Сергей Кузнецов - Житейские истории (Сборник рассказов) Страница 19

Возле школы околачивалась местная шпана. Они пытались прорваться в здание, но дорогу им перекрыли люди в милицейской форме. Среди шпаны был неукротимый Желтик - гроза всего района, и он пытался запрыгнуть в окно на втором этаже, лишь бы попасть на дискотеку. Уж очень хотелось ему похвастаться своими достижениями в области хореографии. Не удалось...

Я бродил по второму этажу и шарахался от пьяных, боясь насмешек и новых унижений. Услышал телефонный звонок. Долго стоял и вслушивался в жалобные трели. Никто не брал трубку. Осторожно заглянул за приоткрытую дверь. В учительской никого не было! Кто мог звонить в такое время? Может, разве что чей-то родитель? Я боязливо поднял трубку...

"Алло! Алло! - услышал я неприятный дрожащий голос. - В школе вашей то есть заложена бомба..." И тут же, не успев прийти в себя от неожиданности, услышал длинные гудки. Блин, ну как им не надоест заниматься такой фигней! Ну кто сейчас верит в эти звонки с предупреждениями о бомбах, особенно в школы. Я положил трубку, вышел из учительской и плотно закрыл дверь. Посмотрел по сторонам. Проверил, видел ли меня кто-нибудь. Нет. Никого. Я был единственным человеком, кто знал о звонке. Ощущение причастности к тайне подняло меня в своих же собственных глазах. По-прежнему болела скула от удара Дундуковича, но я уже не чувствовал боли.

Я думал, стоит ли говорить о звонке. Если я подойду к кабинету информатики, в котором проходит учительский банкет, вызову Обезьяну и сообщу ей об этом, она может спьяну не поверить, а если и поверит, то наверняка свяжет это предупреждение о бомбе со мной, а у меня и так репутация нерадивого ученика. Допустим даже, что она и поверит, - тогда начнется такой бардак и переполох, все срочно будут эвакуированы из школы, вызовут саперов, оцепят здание, будут искать, конечно же, как обычно, ничего не найдут, и во всей этой безумной шумихе буду виноват я, один я. Все будут валить на меня. Меня будут допрашивать в милиции, таскать моих родителей по конторам, может даже, присудят заплатить гигантский штраф за ущерб. Всплывет удар Дундуковича, они подумают, что я, неуравновешенный тип, решил отомстить обидчикам, соврал, что слышал звонок, чтобы сорвать прощальный бал. Ну уж, нет!

Я попытался забыть о звонке, однако, не мог. Во рту пересохло. Я ругал себя последними словами, называл слюнтяем, слизняком, но уже не мог решиться даже на то, чтобы зайти в столовую попить. Пусть это ерунда, пусть! Все равно лучше домой, скорее домой! Мне стало страшно. Паника охватила меня и я стал торопливо пробираться к выходу. Все были слишком возбуждены, и никто не обращал на меня внимания. Милиционеры по-прежнему как ни в чем не бывало стояли у дверей и разговаривали. Один из них, с рыжими усами, спросил у меня: "Что, насовсем? Так рано?" Я так тяжело дышал, что не смог ничего ответить, только закивал головой, как болванчик.

На крыльце Дундукович стоял вместе с Желтиком и курил травку. Увидев меня, он передал ему папиросину и встал передо мной. "Ну что, Лошарик, сгоняй за водкой!" Я кивал головой и тяжело дышал. Мне было страшно. Мне показалось, он удивился странности моего поведения, потому что, протягивая деньги, предупредил: "Если через десять минут не будет, я тебя потом убью...Понял, да?" И уже вдогонку крикнул: "Только "Черную смерть"! Понял?"

Я побежал домой, проклиная себя за малодушие. Какой же я слабак, какой слабак! Он же меня потом изобьет как боксерскую грушу. Ведь ничего же не случится! И тогда, признаюсь, мне сильно захотелось, чтобы взрыв произошел, потому что только после него Дундукович оставит меня в покое, но я сам прекрасно понимал, что это нереально, что я обманываю самого себя этой робкой надеждой... Погода стояла мерзкая: было сыро, серо, неуютно, моросил дождь. Я бежал и ежился от холода в своем стареньком светло коричневом пиджачке.

Дома я долго приходил в себя. В голову лезли мысли о смерти. Хорошо хоть, что родители спали и не лезли ко мне с расспросами. Я думал о том, что закончилась культивируемая школьная жизнь, и теперь всех ждал грозный, жестокий, беспощадный мир... Школа, а вместе с ней и 10 лет жизни, стали пройденным этапом. Что ждало впереди? Всех ждала терпеливая смерть, но отнюдь не всех - старость и даже зрелость... Я гнал от себя прочь мысли о звонке, а сам вслушивался в тишину и ждал. В ушах звенело. Я попытался слушать музыку в наушниках и не смог. Потом задремал, но мне привиделся разъяренный Дундукович - он истязал меня, привязанного к дереву, втыкая шило в живот. Мне уже начало казаться, что я схожу с ума, как я услышал грохот и сразу же понял: ЭТО ПРОИЗОШЛО...

