Каталог утраченных вещей - Юдит Шалански Страница 19

шляпа, темные очки, дверь на замок и вперед. Что за странная вонь на лестнице, не в первый раз уже, между прочим?! Ах да, совсем забыла. Сегодня же мыльный понедельник. Значит, по дому ни свет ни заря уже шастала целая орава уборщиц из Куинса, мрамор терли как исступленные обезьяны, зачастую будили ее еще до рассвета. А ведь во всем доме раньше ее никто не вставал. Душок от полотерок выветрится не раньше среды. Пора всерьез задуматься о переезде. Здешнему цирку конца не будет! Так и волком завыть недолго. Хоть лифт причалил сразу. Мальчонка-то, лифтер, поначалу тоже вел себя учтивее. Неужто ему не сказали, кого он обслуживает? Вид такой, будто и впрямь не признал. Или никто не научил, как подобает ее приветствовать? Совсем желторотый, но безнадежно испорченный. Ишь, какую гримасу скроил на невинной мордашке. Хорошо еще, обошлось без свидетелей. Только их не хватало. Трясутся уже целую вечность. Шутка ли, семнадцать этажей! Приехали наконец-то. Хотя бы портье знает, что делать, – выполз из своей каморки как миленький, дверь открыл. Не так уж и трудно, оказывается. Силы небесные! Чистый воздух. Стервятников не видать. Никто вроде не пялится. Наверняка всё дело в новых темных очках. Ну да ладно. Она не привередлива и нацелится на первого попавшегося, вот он – мужчина в сером фланелевом костюме. Не особо элегантен, это правда. Но выбор на первый взгляд вполне удачный. Костюм двигался в сторону Ист-Сайд и, надо заметить, для такой толкотни довольно шустро, прокладывал ей дорогу, задавал направление, ритм. Начало обещающее. Иногда он терялся в толпе, но она быстро его нагоняла. Что-что, а ходок она искушенный. Пожалуй, только в этой дисциплине ей и удалось достичь известного мастерства. Ходьба, если честно, – единственная ее отрада, ее религия. От калистеники в крайнем случае можно и отказаться, но только не от пеших прогулок. Глазеть на витрины, слоняться по улицам, меняя курс как заблагорассудится, – этого ее никто не лишит. Она гуляла каждый день по меньшей мере час, в идеале два. Обыкновенно до Вашингтон-сквер и обратно, иногда вверх до 77-й. Для разминки выбирала кого-то и шла за ним след в след. Потом уже несло по течению. По крайней мере, тут не заблудишься. Преимущество островов.

А на улице холоднее, чем она думала. Для апреля, во всяком случае, слишком свежо. Даже со скидкой на восточное побережье. В этом городе всегда так: или холод собачий, или жара. Почему она здесь жила, по-прежнему оставалось загадкой: климат отвратительный, место продувное – схватить простуду пара пустяков. Надо было еще в марте податься в Калифорнию. Плюнуть на всё и уехать, как делала всегда. Прям в марте, в марте самое оно! Вот только скука там смертельная, если у тебя нет занятий. Зато климат идеальный: свежий воздух, солнца вдоволь. Гуляй целыми днями хоть нагишом. Не взаправду, конечно. Жаль только, Шлее всего этого не выносил. Пришлось бы самой обо всём заботиться: организовывать перелет, шофера и даже гостиницу, дом-то они продали, на Мэбери-роуд жизнь тоже замерла. А ведь она по уши в делах. Вот уже несколько недель гоняется за свитером, да всё без толку. Кашемировый – пойди найди. К тому же любимого цвета – пепельно-розового. Лососевый, лиловый, ярко-розовый – всё это ей нравилось. Но от пепельного она была без ума. А тут еще разные встречи, дурацкие договоренности. Правда, чаще всего она их отменяла, но даже это ужасно изматывало. Вот и Сесил давеча снова ее доставал, вообразил, что может запросто назначить ей время и место, а то и похуже – дать сделать выбор самой. Почем ей знать, будет ли у нее завтра или через три дня желание грузиться всякой едой да выпивкой, и вообще, захочет ли она его видеть? Не говоря уже о болезненном состоянии. Она никогда не отличалась крепким здоровьем. Хотя следила за собой постоянно, тепло одевалась и ни разу, ни разу в жизни не садилась на унитаз. Ей богу: малейший сквозняк, и она лежит пластом с мерзотной простудой. В последний раз ее скрутило после чаепития с Мерседес. А ведь подошла к открытому окну только на секунду – и вот пожалуйста. Уже вечером в горле начало нестерпимо свербеть, и хотя легла она в постель как всегда, в двух свитерах и шерстяных колготках, на следующее утро всё равно очнулась бесконечно больной. Прошло несколько недель, прежде чем здоровье худо-бедно восстановилось. Проще, наверное, сказать, когда она не болела. А тут еще внезапные приливы, черт бы их побрал! Просто чудовищно! Ей срочно нужны новые панталоны. Прошлой осенью в Лондоне она видела отличное голубое белье. До колен – то, что нужно. Сесил писал, такое есть у «Лиллиуайтов», но только королевского синего, алого или канареечного цвета. Может, догадается глянуть в «Харрэдсе». Обещался купить, значит, купит. Неужели еще и над этим голову ломать, мало ей забот. Наверное, лучше с ним встретиться, хотя бы из-за панталон.

