Рустам Ибрагимбеков - Забытый август Страница 2

Вообще тетя Сима любит пошуметь, но сегодня она была права: Леню действительно еле откачали. Ее жалко. Она бухгалтер, а сейчас работает на тарной базе, сколачивает ящики. Леня говорит, двести ящиков в день. Она, как и мой папа, сильно близорукая. Папа говорит, что это наследственная болезнь. Его отец, мой дед, тоже был близоруким. Неужели и я буду носить очки? Только этого мне не хватало при моем росте!..

- Элик, Рафик, - сердито сказала мама, - в чем дело? Кто топил Леню?

- Не знаю, - сказал я, - я не видел.

- Я У бабушки на работе весь день был, - сказал Рафик. - Откуда я могу знать?

- Не врите! - крикнула мама, она сразу чувствует, когда я вру. - Вашего товарища чуть не убили, а вы, вместо того чтобы защитить его, еще нагло врете!

Бедная мама, если бы она знала, что мы сами его топили, нашего Леню, с которым я родился почти в один день, в одном роддоме - он четвертого февраля вечером, а я пятого утром, - с которым живу в одном дворе и учусь в одном классе. Доброго, безобидного Леню. Если бы она вообще знала, что творится на нашем пустыре с некоторых пор! Если бы она знала!..

- Мы не врем, - сказал я. - Мы ничего не видели.

- Я займусь этим вопросом, Сима, - пообещала тете Симе мама.

- Эльдар! - обиженно сказал папа (он никогда на меня не сердился, только обижается иногда и называет полным именем).- Эльдар! Ты же обещал никогда больше не говорить неправду...

Я промолчал. А что я мог сказать?

9 августа

Юрка сегодня работал в первую смену и пришел домой в шесть часов. Я не согласен с мамой, что он лентяй. Раз он пошел работать и помогает своей семье, это доказывает, что он не лентяй, а просто в школе ему было неинтересно. Поэтому и остался на второй год. А был бы лентяем, продолжал бы ходить в школу и ничего не делать. Просто он понял, что кроме него у матери еще двое малышей - значит, надо перейти в вечернюю школу и начать работать. И все к нему из-за этого с уважением стали относиться. Как-никак работяга, хоть и лет мало. Даже Пахан его не обижает. А Хорек и не пытается, чтобы Юрка, как и мы, им жратву носил, сразу понял, что Пахан не поддержит его против Юрки. Поэтому Юрка не в компании, а живет сам по себе. А с нами водится, когда время есть свободное.

Мы с Рафиком ждали Юрку на скамейке под абрикосовым деревом. Рафик ворчал. Он очень недоволен Хорьком и несправедливостями, которые приходится от него терпеть. Я сказал, что хорошо бы помочь Лене, жалко его; он же слабый.

- А что придумаешь? - спросил Рафик. - Сами пострадать можем.

Я сказал, что надо попробовать поговорить с Хорьком, хотя надежды мало, он только этого и ждет. Скажет Пахану, что мы против него идем.

- Знаешь, - сказал Рафик, - я давно думаю, может, выдать их? Давай расскажем обо всем твоей маме, она живо с ними расправится - и с Хорьком, и с Паханом.

Это было бы здорово, но выдать нельзя - предательство подучится. Рафик согласился со мной, и мы решили поговорить с Гусиком. Все же Пахан любит, как он поет, может, что-нибудь и получится.

Пришел Юрка с работы и сказал, что завтра у Нели намечается какая-то танцулька, он своими ушами слышал, как Неля говорила об этом своему отцу.

Что-то зачастили у нее эти танцульки. Может, и правда, у нее кто-нибудь появился?

10 августа

На Нелькиных танцах было одиннадцать человек, шесть парней, пять девочек. Мы все видели с крыши дома напротив.

Они танцевали в большой комнате. Снаружи она казалась красной из-за абажура. Окно было открыто, и даже через улицу мы слышали музыку, смех, крики. Слова разобрать было невозможно Пластинки у нее хорошие: "Рио-Рита", "Дождь идет", "Тайна"... Она всегда их крутит. Парни взрослые. Не меньше десятого класса. Раза два выходили на улицу покурить. Жалко, темно было. Через улицу лиц не разглядишь.

Гусик сидел между мной и Рафиком. Он предложил тем парням врезать. Я подумал, что это неплохо было бы, но потом пожалел ее. Тогда чем же я отличаюсь от Пахана? Силой любовь не завоюешь...

- Надо рассказать Пахану, - сказал Гусик, - все же это его баба.

- Откуда же она его? - возразил я. - Она с ним разговаривать не хочет.

- Захочет рано или поздно, - сказал Гусик. - Ну, давайте вашего Леньку, только побыстрее.

Леня ждал нашего сигнала на другом конце крыши. Рафик свистнул ему. Гусик сказал, что он против Лени ничего не имеет, но раз мы его топим, значит, в чем-то виноват.

