живу, то у других. В батраках.