Валерий Брумель - Не измени себе Страница 23

Практически вопрос до сих пор не решен. У нас нет никаких условий для проведения нормальной работы подобного семинара - ни помещений, ни достаточного количества аппаратов. Нам необходима конкретная помощь.

Понимая, что она нам не может быть оказана в ближайшее время, мы считаем, что такое мероприятие, как один выездной семинар, не сумеет решить основной задачи по освоению и внедрению в практику методов лечения, разработанных нашей лабораторией. По этой причине мы предлагаем создать постоянно действующие курсы типа усовершенствования врачей с цикличностью занятий 3 месяца. Было бы целесообразно выделение соответствующих штатных единиц преподавателей. Ничего этого, как и всего, что перечислено выше, мы не имеем. Строительство запланированного корпуса не начинается тоже. В связи с актуальностью задачи просим вас изыскать возможности ее решения".

Я не желал, чтобы все дело путем единственного (для проформы) семинара свели на тяп-ляп.

Очередные нападки, которые могли явиться результатом этой "записки", меня не страшили. Я к ним привык. Чуть меньше, чуть больше - какая разница? Главное - дело. И если стоять за него, так до конца...

Обвинения, конечно, посыпались незамедлительно:

"Калинников испугался семинара", "Метод Калинникова несостоятелен" и тому подобные. Выступления на травматологических конференциях, симпозиумах приобрели новую окраску:

"...Пусть даже медицинская практика доктора Калинникова обогнала теорию... Допустим!.. Но именно это-то и не дает нам права повсеместно распространять его аппарат!"

"...Факт. Да. При гнойном воспалении вопреки всем медицинским правилам человеческая кость в аппарате срастается... Но какой этому сопутствует биологический процесс? Ответьте?.. Совершенно ясно, товарищи, что метод Калинникова не имеет под собой исчерпывающей научной базы. То, что мы наблюдаем, - это только талант и искусство. Но разве можно увезти с собой домой талант другого человека?"

Возражал я примерно так:

"...Да, мы не знаем еще всех биологических процессов, ну и что? Для этого нужно время, а главное, настоящая научная база и кадры, чего мы пока не имеем... Разговоры насчет таланта - выдумки! В нашей лаборатории, помимо меня, аппарат умеют накладывать уже больше десятка врачей... Кто не знает причин моего отказа от семинара, тому повторяю: я за наш метод всерьез. Поверхностное изучение его не приведет к положительным результатам. Это моя позиция..."

Одновременно с этими перипетиями я закончил написание диссертации. Прежде чем представить ее на защиту, необходимо было собрать три положительных отзыва.

Первый оппонент, профессор из Ленинграда, продержал мою работу полгода и в результате высказать свое мнение отказался. Второй, видный травматолог из Казани, заключение прислал, но безрадостное. Мою диссертацию он оценивал как еле-еле натягивающую на кандидатскую. Я ничего не понимал: метод, посредством которого излечились уже около 3000 больных в три раза быстрее обычных сроков, ни в чем не убеждал моего коллегу. Тут было что-то не то. С третьим оппонентом повезло, он прислал самую восторженную рецензию и вызвал меня для защиты диссертации в свой институт травматологии и ортопедии, которым руководил. Фамилия его была Байков.

Диссертацию я защитил. На банкете Байков с глазу на глаз вдруг сказал мне:

- Знаете, а ведь я тоже был предупрежден, чтобы не переоценить значения вашей диссертации.

- Кем?

- Неважно. Лицо в нашем мире довольно влиятельное.

- Ясно, - протянул я. - Что же это лицо еще сказало?

- Что в лучшем случае ваша работа натягивает на кандидатскую. Но я ответил, что научными принципами торговать еще не научился и надеюсь, что никогда не научусь. Ваша диссертация заслуживает докторской.

Я рассеянно покивал.

- Вы сказали: вас тоже предупредили. А почему "тоже"?

- Ну, видимо, как и двух ваших предыдущие оппонентов.

Меня словно ударило - я почувствовал одну и ту же руку. Везде: в перипетиях, связанных с затяжкой строительства нового корпуса, в бесплодной переписке по поводу выездного семинара, в интонациях выступлений на симпозиумах в мой адрес и вот теперь, в истории с диссертацией. Эта рука обладала большой силой, связями и очень тонко, незаметно пыталась держать меня "на привязи".

Байков мягко положил мне на плечо руку.

- Все это мелочи. Главное, что вы открыли новую главу во всей травматологии.

В ВАК мою диссертацию представили как докторскую.

Везение, по-моему, сестра прогресса. В Сургану заехал один из членов ЦК КПСС. Он возвращался из зарубежной поездки и на два дня задержался у нас по делам. Обком партии посоветовал ему посетить нашу лабораторию.

