De feminis - Владимир Георгиевич Сорокин Страница 19

Моник входит в Impfbus.

Внутри шикарно: всё отделано светлым деревом, пол устлан свежим зелёным газоном, стоят кадки с тропическими цветами, тепло и влажно, как в субтропиках, летают бабочки невероятных расцветок и крохотные колибри. Здесь и персонал – трое медсестёр в коротеньких стильных белых халатах, все босые. Они приветствуют Моник, одна из них берёт у неё сумку, две другие помогают переодеться в такой же халатик, их руки приятны и проворны, они надевают ей на руки медицинские перчатки, снимают с её ног туфли, и она с наслаждением ступает по газону.

Медсёстры торжественно открывают сумку. Внутри – две зелёные кассеты с красивыми пузырьками. На кассетах стоит её имя. И на каждом пузырьке – её имя. Это её вакцина, изобретённая ей, вакцина Monique от всех возможных мутаций коронавируса и не только коронавируса, а от всех возможных вирусов, способных поразить немецкоговорящих мужчин. Она изобрела эту уникальную вакцину, названную её именем, вакцину, сделавшую переворот в иммунологии и вообще в медицине, вакцину, генетически связанную с семантико-грамматической структурой немецкого языка.

– Начинайте! – командует она медсёстрам.

Дверь автобуса открывается, и входит первый вакцинируемый. Медсестра снимает с него маску. Это мясник из Оснабрюка, где Моник родилась и окончила школу, рослый молодой мужчина с кудрявой шапкой волос à la Боб Дилан, мясник с Уланд-штрассе, у которого мать часто покупала говядину для гуляша и фарш (свинину, уток и кур она покупала в супермаркете), мясник, всегда подмигивающий маленькой Моник и на прощание делающий смешной хлопок губами.

Этот здоровяк сейчас трясётся от страха, он бледен, губы, которые так смешно чпокали, трясутся.

– Ничего не бойтесь, – успокаивает его Моник.

Но тот по-прежнему трясётся, не в силах ей ответить.

– Наклонитесь, высуньте язык как можно дальше и приспустите штаны и трусы, – командует Моник.

Трясущимися руками он приспускает расклешён-ные джинсы, трусы и высовывает язык. К мяснику сзади подходит медсестра двухметрового роста. Это Fetisso. Она совершенно мужеподобна, с суровым, воинственным мужским лицом, широкоплечая, с сильными большими руками, обтянутыми медицинскими перчатками. Она смазывает средний палец правой руки мазью из зелёного тюбика с именем Моник. Одновременно другая медсестра вынимает пузырёк с вакциной из кассеты, прокалывает шприцем крышку и набирает вакцину в шприц.

Моник гладит мясника по трясущейся спине:

– Не бойтесь, господин Лентц, моя лингвовакцина принесёт вам только здоровье, здоровье и ещё раз здоровье. Вы будете защищены навсегда от всевозможных вирусов. Укол в ваш язык будет практически безболезненным, иглы для вакцинации произведены в Силиконовой долине, они настолько тонки, что даже не видны, смотрите, мы меняем в шприце обычную иглу на супертонкую. Параллельно с уколом в язык вам будет произведён массаж простаты со специальной мазью, генетически и фармакологически поддерживающей вакцину и по сути являющейся её частью. Если вакцина содержит вокабулярную структуру языка, то мазь структурирована синтаксически.

Медсестра передаёт шприц Моник. Иглу действительно не видно.

– Укол! – командует Моник.

Две сестры берут мясника за руки. Моник вытягивает ещё дальше его язык и делает в него укол невидимой иглой. Мясник начинает визжать. В это время Fetisso вводит ему средний палец в анус и массирует простату.

– Моя вакцина эффективна только для немецко-говорящих мужчин, но это не расистский принцип, а лингвогенетический: вы должны понять, господин Лентц, важно лишь, чтобы человек говорил и думал по-немецки, а кто он по национальности – еврей, араб, поляк, русский, китаец, француз, голландец, конголезец, иранец, исландец, англичанин, американец, венгр, словак, вьетнамец или ливиец, – совсем не важно, – говорит Моник в большое трясущееся ухо мясника, медленно, медленно, медленно вводя вакцину. Fetisso массирует ему простату так энергично, что тот трясёт задом и топает своими ботинками с толстыми модными подошвами-платформами.

– Сделано!

Моник вытягивает невидимую иглу из языка, Fetisso – палец из ануса. Моник расписывается в зелёной книжке вакцинации, медсестра вклеивает туда марку, ставит печать и вручает мяснику зелёный паспорт вакцинации. Тот рыдает.

– Слёзы после моей вакцины так же естественны для мужчины, как улыбка зелёного солнца нашей вечной вокабулярной юности! – торжественно произносит Моник, и плачущего мясника выводят из автобуса.

Второй вакцинируемый – ректор её университета, пожилой профессор политологии, легендарный герой студенческой революции 1968 года, бывший маоист, друг Руди Дучке, получивший шрам от удара палкой при эпохальном столкновении с полицией и проиранскими штурмовиками у оперного театра в Западном Берлине, его так и прозвали в университете: Уве-шрам, с которым у Моник всегда были прекрасные отношения.

– Это большая честь для меня, – обращается к нему Моник. – Прошу вас высунуть язык, приспустить штаны и трусы.

Она колет его в язык, сообщая ему в заросшее седыми волосами ухо мельчайшие подробности о принципе действия её вакцины, Fetisso массирует ему простату, и его обвислый стариковский зад трясётся и содрогается, как желе. Ректор воет, его голос похож на волчий, и Моник понимает, что этот мужественный человек это делает нарочно, чтобы приободрить её, потому что многие в Германии критикуют её вакцину, это естественно, в обществе после провала ковидного вакцинирования накопилась масса недоверия, которую можно преодолеть лишь стопроцентным результатом, а её вакцина нового поколения способна сокрушить все стены и проложить дорогу к здоровой и полноценной общественной жизни.

Она расписывается в зелёной книжке, ректора уводят.

Следующий – тот самый омерзительный, самоуверенный врач из Ганновера, погубивший её мать, поставивший ей вначале неверный диагноз; врач, на которого она так и не подала в суд и которого она тогда была готова застрелить, если бы у неё был пистолет. Сейчас этот самоуверенный павлин трясётся от ужаса. Все медсёстры смотрят на Моник. Она вкалывает ему невидимую иглу в язык и громко, чтобы слышали все, в том числе и на площади, произносит в его ухо:

– Мы христиане не потому, что ходим в храм и соблюдаем ритуалы, а потому, что христианская этика генетически вошла в нас, европейцев, мой отец из католической семьи, мать, которую вы убили, была из протестантской семьи, я ходила в храм только в детстве и юности, я не хожу в храм уже давно, но я всегда праздную Рождество, и не просто как семейный праздник, когда можно всем собраться, печь печенье и дарить друг другу подарки, а как камертон, эталон, инструмент, ежегодно подтверждающий наш внутренний этический строй души, наше человеколюбие, милосердие, нашу ответственность в поступках и наши демократические принципы, я давно простила вас, бездарного и самоуверенного человека, выбравшего не ту профессию, я ввожу, ввожу, ввожу вам в язык мою вакцину, которая станет вашим вечным щитом от