Юрий Тынянов - Портреты и встречи (Воспоминания о Тынянове) Страница 21

Впрочем, полного единообразия (тем менее — однообразия) в чтении стихов русских поэтов у Ю. Н. не было: так, стихотворения Ап. Григорьева (особенно «Что дух бессмертных горе веселит...»), полные романтического пафоса, Тынянов читал несколько более патетично, очень выделяя повторы, межстиховые паузы, понижая тон к концу строф. Общий же колорит — и здесь, и в других случаях — отличался большой серьезностью, задумчивостью, часто трагичностью (в соответствии с содержанием). Красота голоса — густого и мягкого баса баритонального оттенка — немало усиливала впечатление — как от произнесения стихов, так и от самих лекций.

В январе 1926 года вышел «Кюхля», в это время Юрий Николаевич уже работал над «Смертью Вазир-Мухтара». Иногда он читал мне отрывки из этого своего нового романа. Прозу он тоже читал мастерски, оттеняя и паузами и акцентами прерывистый ритм частых у него коротких предложений как в повествовании, так и в диалогах; общий тон чтения тоже определялся сдержанной эмоциональностью и глубокой трагичностью, связанной с образом Грибоедова. Если по поводу переводов из Гейне, которыми я восхищался и тогда и потом, я все же позволял себе отдельные критические соображения, то относительно отрывков из «Смерти Вазир-Мухтара» они у меня не возникали.

Общение наше с профессурой (а были это люди живые, благожелательные, молодые — тридцати с немногим лет по большей части) завязывалось легко. От вопроса, заданного профессору после лекции, быстро совершался переход к обмену мнениями, к разговору более обстоятельному. Когда шла подготовка к какому-нибудь докладу на семинаре, оказывалась и чисто деловая причина, чтобы обратиться за советом, за консультацией. Я не раз читал доклады на семинарах Юрия Николаевича, на втором курсе я начал заниматься историей русской поэзии, теорией и историей перевода, в частности — историей русских переводов Гейне, и по всем этим темам у меня возникали вопросы к Юрию Николаевичу.

Он пригласил меня заходить к нему домой — жил он тогда на Греческом проспекте, д. 15, кв. 18, на углу 5-й Советской (наискосок от несуществующей ныне Греческой церкви, на месте которой построен концертный зал «Октябрьский»), на втором этаже, в большой квартире, где Тыняновы занимали четыре комнаты, выходившие на 5-ю Советскую; только кабинет Юрия Николаевича был угловой с окнами также и на Греческий. То была самая большая и светлая из комнат; по стенам и в простенках между окнами книжные полки, письменный стол (средних размеров) у углового окна. Проход в кабинет был через столовую. Иногда по инициативе Елены Александровны предпринимались перестановки: как-то раз спальня была перенесена в кабинет, а кабинет переехал в комнату рядом со столовой. Но эта «перемена декораций» была не на долгое время; потом было восстановлено прежнее назначение комнат.

Я довольно часто бывал у Тынянова, предварительно попросив по телефону разрешения зайти. Он, как и другие наши профессора — Б. В. Томашевский, С. И. Бернштейн, В. В. Виноградов, В. М. Жирмунский, был щедр на свое время, и без того напряженно заполненное, и я, как осознал это лишь много времени спустя, безбожно злоупотреблял этим великодушием. Но слишком заманчива была каждый раз перспектива этих встреч и бесед.

Ю. Н. спрашивал, что я читаю из научных работ — не только по истории литературы, но и по языкознанию. Он был широко образован лингвистически и советовал мне, что читать из общетеоретических трудов о языке, в особенности — по семантике. У меня хранится пожелтелый листок бумаги, на котором рукой Юрия Николаевича мелким почерком записаны авторы и заглавия восьми французских и немецких книг, которые он в 1925 году рекомендовал мне прочесть (что я и сделал). Вот этот список — с указанием места и года изданий и с пометками о направлении отдельных работ:

1. A. Darmsteter. La vie des mots.

2. К. Nyrop. Das Leben der Wцrter. Leipzig, 03 (т.е. 1903).

3. M. Brйal. Essai de sйmantique. 04.

4. W. Wundt. Vцlkerpsychologie, B. II (псих.).

5. J. Rozwadowski. Wortbildung und Wortbedeutung. Heidelberg, 04 (критика Вундта).

6. J. Vendryиs. Le langage (соотв. главы).

7. Ch. Bally. Traitй de stylistique franзaise. Paris-Heidelberg, 2 vol. 1909.

8. К.-O. Erdmann. Die Bedeutung des Wortes. Leipzig, 10 (псих.) 1.

1 1. А. Дармстетер. Жизнь слов. 2. К. Нюроп. Жизнь слов. Лейпциг, 1903. 3. М. Бреаль. Опыт семантики. 1904. 4. В. Вундт. Психология народов, т. II. 5. Я. Розвадовский. Словообразование и значение слова. 1904. 6. Ж. Вандриес. Язык. 7. Ш. Балли. Трактат по французской стилистике. Париж-Гейдельберг, 2 тома, 1909. 8. К.-О. Эрдман. Значение слова. Лейпциг, 1910.

