Николай Львов - Лубянская справка Страница 3

Мишани почему-то дома не оказалось, то ли уехал куда, то ли ночевал в другом месте. И тут И.О. затосковал, всю радость точно рукой сняло. Ночевать ему было негде, так уж вышло, - вот уже полгода жил он у Мишани и все свои прежние явки порастерял, а после роскошных люксов Румынии необходимость проводить ночь на вокзале казалась ему оскорбительной; звонить же приятелям в три часа ночи тоже как-то неудобно - что же прикажете говорить? Мол, так и так, приехал из-за границы, пусти переночевать? Никто и не поверит. Нет уж, лучше, как в былые времена, когда и приятелей было маловато, и привычнее как-то было - просидеть на вокзале до шести часов. Теперь благо билет и прописка у него есть, а в шесть, когда откроется метро, можно сесть в уголочек вагона на кольцевой линии да проспать часиков до десяти под стук колес да под магнитофонное объявление остановок, а там, глядишь, и кафе всякие откроют, где сразу и помыться можно, и кофейку выпить!.. Да что же это такое?! По всей Москве во всех домах спят тысячи людей, а у него не то что какой-нибудь каморки - у него даже вшивого, клопиного дивана нет, на котором можно было бы прикорнуть! И тут его охватила такая тоска, такое отчаяние, что он чуть не заплакал. "Хорошо быть иностранцем!" - думал он, вспоминая безмятежную румынскую жизнь, где все делалось само собой, помимо его воли.

И он уныло поплелся обратно, кое-как нашел местечко, где можно было сидеть облокотившись, обхватил ногами чемодан, чтобы не украли, и попробовал вздремнуть, но все лезла в башку всякая чепуха - опять от одной мысли об этом он решил встать и немедленно пойти куда-нибудь, в какую-нибудь больницу и стучаться, стучаться, пока не откроют. И чтобы отвлечь себя от этого, он изо всех сил старался вспомнить что-нибудь смешное, но почему-то вспомнил гадкого Федоровского с оловянными глазами, и стало ему еще хуже. Вся надежда была у него на эту румынскую книгу, да и вообще все шло более или менее нормально - карьера, деньги, удовольствия, даже - некоторая известность, и не только в литературных кругах! А теперь все летит прахом - разве возьмут его теперь в штат с этим? Всю жизнь будут шарахаться от него, как от прокаженного, так и будет он вечно писать по договорам, да за других, а о загранице смешно даже мечтать - близко не подпустят. В общем, опять впереди скитания, споры с жадными трусливыми хозяйками, скандалы, уговоры, обещания, ночевки у приятелей и новые хозяйки (не вечно же он будет жить у Мишани) - и так бесконечно, всегда у него будут пьянки, шум, музыка, в общем, все то, чего так не любит советский обыватель и советская милиция. Ох уж это бездомье, эта ненавистная зависимость от вся и всех! И что самое противное, все это отражается в глазах, все впечатывается в твою морду, висит на руках, оттягивает плечи, проявляясь безобразной трусостью, этаким дрожанием голоса, тьфу! Походка убыстряется, ноги семенят, весь ты - сплошная скованность и суетливость одновременно, глазки бегают, и уже на тебя смотрят с презрением (ведь чувствуют, сволочи!), дела приходят в упадок, денег становится все меньше и меньше И, что обиднее всего, для женщин ты превращаешься в абсолютное ничто! А впрочем, какое ему дело сейчас до женщин! И.О. тихонько рассмеялся, вспоминая одну историю, связанную все с тем же жалким бездомьем. Господи! До чего же несчастны иные советские девицы! Пичкают их, бедных, с детства винегретом из тургеневских романов, Зои Космодемьянской да журнальной полемикой "Как сохранить девичью честь", вырастают они дуры дурами, а уж когда становится невтерпеж, тут-то всякие истории и происходят. Какой уж там Тургенев, когда она ванны-то никогда не имела, да всю жизнь прожила в квартире с пятью семьями, да отец у нее алкоголик?! Так как же тут быть с принцем?! с героем?! с рыцарем?! Ну, встретит она, умирая от счастья, такого принца на соседней улочке, а у этого принца - тоже пять семей в квартире, а сам он живет в десятиметровой комнате с матерью, отчимом, детьми отчима, бабкой и дедом, и ничего этому принцу не остается, как тащить дрожащую и упирающуюся "тургеневскую барышню" на грязный чердак или в подвал с крысами и лужами и там "отнимать" у нее "девичью честь", да так, что она век этого не забудет, - вот тебе и тургеневская любовь. А потом-то, потом рыцарю еще ведь захочется, он ее снова затащит, а там, глядишь, и она войдет во вкус и уже сама будет находить туда дорогу. Так что превращается со временем наша тургеневская красавица в простую Соньку или Вальку с Фурманного, и все уже знают, что в любом подъезде эта Сонька всегда сделает то, что от нее потребуется. А окажись в это время у этих ребятишек малюсенькая комнатенка, все могло быть иначе...