От шума проснулись родители - сонные, они припали к окну... Мама в белой комбинации...Папа в полосатых семейных трусах... Испуганно спрашивали: "Что случилось?" Я пожимал плечами, а сам представлял огромную воронку от взрыва на месте школы No N... И - вы не поверите, - я вдруг почувствовал такое облегчение и даже радость... Все! Это все! Прощай, Дундук! Мне не придется отчитываться перед тобой за некупленную водку... Сам заказывал "Черную смерть", так получи! Прощайте и вы все! Мне не придется встречать вас на улицах города и краснеть... Прощай, позор! И вовсе я никогда не был забитым и слабым... Прощай, стыд! Мне нечего скрывать от кого бы то ни было... Здравствуй, новая жизнь!

После этого я забылся коротким крепким сном, а проснувшись под утро, первым делом включил телевизор, надеясь услышать в новостях подробности взрыва. Как раз шла передача "События недели", однако, о чрезвычайном происшествии - о взрыве в школе, диктор не обмолвились ни единым словом. Он говорил только про политику. Тогда я надел кроссовки и, не обращая внимания на вопросы матери, вышел из квартиры. Утро было серым и неприглядным. Не хотелось жить...

Я пересек двор и, задыхаясь от ужаса, побежал к школе. Сначала пытаясь сдерживать себя, а затем - изо всех своих сил... Я мчался мимо ларьков на базарной площади, мимо булочной, мимо недавно сгоревшего магазина "Полуфабрикаты", мчался - забыв обо всем на свете... Мчался к школе...

Ночь с Сарой Вагинелли.

"Да такая баба просто не может не нравиться! С таким днищем! С такой кормой!"- добродушно восклицал Славик Курочкин, возвращая Петру Белолобову видеокассету с фильмом "Три с половиной месяца". Тот в ответ на признание приятеля лишь поморщился и отвел взгляд, словно застал его за непотребным занятием. "Ну, я не знаю, но она на самом деле фигуристая, грудастенькая, и попка ничего,- продолжал Славик, - но актриса она вообще никакая...Чего, например, стоят сцены вне постели, например? Да и было бы смешно, если бы такая баба еще и играть могла, с такими-то сиськами, с такой-то попкой... Да ни в жисть!"

Петр взял кассету с аккуратного белого столика, но вместо того, чтобы хотя бы мельком осмотреть ее на предмет сохранности, как он это обычно делал, сразу же бросил в свою потрепанную сумку. Ему явно не нравился этот разговор. "Никудышная актриса!" А кто кудышние-то? Кто? Эллен Бэдли? Или Кристина Трабл? Эти бездарные актрисульки, которые только и умеют что кривляться перед зеркалом и менять тряпки, и поэтому-то, наверное, они так нравятся Курочкину. Славик был ба-а-альшущим любителем женщин, он не мог пропустить ни одной юбки, ни одного платья, ни одной блузки, не попытавшись снять их и посмотреть, что под ними, и это качество всегда заслоняло все его достоинства.

Петр неприязненно посмотрел на сидящего напротив приятеля. Тот держал в одной руке чашку с кофе "Капучино", а в другой сигарету "Мальборо", и попеременно делал то глоток, то затяжку, явно рисуясь. В отличие от Белолобова ему нравилось находиться в общественном месте, хотя кроме них и бармена в кафе "Папа Карло" никого не было. Петр же любил сидеть дома и мечтать. А все-таки зря он изменил своему правилу не давать свои кассеты чужим людям, тем более те, на которых записаны фильмы с ее участием.

"Да ну ее! Мне, наверно, пора! - проговорил он, ощущая на зубах кофейный осадок. - Я, наверно, пойду..." "Тогда созвонимся?"- поддержал его Славик, привставая и протягивая руку, видимо, утомленный общением с немногословным и несветским однокурсником. "Ну, конечно",- ответил Петр, а про себя подумал, что, пожалуй, звонить ему больше не будет никогда, хватит с него этих встреч, достало, но сам приветливо улыбнулся, накинул по-лоховски сумку через плечо и вышел из зала, проклиная себя за нескладную фигуру и деревянную походку.

По дороге домой он вспоминал слова Курочкина и злился на себя, что позволил говорить такие гадости про эту женщину. Ведь он же знал, что жена Курочкина имеет двух любовников сразу и они занимают групповым сексом в общежитской душевой, ведь знал и... молчал... Да, впрочем, и сам Курочкин, прекрасно знал об этом, ведь и сам занимался тем же с другими женщинами.

Дома он первым делом прошел на кухню и с голодухи запихал в рот несколько вареных картофелин, окунув их перед этим в банку с майонезом. Затем выловил из бульона куриную тушку и оторвал крылышко, вспомнив при этом слова матери о том, что тот, кто любит крылья, не всегда летчик. Дожевывая куриные останки, прошел в свою комнату и жирными пальцами включил компьютер. Пока машина загружалась, в ванной комнате вытер руки об полотенце и прополоскал рот, и услышал мелодичный сигнал приема электронной почты. За последние полгода скитаний по обширным электронным прериям Интернета у него выработался условный рефлекс в ответ на эти звуки испытывать прилив чувств радостного ожидания. И не зря!