Игоpь Семенов - Рассказы Страница 22

Я, конечно, не театрал, но… Побывать в Москве и не сходить в театр я не смог. Я должен был увидеть кого-нибудь великого живьем. А как же, я ведь из провинции, мне надо. Я, может, потом всю жизнь вспоминать буду. Осененный этой мыслью, я кинулся на театральный киоск. Тот гордо подставил мне сначала один красочный бок, а затем — другой. — Куда есть билеты на сегодня? — просунул я голову к кассиру в окошко. — Да куда хотите, — пожала она плечами. — А на Таганку можно? — не сбавляя темпа продолжал я. — Нет, билеты кончились. — Ну тогда, в Ленком, — с видом знатока продолжал я. — Да вы что? — искренне удивились за окошком. — Заранее надо брать. — А куда можно не зараннее? — В дом киноактера, — веско произнес киоск, — там сейчас юморина.

И тут же перед моим носом оказался красочный плакат. Юморина… Жванецкий, Райкин, Вицин…… Карцев. Я очень люблю юмор. Я не могу без юмора. Я никогда не пожалею 50 тясяч денег на билет на Юморину. — Дайте! — задыхаясь от счастья обратился я к окошку.

Сжимая в кулаке серый обрывок бумажки со штампом "50000 руб.", я двинулся к морю смеха, к светлой встрече со Жванецким, Вициным и… Я несся, и город казался мне уже не таким безликим и серым. Да и о какой серости можно говорить, когда в городе живет Жванецкий или Райкин. Дом киноактера встретил меня радостным безразличием. Почему-то мне провинциалу казалось, что юморина — это много разноцветных шариков и плакатов с шутками. Наверное, я был не прав. Даже на все сто я был не прав.

Перед входом какая-то бабка продавала программки на юморину. — Зачем? — искренне пожал я плечами. — Сейчас пройду в здание и мне дадут такую же бесплатно, а не за десять тысяч. — ??? —??? Я протянул свой билет контролеру и гордо прошел в фойе. — Программку будете покупать? — обратилась ко мне контролер, — Пятнадцать тысяч. — А разве не бесплатно? — Идиот, — прошептали ее глаза, и мне стало не по себе.

В нашем далеком Новосибирске программка в любом театре выдается бесплатно. Я подошел к гардеробщику и подал ему свою куртку и пакет. — Сумки не принимаем, — торжественно ответил хозяин вешалок и плечиков. — Да вы повесьте вместе, и все дела. — Нельзя. Сумки за отдельную плату. — Пятнадцать тысяч? — издевательски посмотрел я на него. — Пять, — искренне возмутился гардеробщик.

Дальше пошло веселее. Пиво (разбавленное, мочеподобное, теплое) — 15000 поллитровый стакан, Бутерброд (с тоненьким кусочком колбасы) — 8000, пирожное (величиной с палец твердый эклер) — 6000. Единственным светлым пятном во всем этом стяжательстве был туалет. Бесплатный туалет в театре, торгующем пивом. Я даже сходил туда без всякого удовольствия, брезгливо зажимая пальцами нос.

Где-то высоко-высоко прозвенел звонок. Я ринулся искать свое место. За 50 тысяч мне достался балкон, до того пыльный и грязный, что я начал чихать. Пробравшись к барьеру, я затравленно опустил голову предчувствуя гомон многоголосой толпы. По залу лениво бродило человек десять таких же приезжих театралов вроде меня. Черт с ним, подумал я, зато Жванецкого увижу.

— Представляете себе, — громко возмутилась солидная дама в меху. — Ни Жванецкого не будет, ни Карцева. Вообще никого. — Как же не будет? — удивился ее пузатый спутник. — В программе же они есть. — Ай брось, — махнула тетка рукой. — Мне сказали что это программа на все случаи жизни. А на самом деле будут только те, кто нигде не занят. — Посмотрим, — безразлично пожал плечами дядька.

Раскрылся занавес, и на сцену выскочил потасканный, видавший виды конферансье. Он нес какую-то чушь, рассказал до такой степени бородатый анекдот и сказал до того пошлую фразу, что меня начало подташнивать. Шаркая толстыми ножками, он пригласил на сцену звезду юмора. Кого бы вы думали? Крачковскую. Я едва удержался за барьер, чтобы не свалиться в пустой зал подо мной. — Здравствуйте, дорогие мои! — радостно возвестила Крачковская, и я понял, что другого за 50 тысяч мне бы и не показали.

Мадам Грицацуева радостно поведала видавшую виды историю о своих съемках в 12 стульях. Весело хохоча, она вспомнила о том, как в сцене с транспортером получила несколько переломов ног, но осталась жива. Я порадовался за нее и похлопал ее мужеству.

