Николай Львов - Лубянская справка Страница 2

Нет. Ни в коем случае.

И.О. выпил еще рюмку и, заикаясь и краснея, поведал Манолеску свою страшную историю, не выдержал. И - удивительно! Сразу стало легко - все-таки поделился с кем-то. Манолеску же принял эту новость как-то злорадно, стал хохотать и, хлопая И.О. по плечу, все повторял: "Сувенир! Сувенир!" - так что И.О. пожалел, что проболтался, и настроение снова ухудшилось: ведь знал же, дурак, что румынам лучше ничего не говорить, - завтра всем разболтает, и не по злобе, а так, чтобы повеселиться, - уж больно они все легонькие.

Но - да здравствует Манолеску! - все закончилось более чем прекрасно, и вскоре И.О. благодарил Бога за то, что Он подарил миру такую необыкновенную страну, как Румыния! До чего все-таки жалок человеческий умишко, до чего ничтожны все его "космические" страсти и переживания, если избавиться от них можно в течение каких-нибудь пяти минут! Гениальный Манолеску затащил И.О. в туалет, заставил раздеться догола, даже туфли с носками велел снять, и долго рассматривал И.О. со всех сторон. А потом категорически заявил, что ничего у него нет, просто это какая-нибудь чепуха, "потому что на ладонях должны быть какие-то царапинки, на ступнях тоже, на груди и на спине тоже, должны болеть суставы, слегка поташнивать, температура тридцать семь и пять" и так далее, и, что сама эта штучка должна быть какой-то другой.

У И.О. навернулись слезы на глаза, и он запрыгал от этого неожиданного счастья. С визгом бросился он целовать Манолеску, но поскользнулся и, голый, шлепнулся на пол. "Как хорошо, - мелькнуло у него в голове, - что это "Лидо", а не какой-нибудь наш сортир, - пожалуй, только в Кремле и в Большом театре можно было бы вот так поваляться в туалете, да и то в дни съездов и больших премьер".

По случаю полного исцеления они выпили еще - угощал И.О. Потом Манолеску пошел звонить девушкам, а И.О., чувствуя необыкновенную легкость все внутри пело, играло, клокотало, - поймал взгляд девочки за стойкой и знаком пригласил ее к себе за стол. Она засмеялась, расплатилась за свой коктейль и пересела к нему - мягкая, улыбающаяся и вблизи совсем не такая вульгарная, как ему показалось.

"Какая ты симпатичная! - сказал И.О. по-румынски. - Чего это ты тут делаешь?" - но получилось, вероятно, не совсем правильно, потому что девочка ответила: "Спасибо, очень хорошо". И.О. решил, что это шутка, и даже взвизгнул от удовольствия, - ну все, решительно все было прекрасно и симпатично! "Не-ет, - замотал он головой и громко на русском языке повторил: - Что ты делаешь здесь одна? Понимаешь, одна?!" А она рассмеялась и ответила в тон ему, явно предвкушая приятную неожиданность: "Я - здес пию - коктэйл!" - "Ба! Да ты знаешь русский!" - "Да, немножко. Я очен льюблью Совьетский Союз!" - "Так это прекрасно! Это великолепно! А как тебя зовут?" - "Марьон".

Марьон?!! Что за чертовщина!.. И.О. словно обухом по голове ударили. "Мистика, мистика..." - думал он, покрываясь потом. "Я уже знал одну Марьон", - сказал он, незаметно взглянув на свои ладони, - вдруг он ошибся, не разглядел эти самые ранки? Но там вроде все было нормально.

"Вы знаменитый писатель, - сказала она вдруг. - Я видела вас по телевизору. Все румынские девочки в вас влюблены!" И.О. захохотал, довольный, и заказал еще порцию коньяка и коктейль для девочки. "А ты?" спросил он игриво. "Я - нет,- ответила она, но каким-то обещающим тоном и показала на колечко. - У меня есть жених". - "Вот те на! - закричал И.О. - А где же он? А?! Невеста, а ходишь в бар! - И он погрозил ей пальцем: - Была бы ты моя невеста, я бы тебя выпорол и посадил в чулан!" Девочка, вероятно, поняла не все слова, но смысл уловила правильно, потому что тут же весело ответила: "А он не узнает! Он живет в другом городе!" - "А, ну тогда все о'кей, тогда все можно!"

На следующий день, перед тем как идти к Федоровскому и требовать своей немедленной отправки в Москву, И.О. в отчаянье вспоминал подробности этого вечера. "Как же все это произошло?! - стонал он у себя в номере, обхватив голову руками. - Черт бы побрал этого Манолеску!" Хотя, в сущности, виноват был только он - И.О.: опять эта спешка, это российское - "пропади все пропадом!", нет чтобы подождать до утра.

