Михаил Гоголь - Мертвые души Страница 24

“Ну, а какого вы мнения об жене полицмейстера”,[Вместо “Ну, а какого ~ полицмейстера”: А жена полицмейстера] прибавила Манилова. “Не правда ли, прелюбезная[Не правда ли, какая препочтенная и прелюбезная] женщина”.

“О, это одна из достойнейших женщин, каких только я знал”, отвечал Чичиков.

За сим не пропустили[За сим Манилов не пропустил] председателя палаты, почтмейстера, и таким образом перебрали почти всех чиновников города, которые все оказались самые[которые, как нарочно, все были] достойные люди.

“Вы всегда в деревне проводите время?” сделал, наконец, в свою очередь, вопрос Чичиков.

“Больше в деревне”, отвечал Манилов. “Иногда, впрочем, приезжаем в город для того только, чтобы увидеться с образованными людьми. Одичаешь, знаете, если будешь всё время жить взаперти”.

“Правда, правда”, сказал Чичиков.

“Конечно”, продолжал Манилов, “другое дело, если бы соседство было хорошее, если бы, например, такой человек, с которым бы, в некотором роде, можно было поговорить[а. поговорить красноречиво эдак] о любезности, о хорошем обращении, о какой-нибудь науке, чтобы этак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье[а. дало бы паренье] эдакое…” Здесь он еще что-то хотел[прибавить] выразить, но заметивши, что несколько зарапортовался, ковырнул только рукою в воздухе и продолжал: “тогда, конечно, деревня и уединение имели бы очень много приятностей. Но решительно нет никого… Вот только иногда почитаешь “Сын Отечества””.

Чичиков согласился с этим совершенно, прибавивши, что ничего не может быть приятнее, как[Вместо “Чичиков ~ как”: “Это справедливо ~ лучше, как (РМ)] жить в уединении, наслаждаться зрелищем природы и почитать иногда какую-нибудь книгу. [природы, почитать иногда книгу]

“Но знаете ли”, прибавил Манилов: [“прибавил Манилов” вписано. ] “всё если нет друга, с которым бы можно поделиться…”

“О, это справедливо, это совершенно справедливо”, прервал Чичиков: [“прервал Чичиков” вписано. ] “Что все сокровища тогда в мире! Не имей денег, имей хороших людей для обращения, сказал один мудрец”.

“И знаете, Павел Иванович!” сказал Манилов, сделавши такую сладкую мину, что уж даже было[что даже сделалось] несколько приторно, как натощак, “тогда чувствуешь какое-то, в некотором роде, [какое-то эдакое] духовное наслаждение… Вот как, например, теперь, когда случай мне доставил счастие, можно сказать, редкое, которого я даже, в некотором роде, недостоин: то есть говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором…”

“Помилуйте, [О, помилуйте] как можно, чтобы я льстил себя… Ничтожный человек и больше ничего”, отвечал Чичиков. [“отвечал Чичиков” вписано. ]

“О! Павел Иванович! Я бы с радостию отдал половину всего моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств, которые имеете вы!..”

“Напротив того, я бы почел с своей стороны за величайшеее…”

Неизвестно, до чего бы дошло взаимное излияние чувств обоих[до чего бы дошли взаимные учтивства двух] приятелей, если бы вошедший слуга не доложил, что кушанье готово.

“Прошу покорнейше”, сказал Манилов. “Вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах и в столицах. У нас просто по русскому обычаю щи, но от чистого сердца. Покорнейше прошу”.[Прошу покорнейше]

Тут они еще несколько времени поспорили о том, кому первому войти, и наконец, Чичиков вошел боком в столовую.

В столовой уже стояли два мальчика, дети Манилова, которые были в тех летах, когда сажают уже за стол, но еще на высоких стульях. При них стоял учитель, который очень вежливо и с улыбкою поклонился. Хозяйка села за свою суповую чашку. Гость был посажен между[Вместо “Гость ~ между”: Мужчины ~ между (РМ)] хозяином и хозяйкою. Слуга завязал детям на шею салфетки.

“Какие миленькие дети”, сказал Чичиков, посмотрев на них, “а который год?”

“Старшему осьмой, а меньшому вчера только минуло шесть”, сказала Манилова.