Затем на сцену, растрясая песок, вывалился не менее именитый юморист Онуфриев. Ну это тот, который пел за бременских музыкантов. В честь праздника смеха он исполнил попурpи из мультяшных песен после чего торжественно заявил: — Мы с вами встретимся еще в антракте, я буду сидеть за столиком со своим новым магнитоальбомом.

Далее артисты-юмористы пошли по возрасту. Первая пенсионная группа… Вторая… Супер-песок. Но был и юмор. Когда объявили Вицина, его долго не могли найти. Кстати, он так и не вышел в первом отделении. Вместо него на сцену обрушился Моргунов. Умо-о-ора.

Перед антрактом выступил Инин, показал последний новогодний кинокапустник, который мне уже посчастливилось видеть по телевизору и сообщил, что, дескать, у него вышла книжка, и все желающие могут в антракте приобрести ее.

В антракте, когда я спустился с балкона, в торговом ряду тесно сидели: Онуфриев с кассетами, Инин с книжкой, кто-то еще с чем-то там и шустрый паренек бегал с плакатом, предлагающем за 60000 сфотографироваться на полароид с Вициным. Сам Вицин прятался где-то за зашторенной дверью, поджидая клиентов. Я плюнул под ноги и покинул юморину в антракте. Мне было очень смешно, но в большей степени непонятно, куда же я попал.

В следующий раз я стал более опытным. Заранее узнав у местных, какой театр самый популярный, я предварительно обзавелся билетом в Сатирикон. Райкина я уже видел, он приезжал к нам в Сибирь и очень всем понравился своей критикой московской зажравшейся публики. Что ж, посмеемся, очень грустно подумал я по пути на представление. Сатирикон мне понравился. Маленький, аккуратненький театрик с домашней обстановкой, шампанским в буфете и тоже бесплатным туалетом. Место у меня было у прохода в пятом ряду, и я хорошо видел всю сцену. Мне в общих чертах даже понравилось. Кое-где я даже смеялся. Когда вышел сам Райкин все затихли. И что же Костя опять погнал тот же монолог, который я уже слышал в Сибири, но только вместо столичной, зажравшейся и отсталой фигурировала провинциальная публика, начинающая понимать что-либо после окончания выступления. Мне стало немного обидно и я встав, гордо покинул зал. — Вам не понравилось? — участливо спросила женщина на дверях. — Понравилось, — покривил я душой. — Только я уже все понял. — Так он же еще не закончил. — А я понял гораздо раньше.

Неделя пребывания в столице лениво двигалась к благополучному завершению. Я почему-то был счастлив, что покидаю ее. Ничего не оставалось у меня в сердце на память. Может это и к лучшему. И только, поднявшись на самолете над городом, в окошко я неожиданно увидел, как красив этот город ночью с высоты. Большое и Малое Кольца огней, опоясывающие целые массивы млечного пути, и лучи, расходящиеся от центра к этим кольцам, заворожили меня. И не надо было спускаться вниз, достаточно лишь пролететь на высоте птичьего полета…

---

ПИЛИВАН — слово, смысл которого я понял только на следующий день. В то время всюду висела реклама "Если это ПИЛИВАН, значит надо пить и вам". Слитность написания двух слов и обманула меня.

Над городом плыл последний, по всей видимости, в этом году теплый денек. Блаженно раскидав по скамейке конечности, я нежился в его ласковых лучах и разглядывал проносящиеся мимо меня женские ноги. Длинные, короткие, стройные, в сетчатых чулочках и на высоком каблуке, они неслись прочь, обволакивая меня облаком желания и воображения. Ноги зовущие и ноги манящие. Я делал умное, отрешенное лицо и пытался думать, но в голову не приходило ни одной мысли кроме вопроса, почему почти каждого мужика заводят женские ноги. Я даже не пытался найти ответа, а просто тупо повторял про себя: "Почему каждого мужика заводят женские ноги?".

— Учили в детском саде малышей: "У манекенщиц ноги от ушей". Вчера я разглядел начало этих ног, но уши, хоть убей, найти не смог, — шепотом процитировал я где-то услышанный стишок. — Что вы сказали? — повернулся ко мне сосед по скамье, благообразный седой пенсионер. — Хороши ноги, — подмигнул я ему, кивая головой в сторону проплывающих в этот момент мимо нас ножек. Старикан нахмурился, поворачиваясь по направлению кивка моей головы, а затем рот его расплылся в довольной улыбке. — Да, — протянул он. — Хороши. У моей бабки, правда, не хуже были в молодости. — Ну… — махнул я рукой, — это в молодости. А у этой сейчас. — Так это как посмотреть, — оживился сосед. — В молодости мне тоже кроме ног ничего не надо было. А вот с годами. — А вот с годами мне ничего кроме лекарств не надо будет, — кивнул я ему и, нехотя, оторвал задницу от скамейки. Старичок укоризненно покачал головой мне во след.