Очень неясно помнил И.О., как Манолеску привел двух подружек - Шушу и Нушу, двух прелестных и веселых девушек - каждая так наивно и откровенно обольщала его, что он даже расстроился - как жаль, что нельзя любить сразу обеих! Лишь только пристраивался он к Шуше, как Нуша, словно обиженный ребенок, надувала губки, затихала, а через две-три минуты незаметно, но больно начинала колотить под столом острыми носочками туфель по его коленкам. И.О. сначала терпел, только морщился, но в конце концов волей-неволей поворачивался к ней и уже не мог от нее оторваться - так она расцветала, так восторженно глядела на него своими круглыми глазищами. Он был очень пьян и до слез умилялся этому капризному и настойчивому зову плоти; но только решал остановить свой выбор на Нуше, как тут же начинал ощущать - и весьма реально - присутствие другой, не менее очаровательной женщины. У Шуши был иной прием - она прижималась своей роскошной грудью к его плечу, и через несколько секунд И.О. пронизывало тепло ее ленивого и податливого тела. К тому же она время от времени опускала свою мягкую руку под стол и, положив ее к нему на бедро, тихонько перебирала своими длинными, в перстнях, пальцами, постепенно добираясь до молнии на брюках. Тут И.О. не выдерживал и, как ужаленный, оборачивался к ней, наталкиваясь на мутные глаза, бездонное декольте и трепещущие точеные ноздри.

Наконец - это он помнил совсем смутно - они с Шушей оказались в его номере, в спальне. Нуша исчезла (значит, победила все-таки Шуша), а в гостиной на диване устроился Манолеску с Марьон. В памяти И.О. осталось несколько ее печальных и разочарованных взглядов, но, вероятно, ей сразу же стало ясно, что с Шушей и Нушей тягаться бесполезно, да и Манолеску она, несомненно, очень понравилась, а так как он тоже был весьма известным человеком в Румынии, то она быстро утешилась и, отвечая на его бурное ухаживание, окончательно забыла о существовании своего далекого жениха.

"Ах, люди, люди!" - проносилось в пьяной голове И.О. в то самое время, когда с дивана уже доносились всхлипывания, урчания, стоны и вскрики. "А ну-ка, Марьон, задай ему жару!" - кричал он, выпутываясь из штанины. "Ну, как канарейки! Да и много ли им надо-то, Господи! Поклевали друг друга, отряхнулись и полетели дальше, как божьи коровки..."

Но в этот момент набросилась на него голая, неистовая Шуша и заиграла с ним, точно кошка с мышонком. И.О. с восторгом уставился на ее ослепительно белые, налитые груди-бомбы (вот-вот сорвутся, и уж тогда так громыхнет, что разнесет пол-Румынии на кусочки!), а она, точно решив подержать его в страхе, медленно повела ими вниз, к животу, накрыла его с головой волосами и, извиваясь змеей, стала опускаться спиралью вниз.

А перед самым рассветом проснулся он весь в поту, выпотрошенный, вычерпанный ненасытной Шушей, с паническим, безотчетным страхом, - в номере уже никого не было, и от этого И.О. почувствовал себя сморщенным старикашкой, оставленным на произвол судьбы. И вдруг что-то словно взорвалось у него в голове, вспыхнуло, да так ярко, что он закричал и весь задрожал от ужаса - теперь-то он точно знал, ясно понял, он голову мог отдать на отсечение, что вчера непростительно ошибся! И.О. судорожно выпутался из разворошенной перины, кинулся в туалет, где при свете всех ламп в отражении большого зеркала он увидел свое голое тело, сплошь покрытое пятнами и пятнышками, на ладонях явно выступили какие-то ранки, на ступнях тоже, голова вдруг заболела противной ноющей болью, заломило все суставы одновременно, он сделал шаг к унитазу и долго стоял над ним так, выворачиваясь наизнанку, обливаясь слезами и рвотой.

В Москву И.О. приехал поздно ночью и впервые за последний месяц необыкновенно обрадовался, даже прослезился от умиления и восторга - ведь что ни говори, а ты снова дома, снова на родном, вонючем Киевском вокзале, где И.О. не раз и не два приходилось коротать ночи - уткнется он, бывало, в какой-нибудь уголок почище, свернется калачиком на скамейке и урвет минут десять-пятнадцать беспокойного сна, пока чья-нибудь нога не заедет ему в лицо или не разбудит милиционер, чтобы выяснить, есть ли у него билет куда-нибудь. И не дай бог, если спросит! - билета, естественно, нет, прописки у И.О. тоже никакой, а это равносильно тому, что и самого И.О. на свете не существовало, - как начинали его в таких случаях допрашивать да составлять протоколы, так все эти процедуры затягивались иногда на целые сутки, а то и больше.

Но сейчас он чувствовал себя богом - ведь он приехал из-за границы! Он избранный! Он прорвался, он еще всем им покажет! Нервно смеясь, болтая с носильщиком, подмигивая проводницам и делая "козу" сонным детям, И.О. прошагал через весь вокзал и вышел на пустынную площадь. "Здравствуй, Москва!" - патетически воскликнул он и дал носильщику рубль. "Москва, Москва, как много в этом звуке... Вернулся я на Родину... Завтра сразу к доктору... Позвонить Мишане..." - радостно проносилось в его голове, и он уже не чувствовал того горя, которое тенью сопровождало его весь последний месяц. "Ну, чем я лучше этого алкоголика? - думал он, осторожно отодвигая от телефонной будки полутруп пьяницы, чтобы можно было открыть дверь. - Или той горбатой девушки, которая с такой завистью смотрела на шикарных пассажиров нашего поезда?! Мне еще повезло - годика через два буду нормальным человеком, женюсь, стану писателем... Да это же, небось, сама судьба - целых два года ни на что не отвлекаться - читай себе да пиши, а? Не случайно ведь Федоровский так обалдел от моего последнего материала! Не-ет, в этом что-то есть, в этом явно что-то есть!"