Иван Шмелев - Том 7. Это было Страница 24

Повыждал я, как он поосвободился, – билет затребовал и в двух словах все. А ему уж известно, что казаки ожидаются ночью, с северного охвата, должны линию на К… закупорить.

– Действуйте, но с крайней осторожностью! – говорит. – Что-то они пронюхали, «нить» какую-то получили, нащупать только не могут. Решите с Куды-Прё и немедленно смывайтесь. Пароль такой-то.

Заколебался я тут: не смыться ли? Завтра финал торжественный, а ну-ка сыграешь в ящик?

– Попытайтесь. Если их до полуночи не угробят, может и выгореть. Впрочем, я вас не связываю.

Рискнул – погнал к силачу: не застану – руки умою. А сердце взмывает… Господи, завтра освобождение… только бы казаки не опоздали!..

Прибегаю в «Грандотель», а от него мадамочка в мехах выскочила, очень верткая, губы кровью накрашены, лицо в мушках, – и двое михрюток чемоданы за ней волокут. Ясно – крылышки подвязала, на отлете. А он сидит у себя, в дезабилье, в голубой шелковой рубахе, напудренный, как пекарь, до глаз, и коньяк дует под соленый горох.

– Сматываюсь и я… – говорит. – Моя цацынька слово с меня взяла, нипочем не отпускает, как репей! Влюбилась, стерва! Один уж чемодан отправил, пропадай моя голова!..

– Значит, – говорю, – изменником хочешь быть?

– Да я, – говорит, – у политике вашей не понимаю. Может, она и вредная, а любит меня ужасно, и красавица с огнем! Дом мне в Москве подарить обещалась… Всем вертит, по фамилии Лаката! Она меня в чемпионы мира произведет, чертом сейчас клялась на подушках, язва! Не могу без ее, никак! И коньяк пить умеет, шельма. За границу хочет везти, как я самородный… икзимпляр!

Сильно он был на взводе. Подумал – куда с таким? Да защемило что-то, о тех вспомнил. Говорю:

– Черт с тобой, изменяй России!.. Но невинных-то хоть спаси, героев! Пустяки тебе стоит, а за это тебе зачтется!

Стал ломаться:

– С меня нельзя строго спрашивать, я самород искусства… и радость всем доставляю беспартийно. Она мне все объяснила… и мы создаем новую хворму…

Совсем одурел, дурак. Говорю ему:

– И меня теперь предать можешь? Иди, доноси твоей… Зацепил его этим здорово.

– Я им не продался. Я возля их хожу, чтобы людей спасать!

– Вот и спасай… троих вот-вот угробят…

– Нет, этих не выпустят. Она мне по секрету говорила, что нить нашли, заговор идет. И в трубу к утру вылетают. Меня Антипкин еще намедни в поезд звал!

Стал я его умолять, во имя правды:

– Настоящая-то сила, когда людей от смерти спасают, а не бра-руле. Употреби на дело филантропическое!.. У них дети, матери, Россия… а ты с подлой бабенкой занимаешься! Ведь и ты православный, русский… и у тебя мать была… Вспомни, спаси, – и во всех газетах пропечатают, и на афишах, и за границей везде прославишься!..

Донял.

– Ладно, – говорит, – допью, и поедем. Только, чур, вместе, мне с тобой веселей.

Подумал-подумал – надо! Смываться время, а тут – в самое пекло, к ним. Допил, поехали.

У него казенный извозчик был. Приезжаем в гостиницу, где Антипкин квартировал, – выехал в неизвестном направлении! Туда, сюда, – нет, на линию отъехал! Пропускают, но уж не интересуются, крылья чистят. Учу его поумней как объясняться. Развития в нем мало, одно долдонит: невинных иду спасать! Ходит дерзко, кулаками машет:

– Ужасная во мне сила, хоть рельцы рвать! Это она меня так взбодрила, от любви!

Чуть винтовкой дорогу загородят, – пальцем отшвыривает. Все его знают, фамилия выдающая. Узнали: на третьих путях стоит поезд командарма, и те трое там, в товарном вагоне; нить найдена, вот-вот всю организацию накроют, а пока следствие, из центра важный руководитель. Хожу за ним бодро, а ноги… – будто по змеям ходишь! Махнули на вокзал. Один подлетел – назад!.. Куды-Прё ка-ак рыкнет:

– Ка-ак так, назад?!. Читай, товарищ!.. Прочитал, – винтом:

– Пожалуйста, товарищ Куды-Прё… только товарищ Лаката минут десять как отбыла в Москву…

А это был пропуск, личная ее карточка.

– Еду! Важное имею к командарму… мой секлетарь! Как в рыло плюнул. Прошли, а там у каждого столба стража. Все его знают, кричат – смеются:

– А, товарищ… Куды прё-о?!

Чуть что – бумагу к носу, а в ней: «Во всякое время дня и ночи, для личного доклада»! «Докладывали» они с Антипкиным. Я руки потираю, – в два счета освободим, а завтра Пасху петь будем.

– Не застану – по прямому проводу добьюсь! – кипит Куды-Прё, решительности набрался.