Член ЦК нашел время, прибыл в клинику. Я ему все показал, вкратце объяснил суть метода. Он спросил:

- А в Америке этот метод применяют?

- Пока нет. Они написали нам несколько писем с просьбой ознакомить их с нашим аппаратом подробнее.

- Покажите письма.

Член ЦК прочел их, помолчал.

- Мы дождемся, что они первыми начнут применять у себя наше отечественное изобретение... Чем вам можно помочь?

- Базой. Крупной современной научной базой, где могли бы специализироваться врачи со всего Союза.

- Иначе, нужен специальный институт?

- Да.

- Здесь, в Сургане? А почему не в Москве?

- Если откровенно, то в Москве у меня девяносто процентов времени будет уходить на улаживание неизбежных трений с моими коллегами.

Член ЦК задумался.

- Я попрошу Минздрав СССР вынести ваш вопрос на обсуждение коллегии. И еще: подготовьте необходимые материалы по вашему методу, я доложу в ЦК.

Он уехал, в Сургане появился Зайцев. Наконец-то он получил возможность ознакомиться с результатами компрессионно-дистракционного метода.

- Пока своими глазами не увидишь, не поверишь!

Троекратно расцеловав меня, Зайцев добавил:

- Готовьтесь к лауреатству!

Через две недели он прислал мне телеграмму, что моя диссертация утверждена в ВАКе, и сожалел, что не может отпраздновать это событие вместе со мной.

Действительно, стоило отпраздновать. Вечером мы сели дома за стол, выпили первую рюмку за мой успех. Настроение у меня было приподнятое, благодушное. Раздался междугородный звонок. Звонил заместитель министра здравоохранения РСФСР Фуреев. (Он относился к моему методу с симпатией.)

- Как дела? - осторожно поинтересовался он.

- Неплохо, - ответил я. - Праздную!

По молчанию я ощутил, что Фуреев хочет сообщить что-то неприятное, но колеблется. Я напряженно проговорил:

- Вы, наверное, еще не знаете. Мне Зайцев телеграммой сообщил.

-Нет! - вдруг закричал Фуреев. - Какая наглость! Какое лицемерие! Не верьте!.. Вас хотят сбить с толку и дезориентировать! У вас все гораздо сложнее!

- Не понимаю, - произнес я. - Не верить Зайцеву?

- Насчет Зайцева не знаю. Вероятней всего, что его дезинформировали. Он не член ВАКа. Мне известно другое: ваша диссертация кем-то опять ставится под сомнение. Вас скоро вызовут на заседание ВАКа, готовьтесь. Ко всему. Поняли?

- Да, - откликнулся я. - Спасибо.

Я почти осязаемо почувствовал уже не руку, а стену.

БУСЛАЕВ

После Олимпиады в Токио мне захотелось расслабиться. Я устал, потом дома опять все пошло кувырком - жена (в который уже раз) ушла от меня с сыном к матери.

Я улетел в Киев. На моем горизонте вновь появился Воробей - тот самый, с которым я тренировался у Абессаламова. К этому времени он стал чемпионом Союза и мира по пятиборью. В Киеве Воробей служил в рядах Советской Армии, там же и тренировался. Симпатичный, добрый, трудолюбивый, но загульный парень. Свой быт он не устраивал. В его однокомнатной квартира стоял стул, на полу лежал матрац с двумя подушками (без наволочек), поверх два байковых одеяла. Одежда была свалена в кучу на чемодане. Единственное, что украшало его жилище, музыкальная установка. Без нее скучали женщины, которые бесперебойно появлялись в этой квартире. Спустя месяц мы оба устали. Воробей предложил поохотиться, У него был знакомый егерь. По его совету мы отправились в одну из деревень за сорок километров от Киева.

Для селян наше появление оказалось как нельзя кстати. Кабаны пожрали в буртах много картошки. Нам сообщили, что в округе их целое стадо - огромных, жирных, а главное - наглых. Они даже в деревню заходить начали.

После охоты я неожиданно ощутил тоску по хрусту шиповок на гари, по самой высоте. Я понял: полоса спада прошла, хватит бездельничать, пора возвращаться в прыжковый сектор. На другое утро я улетел домой.

Приступив к тренировкам, я дал себе зарок не спешить. Начался легкоатлетический сезон, соревнования, которых я не мог избежать, не ждали. Было ясно: пока я обрету былую спортивную форму, мне придется потерпеть несколько поражений. С этим предстояло смириться...

Но случилось так, что, "поднимаясь", я все-таки не проиграл ни одного поединка. Видимо, потому, что против логики всякий раз восставало мое самолюбие.