Борис Можаев - Пропажа свидетеля Страница 2

Сфотографировав и палатку, и все вещи Калганова, Косушка взял сумку и заглянул в нее: там была сложенная карта, альбом для зарисовок, две толстых тетради в черном переплете - дневники Калганова, и еще лежало несколько блокнотов, исписанных, с вложенными в них газетными вырезками. Косушка раскрыл один из блокнотов и прочел вслух:

- "Речь идет о коренном пересмотре устаревшей точки зрения на лес как на нечто дармовое и бездонное..."

- М-да... А где же его карабин? - спросил Косушка.

- Его лежит под матрац, - крикнул Кончуга откуда-то сзади.

Косушка оглянулся: Дункай с Кончугой остановились возле кедра на почтительном расстоянии от начальства.

- Проверим! - Косушка откинул матрац.

Карабин лежал в изголовье.

- Странно, - сказал Косушка. - Ночью вышел из палатки и карабин не взял.

- Он, наверно, люди слыхал, - отозвался опять Кончуга. - Зачем брать карабин, если человек на реке?

- Уж больно много ты знаешь, - усмехнулся Косушка.

- Наши люди все знают, - невозмутимо ответил Кончуга. - Калганов был храбрый начальник. Все говорят, такое дело.

- Ну, тогда скажи: кто убил Калганова?

- Плохие люди убили.

- Оч-чень хорошо! - Косушка хлопнул себя по ляжкам. - А фамилия? Кто они такие?

- Не знай.

- Ну что ж, зато мы узнаем, - сказал Косушка, пристально глядя на Кончугу, потом, после выдержки, приказал Дункаю: - Сложите все вещи Калганова и отнесите их в вертолет.

А Конькова, взяв под локоток, отвел в сторону:

- Тебе придется здесь остаться. Установи, кто ездил вчера по реке. И вообще пошарь. А с Кончуги глаз не спускай.

3

Коньков решил первым делом сходить на лесной кордон, где жил лесник Зуев. Вытащив на берег бат, они с Дункаем и Кончугой пошли по еле заметной лесной тропинке.

Неподалеку, за приречным таежным заслоном, открылась обширная поляна с пожней, поросшей высокой, по щиколотку, салатного цвета отавой; посреди пожни возвышался внушительных размеров стог сена, побуревшего от долгого августовского солнца.

Изба лесника, окруженная хозяйственными пристройками: амбаром, сараем, погребом и сенником, стояла на дальнем краю у самого облесья...

И огород был на кордоне, засаженный картошкой, огурцами, помидорами и всякой иной овощной снедью, и все это было обнесено высоким тыном от лесных кабанов. Недурственно устроился лесник, подумал про себя Коньков.

На крыльце их встретила молодая хозяйка: миловидная, опрятно причесанная, с тугим пучком светлых волос, заколотым на затылке огромными черепаховыми шпильками. Ее большие серые глаза были в чуть заметных красных прожилках, и смотрела она как-то в сторону, будто кого-то ждала, и от нетерпения прикусывала пухлые губы. Одета она была в пушистую бурую кофту ручной вязки, синие брюки, заправленные в хромовые сапожки.

На руках у нее висели пестрые половики.

Поздоровавшись с Дункаем, она пригласила всех в дом:

- Проходите, пожалуйста! А я вот полы помыла только что, - указала она на половики и первой вошла в сени.

- Гостей ждете? - спросил Коньков.

- Какие тут гости! - не оборачиваясь, сказала хозяйка и стала раскатывать от порога половики. - Проходите и присаживайтесь.

В избе было чисто и уютно; по стенам развешаны ружья, чучела птиц и засушенные, связанные пучками травы. Хозяйка поставила на стол глазурованную поставку желтоватой медовухи, потом соленые грибы, вяленую рыбу, огурцы:

- Кушайте на здоровье! Небось проголодались с дороги.

Дункай налил в стаканы мутноватой медовухи, а Коньков, заметив на левом виске у хозяйки синяк и сообразив - почему она на крыльце все смотрела в сторону, подворачивая правую щеку, спросил с улыбкой:

- Кто же вам эту отметину на лице поставил? Или с лешим в жмурки играли?

- Да в погреб вечером спускалась за молоком, оступнулась и ударилась об косяк, - ответила она, слегка зардевшись.

- А где хозяин? - спросил Коньков.

- В городе. Третьего дня уехал в лесничество.

- Вы вчера вечером или ночью не слыхали выстрела?

- Нет, я спала, - поспешно ответила она.

- А недалеко от вас Калганова убили. На Теплой протоке.

- Мне Кончуга говорил... утром, - и глаза в пол.

- И мотора с реки не слыхали? - Коньков подался к ней всем корпусом, как бы желая расшевелить ее, приблизить в эту мужскую застолицу, говорить, глядя друг на друга глаза в глаза.

Она сидела поодаль от стола на табуретке, с лицом печальным и спокойным, и, как бы понимая этот тайный вызов Конькова, посмотрела на него безо всякой робости, в упор:

- Нет, не слыхала. А вы кушайте, пожалуйста, кушайте!