“Менелай!” сказал Манилов, обратившись к старшему. Чичиков поднял несколько бровь, услышав такое совершенно неожиданное имя, [такое странное имя] но постарался тот же час привесть лицо в обыкновенное положение. “Менелай, скажи мне, какой лучший город во Франции?”

Здесь учитель обратил всё внимание на Менелая и, казалось, хотел вскочить ему в глаза, но наконец совершенно успокоился и кивнул головою, когда Менелай сказал:

“Париж”.

“А у нас какой лучший город?” спросил опять Манилов.

Учитель опять…[Фраза не дописана. ]

“Петербург”, отвечал Менелай.

“А еще какой?”

“Москва”, отвечал Менелай.

“Умница, душенька!” прибавил с своей стороны Чичиков. “Скажите, однако ж”, продолжал он, обратившись с некоторым видом изумления к Маниловым. “В такие лета и уже такие сведения. Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности”.

“О, вы еще не знаете его”, отвечал Манилов, “у него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой, Алкивиад, тот не так быстр, а этот сейчас, если что-нибудь встретит: букашку, козявку — тотчас обратит внимание. Я его прочу по дипломатической части. Менелай!” продолжал он обратясь снова к нему: “хочешь быть посланником?”

“Хочу”, отвечал Менелай, жуя хлеб и болтая головою направо и налево.

В это время стоявший позади лакей утер посланнику нос, и очень хорошо сделал, иначе бы канула в суп препорядочная посторонняя капля. Разговор начался за столом об удовольствии спокойной жизни, прерываемый замечаниями хозяйки о городском театре и об актерах. Учитель очень внимательно глядел на разговаривающих и, как только замечал, что они были готовы[что уста их готовы] усмехнуться, в ту же минуту раздвигал рот и смеялся с величайшим усердием. Один раз только лицо его приняло суровый вид, и он, стукнув вилкою по столу, устремил взгляд на сидевших насупротив его[против него] детей. Это было весьма у места, потому что Менелай укусил за ухо Алкивиада, и Алкивиад, зажмурив глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром. Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову с словами: “Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли”. На что Чичиков отвечал: “Покорнейше благодарю, не беспокойтесь, я сыт, приятный разговор лучше всякого блюда”.

Уже встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно и, поддерживая рукою спину своего гостя, готовился таким образом препроводить его в гостиную, как вдруг Чичиков объявил с весьма значительным видом, что он намерен с ним поговорить об одном очень нужном деле.

“В таком случае позвольте мне вас попросить в мой кабинет”, сказал Манилов и повел Чичикова в небольшую боковую комнату, обращенную окном на синевший лес.

“Вот мой уголок”, сказал Манилов.

“Приятная комната”, сказал Чичиков, окинувши ее глазами. Комнатка была точно не без приятности: стены были выкрашены какой-то голубенькой краской в роде серенькой, четыре стула, одно кресло и стол, на котором[Вместо “Комнатка ~ на котором”: В комнате было мебели не много: стол, на столе<?>] книжка с заложенною закладкою, о которой мы уже имели случай упомянуть, несколько исписанных бумаг, но больше всего[но больше всего было] табаку. Он был в разных видах: в картузах и в табачнице, и, наконец, насыпан был просто кучею на столе. На обоих окнах тоже помещены были горки выбитой из трубки золы, расставленные не без старания очень красивыми рядками. Заметно было, что это доставляло хозяину препровождение времени.

“Позвольте вас попросить расположиться в этих креслах”, сказал Манилов, “здесь вам попокойнее”.

“Позвольте, я сяду на стуле”.

“Позвольте вам этого не позволить”, сказал Манилов с улыбкою. “Это кресло у меня уж ассигновано для гостя. Ради или не ради, но должны сесть”.

Чичиков сел.

“Позвольте мне вас попотчевать трубочкою”.

“Нет, не курю”, отвечал Чичиков ласково и как бы с видом сожаления.

“Отчего?” сказал Манилов тоже ласково и с видом сожаления.

“Не сделал привычки, боюсь, говорят, трубка сушит”.

“Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение! Я полагаю[Я нахожу] даже, что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку был поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо рта трубки не только за столом, но даже с позволения сказать во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но благодаря бога до сих пор так здоров, как нельзя лучше”.[как нельзя быть лучше. Это я вам скажу действительно слу<чается>]