Как-то пошел И.О. в Дом архитектора смотреть новое иностранное кино, вернее, попытать счастья и попасть на этот просмотр для избранных, что было почти невозможно, но, на его счастье, на него обратила внимание яркая рыжеволосая женщина, стоявшая по ту сторону стеклянных дверей, и просунула ему в дверную щелку пригласительный билет. Когда-то и где-то он ее уже видел, и, значит, какие-то амурные флюиды между ними уже проскакивали.

Что-то с ними случилось сразу, как только они друг друга увидели, просто наваждение какое-то, чертовщина, солнечный удар, - но без всяких там эмоций, одна лишь слепая страсть. Только начался фильм, они, не сговариваясь, накинулись друг на друга со всевозможными ласками, и было им уже не до кино, и на них уже начали шикать соседи. К счастью, они вовремя опомнились и вышли на улицу, а было это весной, как раз первого мая, трудящихся на улицах было полно, а деться им некуда - ни ему, ни ей, звонили они по всем знакомым, но никто не мог предоставить им убежище, а с каждой минутой желание росло, и оба дрожали от любого прикосновения, от каждого взгляда.

Заходили они в безлюдные подъезды, поднимались на пыльные чердаки, и каждый раз кто-нибудь спугивал их, как мартовских котов. Наконец И.О. вспомнил об одном нежилом подвале недалеко от бульваров, и они бросились туда - подающий надежды журналист и красивая замужняя дама. И надо же так случиться, что этот подвал оказался занят другой, более счастливой парой! Как они расстроились! Чуть не выли от досады, и уже тогда были готовы на все - где угодно, как угодно, лишь бы нашлось хоть какое-нибудь прикрытие. Было еще очень рано, часов девять вечера, вышли они на бульвары - шум, гам, веселье, и глядь, видит он двор своей редакции - большой, просторный, с боков стены высокие, у стены плющ растет, или хмель, в общем, нечто, прикрывающее жалкими лохмотьями эту стену; рядом высохший тополь, а перед самой стенкой - большая лужа - так что под плющ надо прыгать через нее. Эта-то лужа и показалась И.О. неприступным рвом, который их временную крепость из плюща с одной стороны, высохшего тополя с другой и облезлой стены с третьей отделяет от праздничной столицы. Прыгнули они через лужу, спрятались у дерева, - а вокруг дети галдят, все-таки самый центр Москвы. Пристроились они там кое-как, обоим даже и не верится, до того истерзались, бедные, - торопятся, руки трясутся, глупо так и виновато улыбаются, помогают друг другу, стукаются головами... Нелепо, смешно, стыдно и при всем этом даже как-то трогательно.

И только они начали, в самый "момент стыковки", как говорили в "конторе", раздался грохот, и все вокруг озарилось ярчайшей вспышкой. Атомная война!!! - в ужасе мелькнуло в мозгу И.О., и только когда через секунду послышался счастливый вопль детей, он все понял - салют!! В честь Первого мая! И вокруг стало так ярко, так ослепительно ярко, в сто раз светлее, чем днем, - стреляли где-то совсем недалеко, и все ракеты вспыхивали и рассыпались прямо над двором редакции! Дети орали и прыгали, а И.О. с ужасом осознал, что они - растерзанные, полуголые - оказались в центре старух и детей в самой что ни на есть дикой и немыслимо катастрофической позе! Но страшнее, безумнее и невероятнее было то, что хмель или плющ при ярчайшем свете ракет куда-то исчезал! - а пресловутая лужа громадным рефлектором удваивала силу света, и, точно на киносъемках супермюзикла с громадной массовкой, освещала двух кинозвезд - они, сжавшиеся в комочек, походили на Адама и Еву, застигнутых Господом врасплох - громы! молнии! - еще секунда, и они с позором будут изгнаны из Рая, и первый милиционер при стечении злорадного люда препроводит их в кромешный Ад ближайшего участка.

Но разве для этого они так долго страдали? На втором залпе оба сообразили, что в то время, как все вокруг освещалось, счастливый народ смотрел вверх, на салют, на сами вспышки, так что надо было на несколько секунд замереть, притаиться и любоваться вместе с трудящимися первомайским фейерверком, а уж когда после вспышки наступала жуткая тьма, тут-то и было самое время нажимать на все педали. Да... Много лет прошло с того праздничного вечера, но каждый раз, когда в этот день И.О. слышал залпы салюта, он с радостью вспоминал эту отважную чью-то жену и с удовольствием отсчитывал до пятого залпа! (Кто знает, может быть, она в это время тоже считала?)