Подошел Леня. Стал от нас метрах в двух. Гусик испугался, что его увидят внизу, с улицы, и сказал, чтобы он сел. Но Леня сесть не решился, он пригнулся и так стоял до конца на полусогнутых ногах. Он весь дрожал от волнения. Гусик спросил, за что его топят. Леня поклялся, что никого не продавал, и заплакал. Потом он начал объяснять. Слова выскакивали у него изо рта без очереди и сталкивались друг с другом. Оказывается, он сказал Хорьку, что в яхт-клубе записывают на греблю и на парус. И можно кататься целый день. А потом будут соревнования. Он своими глазами видел, что такие же, как мы, ребята катаются на настоящих парусниках. Там всех записывают. Он сказал Хорьку, что хорошо бы и нам записаться.

- А что тебе ответил Хорек? - спросил Гусик.

- Что я предатель.

Гусик пытался понять, что предательского сделал Леня, но не мог.

- Видишь, - сказал я ему, - никого он не предал и даже договорился там. Нас всех запишут.

- Я же не для себя, - сказал Леня сквозь слезы. - Я же плавать не могу, я для ребят...

- Я понимаю, - сказал Гусик.

- Я теперь вообще воды боюсь... Мне эти лодки не нужны.

Тут на крышу поднялся Юрка. Гусик сразу встал на ноги (не хотелось ему при лишнем свидетеле продолжать этот разговор) и обещал поговорить с Паханом. Я проводил его до столба, по которому мы спускались и поднимались на крышу, и еще раз попросил за Леню. Гусик сказал, что ему и самому жалко Леню, но раз Хорек за него взялся, вряд ли что-нибудь получится... Он перелез с крыши на столб и съехал по нему вниз.

Когда я вернулся к Рафику с Юркой, Лени уже не было.

Я спросил Рафика, чего он молчал, мог же хоть что-нибудь сказать. Он ничего мне не ответил. Юрка наблюдал за тем, как танцевали в окне.

- Тебе тоже надо научиться танцевать, - сказал он мне.

Юрка единственный среди нас может танцевать и "западные" и бальные танцы. Правда, он никогда не танцует с девочками.

С крыши было трудно найти Нелю среди танцующих, но мне казалось, что я ее вижу.

Юрка сказал, что женщины любят решительных мужчин, а я пассивничаю. Так у меня ничего не получится, потому что победа мужчины зависит от его активности...

Юрка считается у нас специалистом по женскому вопросу: он читал много книг на эту тему. Я спросил, что бы он сделал на моем месте.

- Ха! --сказал Юрка. - Есть тысячи способов. Но вначале ты должен сделать ей признание. Устное или письменное. Надо, чтобы она узнала о твоем чувстве. Потом следует подождать, чтобы это зерно проросло у ней в душе, и начать решительные действия.

Я сказал, что лучше письменное. По Юркиному мнению, это дело вкуса. Сам он предпочитает устные признания: мимика, жесты, тембр голоса - все это может оказать решающее влияние па чувство женщины. Женщины придают этим факторам большое значение.

- Какая у меня мимика! - махнул я рукой. - Лучше письменно.

- Ну ладно, - согласился Юрка, - по надо действовать, нельзя упускать инициативу.

Там, внизу, кончился фокстрот, пары поменялись, и заиграли танго "Дождь идет". Когда совсем стемнело, они закрыли ставни...

11 августа

Все утро втроем писали у нас дома письмо (Юрка работал во вторую смену). Торопились успеть к тому времени, когда Неля (как утверждает Рафик) уходит куда-то по своим делам. Наклеили на обратную сторону цветной открытки, которую прислал из Германии Юркин отец, белую бумагу, чтобы не видно было слов. Рафик встал у окна, чтобы она не прошла, я сел писать. Юрка диктовал. Он начал так: "Любовь моя, вот уже несколько месяцев я тоскую по тебе..." Я спросил, не лучше ли на "вы", но Юрка был категорически против. "Надо подавить ее волю уверенностью в себе", - сказал он. - "Любовь моя, вот уже несколько месяцев я тоскую по тебе", - повторил он, закатив глаза. - Да! Это то, что нужно, сочетание нежности и страсти...

Он подошел к зеркалу, продолжая диктовать мне, принялся рассматривать свое лицо. Он очень прыщавый и сильно переживает из-за этого.

"Мое чувство растет и крепнет изо дня в день, в груди моей бушует пламя, способное согреть самое холодное сердце. Если ты хочешь, чтобы рядом с тобой по жизни шагал верный спутник, обладающий пылкой душой, холодным рассудком и крепкой рукой, скажи "да". Я буду ждать ответа в воскресенье в три часа дня у каланчи".

Я записал все, как он сказал.

Рафик посоветовал не подписываться своим именем: не дай бог, письмо попадет в руки Пахану.

Юрка согласился, что своим именем подписываться не обязательно, но нужен хороший псевдоним.

- Напиши "доброжелатель", - предложил Рафик. - Мой дядька всегда так подписывается.

- Твой дядька анонимщик! - сказал ему Юрка. - А это любовное послание... Вообще не нужно подписываться. Ты же сам отдашь письмо из рук в руки, можно и без подписи. Подойдешь к ней, посмотришь прямо в глаза долгим взглядом, вот так, - Юрка вытаращил на меня глаза, - и скажешь: "Это от меня".