Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты Страница 22

Нехлюдовъ вдругъ увидалъ все то, что онъ долженъ былъ сдѣлать, и то, что онъ сдѣлалъ, вернувшись къ тому чудесному, святому состоянію душевному, въ которомъ онъ былъ 14 лѣтъ тому назадъ, не тогда, когда онъ погубилъ ее, а тогда, когда онъ платонически любилъ ее.

И, Боже мой, какимъ порочнымъ, преступнымъ и, главное, дряннымъ онъ видѣлъ себя теперь.>

Онъ не зналъ еще, что онъ будетъ дѣлать, но зналъ теперь, что онъ будетъ жить не по инерціи, не подъ внѣшними вліяніями, но самъ собою, изъ себя. По отношенію ее, Катюши, онъ не зналъ еще, что онъ сдѣлаетъ, но онъ зналъ, что ему надо одинъ на одинъ увидать ее. «Пойти сейчасъ сказать председателю? Но нѣтъ, если узнаютъ мои отношенія къ подсудимой, меня отведутъ. А надо помочь ей. Помочь ей, – повторилъ онъ себѣ. – Погубить совсѣмъ и потомъ помочь тѣмъ, чтобы ей идти не въ дальнюю, а ближнюю Сибирь».

Дѣло тянулось долго.105 Послѣ допроса свидѣтелей и переговоровъ ихъ съ подсудимыми, осмотра вещественныхъ доказательствъ предсѣдатель объявилъ слѣдствіе оконченнымъ, и прокуроръ началъ свою рѣчь. Онъ долго говорилъ непонятнымъ языкомъ, употребляя всѣ силы на то, чтобы ухудшить положеніе обвиняемыхъ, въ особенности Масловой. Онъ доказывалъ то, что Маслова, очевидно тогда же, когда пріѣзжала за деньгами, рѣшила ограбить купца и съ этой цѣлью поила его въ домѣ терпимости и съ этой цѣлью пріѣхала опять. Послѣ прокурора долго говорил[и] защитник[и]. Сначала говорилъ нанятый адвокатъ, оправдывая Евфимію, потомъ одинъ, назначенный судомъ, кандидатъ на судебныя должности, защищая Симона, и другой, недавно кончившій студентъ, защищавшій Маслову, громоздко, глупо доказывалъ, что она не имѣла намѣренія отравить и перстень взяла въ пьяномъ состояніи.106

Прокуроръ не оставилъ рѣчи адвокатовъ безъ отвѣта и опровергъ ихъ доводы: это были злодѣи, опасные для общества, въ особенности Маслова. Потомъ предложено было подсудимымъ оправдываться. Евфимія долго говорила. Симонъ сказалъ: «безвинный, напрасно». Катерина хотѣла что то сказать, но не выговорила и заплакала. Когда Катюша заплакала, Нехлюдовъ не могъ и самъ удержаться и такъ громко сталъ сдерживать рыданія, что сосѣди оглянулись на него.

Послѣ этаго и еще нѣкоторыхъ формальностей утвержденія вопросовъ Предсѣдатель сказалъ свое резюме. Онъ объяснилъ, въ чемъ обвиняются, что есть грабежъ, что есть убійство и т. п., потомъ сказалъ о правѣ присяжныхъ и значеніи ихъ приговора. Все было прекрасно, но не было именно того, что хотѣли представить судьи, не было ни справедливости, ни здраваго смысла. Не было справедливости потому, что если были кто виноваты въ этомъ дѣлѣ, то были виноваты прежде всего тѣ Розановы, которые держали такіе дома, тѣ купцы, которые ѣздили въ нихъ, тѣ чиновники, то правительство, которое признавало и регулировало ихъ, и, главное, тѣ люди, которые, какъ Нехлюдовъ, приготавливали товаръ въ эти дома. Но никого изъ этихъ виновныхъ не судили, даже не обвиняли, а обвиняли тѣхъ несчастныхъ, которые приведены почти насильно въ такое положеніе, въ которомъ они дѣйствительно невмѣняемы.

Здраваго же смысла не было потому, что цѣль всего этаго суда состояла не въ томъ, чтобы сдѣлать повтореніе такихъ ужасовъ невозможнымъ, не въ томъ, чтобы спасти будущихъ Катюшъ отъ погибели, помочь этимъ опомниться и выбраться изъ той грязи, въ которую она попала, а только въ томъ, чтобы по случаю этихъ Катюшъ получать жалованье, добиваться мѣста, блистать краснорѣчіемъ и ловкостью.