Юрий Николаевич интересовался ходом моих работ по теории перевода, по истории «русского Гейне», указывал мне (в самом начале еще) на бесполезность поисков критерия формальной точности в передаче деталей, подчеркивая важность их функций в системе целого и функциональных соответствий в другом языке. Эти замечания прямо вытекали из основных положений «Проблемы стихотворного языка», где вопрос о форме и функции рассматривается, естественно, в одноязычном плане; в двуязычном же разрезе — применительно к переводу — аналогичные мысли высказаны в статье «Тютчев и Гейне», где Юрий Николаевич касается тютчевских переводов. Все это я быстро «принял на вооружение» и советами Юрия Николаевича, так же как и другого своего наставника — Сергея Игнатьевича Бернштейна, воспользовался — с точными ссылками на них — в первых же своих печатных работах (1927-1929 гг.).

Юрий Николаевич не раз читал мне свои переводы из Гейне. Читал он их, как я уже говорил, великолепно и, по-видимому, любил читать, должно быть лишний раз проверяя их в звучании. Давал он мне их и списывать — до того как в 1927 году они были изданы отдельным сборником под заглавием: Г. Гейне. Сатиры (изд-во «Academia»).

В наследия Тынянова переводы из Гейне занимают с количественной точки зрения сравнительно небольшое место, но удельный вес их велик, и значительна та роль, какую они сыграли в развитии нашего искусства поэтического перевода и в ознакомлении читателя с Гейне-сатириком.

Гейне был злободневен и современен, таким он оставался и для последующих поколений — вплоть до наших дней.

Тынянов в своих переводах стремился сохранить злободневность и современность Гейне. Сложная работа над ритмикой стиха нужна была ему для воссоздания той разговорной простоты и непринужденности, с которой Гейне обращался к читателю даже и в самых патетических своих стихах.

Когда я ранним утромМимо окна прохожу,Я радуюсь, малютка,Когда на тебя гляжу.Внимателен и дологТвой взгляд из-под темных век:Кто ты и тем ты болен,Чужой, больной человек?«Я — немецкий писатель,Известен в немецкой стране;Расскажут тебе о лучших,Услышишь и обо мне.А чем я болен, малютка,Болеют в немецком краю;Расскажут про худшие боли,Услышишь и про мою».

Привожу подлинник:

Wenn ich an deinem HauseDes Morgens vorьber geh',So freut's mich, du liebe Kleine,Wenn ich dich am Fenster seh'.Mit deinen schwarzbraunen AugenSiehst du mich forschend an:Wer bist du und was fehlt dir,Du fremder, kranker Mann?«Ich bin ein deutscher Dichter,Bekannt im deutschen Land;Nennt man die besten Namen,So wird auch der meine genannt.Und was mir fehlt, du Kleine,Fehlt manchem im deutschen Land;Nennt man die schlimmsten Schmerzen,So wird auch der meine genannt».

[Когда я утром прохожу мимо твоего дома, меня радует, милая малютка, если я вижу тебя у окна.

Ты испытующе смотришь на меня темно-карими глазами: кто ты и чем ты болен, чужой больной человек?

«Я немецкий писатель, известный в немецкой стране; когда называют имена лучших, называют и мое.

А чем я болен, малютка, болеют и другие в немецкой стране; когда говорят про горчайшие муки, говорят и про мои».].

Вот в переводе Тынянова стихотворение Гейне «Ich glaub' nicht an den Himmel»:

Не верую я в Небо,Ни в Новый, ни в Ветхий Завет,Я только в глаза твои верю,В них мой небесный свет.Не верю я в господа бога,Ни в Ветхий, ни в Новый Завет,Я в сердце твое лишь верю,Иного бога нет.Не верю я в духа злого,В геенну и муки ее.Я только в глаза твои верю,В злое сердце твое.

Подлинник:

Ich glaub' nicht an den Himmel,Wovon das Pfдfflein spricht;Ich glaub' nur an dein Auge,Das ist mein Himmelslicht.Ich glaub' nicht an den Herrgott,Wovon das Pfafflein spricht;Ich glaub' nur an dein Herze,'Nen andern Gott hab' ich nicht.Ich glaub' nicht an den Bцsen,An Holl' und Hцllenschmerz;Ich glaub' nur an dein AugeUnd an dein bцses Herz.

[Я не верую в небо, о котором толкует попишка, — я верую лишь в твои глаза, это мой небесный свет.

Я не верую в господа бога, о котором толкует попишка, — я верую лишь в твое сердце, иного бога у меня нет.

Я не верую в лукавого, в ад и муки ада, я верую только в твои глаза и в злое твое сердце.]