- Давайте горло прополощем! - сказал Дункай. - Потом поговорим.

Мужики чокнулись стаканами, и все выпили.

- Хорошая медовуха! - похвалил Коньков. - С хмелем?

- Самая малость, - ответила хозяйка.

- А вы что ж не пьете за компанию?

- У меня работы много, а с этой медовухи в сон клонит.

- Вы знали Калганова? - неожиданно спросил ее Коньков.

- Да, - она опять опустила голову и стала разгонять руками складки на брюках.

- Когда его видели в последний раз?

- Третьего дня. Они с Кончугой останавливались у нас на ночь. Муж еще был дома. Они располагались там, на сеновале.

- А когда уехали?

- Тогда же, утром. Они на реку, муж в город.

На дворе закудахтали куры и залаяла собака. Хозяйка вышла из дому. Коньков встал из-за стола, прошелся по дому, остановился у подпечника, где хранилась обувь: ботинки, сапоги, туфли.

- Чего гуляешь от стола? - спросил его Дункай.

- Вы пейте, ешьте! - сказал он своим напарникам. - Я дома заправился.

Он закурил и вышел в сени; здесь в углу валялись старые шкуры, олочи, резиновые сапоги; на стенах висели искусно сплетенные связки новых корзин, липовые да вязовые туеса, берестяные лукошки.

Вернулась хозяйка с тарелкой красных помидоров.

- Ну, что там? - спросил ее Коньков.

- Ястреб кружит. Куры разбежались.

- У вас тут прямо настоящий промысел! - кивнул Коньков на лукошки и туеса.

- Сам занимается, любитель. Тайга.

- Сапожки у вас аккуратные. Какой размер?

- Тридцать восьмой.

- А я вот в бахилах топаю. Сорок третий! Тяжело в тайге в сапогах-то: ноги тоскуют, как говорят у нас в деревне. Но форма одежды, ничего не попишешь. А вы чего в сапогах? Олочи удобнее. А то кеды! С дырочками.

- Нет, я не ношу кеды, - поспешно сказала хозяйка, стараясь пройти в избу.

Но Коньков жестом задержал ее:

- А может быть, Кончуга в кедах ходил? Вы не заметили? В тот самый вечер, когда они ночевали у вас?

- Я не обратила внимания... Но вряд ли. Удэгейцы-охотники не любят кед.

- А где у вас обувь хранится?

- Старая вон в углу, то есть здесь, в сенях, да еще на кухне, в подпечнике. Тут рабочая обувь. Сподручно. А новая в шкафу. Хотите поглядеть?

- Спасибо. Я вам верю, Настя. - Коньков поглядел на нее пристально и спросил: - Кажется, вас так зовут?

- Да, - Настя отвела взгляд и потупилась.

4

- Батани, а чем занимался твой хозяин? - спросил Коньков Кончугу, когда они садились в лодку.

- Смотрел следы изюбра, записывал - какой трава ест изюбр, куда его ходил.

- А почему он выбрал для лагеря эту косу?

- Нерестилище рядом. Калганов рыбу считай. Смешной человек, понимаешь. Разве хватит ума столько рыбы считать?

- Ишь ты какой дотошный! Тогда давай на нерестилище! - приказал Коньков.

Кончуга завел мотор, и бат стремительно полетел вверх по реке.

- А ты чем занимался? - спросил опять Кончугу Коньков.

- Немножко рыбачил.

- Х-хе! Немножко? Вон, целый мешок навялил, - Коньков раскрыл лежащий на дне бата мешок. - И ленки, и кета... А ведь нерест начался!

- Мне максиму давали на нерест, сто пятьдесят штук.

- Максимум, - усмехнулся Коньков. - Ты уж, поди, три раза взял свою максиму.

Коньков поднял длинную острогу со дна лодки и спросил:

- Все острогой бьешь?

- Есть такое дело немножко.

- А вот лейтенант штрафанет тебя за такое дело, - сказал сердито Дункай. - Ты что, не знаешь, что острогой нельзя бить рыбу? Да еще во время нереста!

- Почему не знай? Знаем такое дело.

- Зачем же нарушаешь? - спросил Коньков.

- Я совсем не нарушаю. Я только на еду брал. Себе да собакам немножко.

Коньков рассмеялся.

- Уж больно большой аппетит у твоих собак!

- Он изюбра за неделю съедает со своими собаками, - сказал Дункай.

- За неделю нельзя, - покачал головой Кончуга. - За две недели можно съесть, такое дело.

- Быка за две недели? - удивился Коньков.

- Можно и корову, - отозвался невозмутимо Кончуга.

- Да у тебя просто талант! - опять засмеялся Коньков.

- Немножко есть такое дело.

Кончуга сбавил обороты и погнал бат к берегу. Впереди загородил реку огромный залом: свежие кедровые бревна вперемешку со старыми корягами торчали во все стороны и высились горой.

Коньков выпрыгнул на берег первым, Дункай и Кончуга вытащили на отмель лодку и пошли к залому за Коньковым.

- Здесь работал, говоришь, Калганов? - спросил Коньков Кончугу.