Ну и ну, что стряслось с серым костюмом? Сменил курс на ровном месте, качнулся вправо, лег в дрейф и вдруг стал смещаться в направлении стеклянного фасада. Дьявольщина! Не собирается же он… или собирается, нет! Не может быть! Костюм шел прямиком на стекло. А потом и в самом деле исчез за крутящимися дверями «Плазы»! Только она приноровилась! Ну почему не в «Уолдорф-Асторию», на худой-то конец! В «Плазу» ее не заманить ни за какие коврижки. Самый безобразный черный ход в городе. Такой роскошный отель и такая нестерпимая вонь во дворе. Что-что, а по задворьям она спец. Если бы во всем остальном так же хорошо секла! Как в мусорных баках или в чанах, полных зловонного грязного белья, в подсобных лифтах, смердящих объедками. Какое невезение! Еще нет десяти, и уже первая осечка, мальчишка-лифтер не в счет. Лучше ни с кем больше не связываться.

Торчи теперь тут с соплями. Из носа просто извержение. И остановить эти потоки некому. Какое убожество! Рядом нет никого, кто бы о ней позаботился. Кто обратил бы на нее внимание, узнал, вызвался помочь. Все бежали мимо. Мимо нее! Мимо женщины, которая копалась в сумочке, не сняв перчатки. Будь они неладны, чертовы салфетки, как сквозь землю провалились. Даже фонтан на Гранд-Арми-Плаза не работал. Но не поворачивать же назад, она и двух кварталов не прошла?! Раз так, тогда втяни сопли и дуй на первый же зеленый через дорогу, и чтоб больше никаких экспериментов: сперва немного вниз по 5-й авеню и дальше в сторону Мэдисон. С серым костюмом вышла промашка. Ну да ладно, промашкой больше, промашкой меньше, не всё ли равно. Очередной ляпсус. Ничего удивительного. Она постоянно ошибалась. Ошибалась ужасно. А ведь так было не всегда. Бывало и по-другому. Раньше глупых проколов не случалось. Она всегда знала, чего хотела и в какой мере. И надо сказать, неплохо справлялась. Долго не думала. Думать вообще было не в ее натуре. Умом она не приняла ни одного решения. Да и к чему оно, это тошное копание в себе, от которого только морщин прибавляется. Она шла по жизни, не ворочая мозгами. Понятия не имела, что это. Умом никогда не блистала – абсолютный ноль. Проще сказать, она не знала ничего. Была всесторонне необразованна. И никогда не читала. А что она умела? Умела правильно повернуть голову: опустишь – значит, подчинился, откинешь назад – наоборот, вздернешь – само спокойствие и стойкость, а слегка наклонишь – и ты надежная опора. Удивительно, как это она усвоила. Обычно в ее голове ничего не задерживалось. Полнейшее неведение при умопомрачительной интуиции! Все ставки делались на нее. Еще мальцом она всегда знала, чего хотела. По крайней мере раньше. А теперь паршивка ей изменила. Исчезла с концами. Где было ее хваленое чутье, когда она решила напялить на себя этот уродский купальный костюм. Ведь она сознательно себя погубила, да еще перед камерой. Чистое самоубийство. Наверху воздух разрежен. Нечаянно глянешь вниз, и ты проиграл. С тех пор ею руководил только чертов страх. А потом всё куда-то ушло.

С чего же началось: с заложенного носа или сразу с соплей? Проклятие, как обычно протекает болезнь? Чуть позже надо бы набрать Джейн и обо всем расспросить. Та в таких вещах кумекает. Или, по крайней мере, делает вид, без разницы. Хотя сегодня ночью даже Джейн растерялась. Верной подруге можно и за полночь набрать, ежели дошел до ручки! Ее состояние и впрямь было плачевным.