Послѣ несносно длинной болтовни, въ которой предсѣдатель говорилъ съ одной стороны и съ другой стороны, но слова которой не имѣли никакого значенія, онъ вручилъ присяжнымъ листъ вопросовъ, и они встали и пошли въ совѣщательную комнату.107

Проходя въ комнату, Нехлюдовъ взглянулъ еще разъ на Катюшу. Ея умиленное настроеніе уже прошло, и на нее нашло, очевидно, опять то бѣсовское, какъ называлъ это для себя Нехлюдовъ, съ которымъ она разсказывала, какъ было дѣло. Она что то оживленно шептала и улыбалась.

Первое, что сдѣлали присяжные, войдя въ совѣщательную комнату, было то, что они достали папиросы и стали курить. И тотчасъ же начался оживленный разговоръ о бывшемъ дѣлѣ.

– Дѣвчонка не виновата, запутали ее, – сказалъ купецъ.

Полковникъ сталъ возражать. Нехлюдовъ вступился, доказывая, что она не могла взять деньги въ то время, какъ пріѣзжала одна съ ключемъ, а что ея пріѣздъ подалъ мысль коридорнымъ, и они воспользовались этимъ, чтобы свалить все на нее. Нехлюдовъ и не думалъ о томъ, что онъ будетъ защищать Катюшу и какъ онъ будетъ защищать ее; онъ просто началъ разговоръ съ Полковникомъ, но кончилось тѣмъ, что онъ убѣдилъ всѣхъ, только одинъ прикащикъ возражалъ.

– Тоже мерзавки эти дѣвчонки, – говорилъ онъ и сталъ разсказывать, какъ одна украла на бульварѣ часы его товарища. Одинъ присяжный по этому случаю сталъ разсказывать про еще болѣе поразительный случай.

– Господа, сядемте и давайте по вопросамъ, – сказалъ старшина.

Всѣ сѣли, и старшина прочелъ вопросы: виновна ли Евфимія такъ то, въ томъ, что, и т. д.

Евфимію признали виновной, но заслуживающей снисхожденія.

Виновенъ ли Симонъ и т. д. въ томъ, что, и т. д.

И Симона признали виновнымъ и въ томъ и въ другомъ.

– Виновна.108

Присяжные позвонили. Жандармъ, стоявшій съ вынутой на голо саблей у двери, вложилъ саблю въ ножны и посторонился. Судьи вошли, сѣли, и одинъ за другимъ вышли присяжные. Полковникъ, съ важнымъ видомъ неся листъ, подошелъ къ Предсѣдателю и подалъ его. Предсѣдатель прочелъ, посовѣщался. Отвѣты оказались правильными, и онъ подалъ ихъ назадъ для чтенія. Старшина прочелъ. Предсѣдатель спросилъ прокурора, какимъ наказаніямъ онъ полагаетъ подвергнуть. Прокуроръ, взволнованный и, очевидно, огорченный тѣмъ, что ему не удалось погубить всѣхъ, справился гдѣ то, привсталъ и сказалъ:

– Симона полагаю подвергнуть наказанiю на основаніи статьи 1805, Евфимію Бочкову – на основаніи ст. 117 и Екатерину Маслову – на основаніи ст. 1835, 2 примѣчанія. Судъ удалился. Всѣ встали съ мѣстъ и ходили. Одни подсудимые все также сидѣли передъ солдатами съ оружіемъ. Нехлюдовъ прошелъ мимо подсудимыхъ довольно близко.

Она очень измѣнилась: были морщинки на вискахъ, рѣсницы (ея удивительная красота тогда) были меньше, но тѣже прелестные агатовые глаза съ своимъ таинственно притягательнымъ выраженіемъ. Она подняла ихъ, скользнула взглядомъ и по немъ и, не узнавъ его (очевидно, она такъ далека была отъ возможности этого), опять опустила ихъ. Да, понятно, что даже пьяный купецъ полюбилъ ее и повѣрилъ ей ключъ.

Довольно скоро вышелъ судъ. Всѣ встали и опять сѣли.