Хожу смело, у товарищей прикурить прошу, «данке зер» говорю, – больше доверия. Вышли на третий путь. Поезда под парами, со всяким добром, – кресла бархатные, сундуки, – трофеи эвакуируют. Из вагонов головы суются, хоть и зима, такой оживленный разговор… Дураки на фронте бараньими головами рай себе добывают, орудия близко бухают и пулеметы шьют, – а тут сахаром да мукой орудуют, грабельмейстеры на отлете.

– Поезд мне товарища командарма?! – орет Куды-Прё, бумагу к носу.

Солдатишки мотают – вон! Поезд легкий, и при нем два товарных вагона было. Подходим к одному. Двое, с винтовками, семечки лущат. Зубы заиграли:

– А, товарищ Куды-Прёшь! с нами?

– Натурально с вами, с чертями! Чего у вас тут, какие бралиянты?..

– Концанеры, офицерьё. Ночью с кульерским им.

А те слышат. Куды-Прё понял и говорит, чтобы духу им придать:

– За ними и пришел. В два счета выхвачу… приятели мои! Язык-то у него уж мокрый.

– Навряд отпустят, решенные. Некогда тут возиться с ними, в пути им пересадка будет.

– Навряд?! Раз чего захочу – горы повалятся!

А тут дрезина груженая стояла, пудов на тридцать. Лапой за передок и поднял!

– Налево аль направо… ну?!.

И напугал, и обрадовал. А там главного кого-то имущество было, мешочки с сахаром. А из вагона подкашливают: спасите!

– В минт ослобожу, раз плюнуть! Эх, – говорит, – ца-цынька моя отлетела, а то бы все замки посыпались! Я на ее прием знаю!

Прямо, – таким герольдом! Прет к вагону, где провода, как пауки в окошке. Часового повернул, как папироску…

– Узнаёшь, товарищ?.. – и слово загнул – знак восклицательный! – Как так – не приказано?! А я слово знаю!..

На ухо и шепнул. А это она ему секретный пропуск доверила. Только для особ первого ранга такой у них знак имелся: пропустят в самую экстренную минуту.

– Понимаю, и можете сажаться, а сюда нельзя. Товарищ командарм на позициях, а тут помзамком!

– А-а, подзамком? Его-то мне и надо! Я ему, коту, головомойку сейчас устрою!

Тот и рот разинул.

– Продул ему, собаке, пять тыщ в железку, пусть теперь живым товаром уплатит!

А солдатишка все упирается:

– Под страхом расстрела не могу, самолично товарищ помзамком наказали!

– У Сашки да позволения мне просить?!. – в раж вошел, глаза кровью налились. – Да я вас обоих с помзамком расстреляю! В Москву ей сейчас ахну, она!..

За кинжал хватается, напирает…

– Тут жизнь зависит!., чрезвычайная важность, под расстрел!..

Напором покорил. Шипит-шепчет, словно тайну какую знает.

– Проходите, коли так…

Шасть Куды-Прё на подножку, я за ним. А там звонки трещат, телефоны пищат… Идем, как первые комиссары, а в ногах ртуть, – унесло бы куда подальше! В пасть влезли в самую. А Куды толкается, кто навстречу… Знают его, поглядывают странно, а он все на ухо, морду крючит:

– Важное дело, к докладу… вопрос жизни!..

Плетет-хитрит, и глупо у него выходит. Человека четыре курили в первой половине, насторожились. Да раз часовые пропустили, значит, – особый пропуск имеется. А тот чисто подзатыльниками швыряет:

– Где у вас подзамком? Запрятали, чисто золото какое!

Знакомого матроса облапил, шепчет:

– В Америку с ней, с!.. Полны чемоданы бралиянтов!.. Как рыба в воде, а язык по зубам цепляется. В половине вагона стенка, а за ней оперативный кабинет. К дверям!

– Гляди, – говорит, – Васюка, что я с Сашкой сейчас устрою!..

И всей пятерней в дверь – ляп!..

Ляпнул настежь, – электричеством так и полыхнуло! Карты на стенах, провода-телефоны, стол под красным сукном, по стене китайцы или какие-то азиаты, как мумии… – в момент мелькнуло. А за столом, с телефонной трубкой, в черной коже… черт!!. Ну, бес или там чертенок… – только не человек!!

Искрой как вскочит, визгнет!.. Мать ты моя-а!.. В ушах вот сейчас стоит. Маленький, жигулястый, на шильце жильца, – скок! Трубкой об стол, – в куски!.. За наган! Глаза шариками, толстые губы в трубку, и такой страх в глазах… – нож вот словно ему воткнули! Усики – на губе две мухи, весь туго-натуго, – вот взорвется! Лицо гороховое, щеки в синьке, кожа на нем блестит… И так он заверещал…

Не приказано никого, и вдруг – махина, под потолок, да в папахе, да с кинжалом, и газыри – кубанец! Да с глоткой:

– Достал-таки тебя, черта!..

В дверям он гакнул. Только всего Куды-Прё и мог…