Отвергнутая - Екатерина Валерьевна Шитова Страница 24

Мужчины приволокли её на большую базарную поляну. Дождь всё лил, Прасковья чувствовала, что по уши вымазалась в грязи. Когда её бросили на землю, она подняла голову и взглянула на высокий столб, темнеющий возле неё. Недавно к нему привязывали вора Витьку Дряблого. Он украл у соседа трёх кур. А до этого тут была привязана Анна Рыжая, она оклеветала бывшую подругу, и ту чуть не упекли в тюрьму на несколько лет. А теперь вот привяжут её, Прасковью. За то, что она…

– Всё, Прасковья! Не собираюсь я больше тебя терпеть, – закричал Алексей.

Она ничего не ответила и даже не взглянула на мужа – сидела на земле с опущенной головой. Когда мужчины подхватили её под руки и поволокли к столбу, Прасковья вдруг закричала: ей стало так страшно, что душераздирающий крик сам вырвался из её груди. Алексей схватил её за плечи и принялся яростно трясти.

– Что, страшно тебе стало, паскуда? А когда ты нашего ребёнка своими руками душила, не страшно было?

Алексей изо всех сил ударил Прасковью по лицу. Она упала на землю, и он принялся озлобленно пинать её ногами. Остальные мужики стояли и молча смотрели на происходящее. Прасковья сжимала зубы от боли, прикрывая руками голову.

– Тварь! Паскуда! Чуть ребёнка не угробила! Чем тебе Феденька помешал, а? Отвечай! Ну?

Алексей схватил Прасковью за волосы и стал изо всех сил тыкать её лицом в грязь.

– На, получай! За всё получай, тварь! За семью нашу, за Феденьку, за жизнь мою переломанную! За весь твой обман! Получай! Получай! – рычал он.

И тут вдруг откуда-то сзади, из темноты, раздался громкий рёв. Мужики обернулись, пытаясь рассмотреть, кто там. Алексей отпустил Прасковью, поднялся с земли.

– Это ещё что? – ошарашенно воскликнул он.

Мужики и сами разинули рты от удивления. Один из них пожал плечами и прошептал:

– Не знаю, Лёшка, но что-то подсказывает мне, что нам лучше уйти отсюда подобру-поздорову.

– Эй! Ты кто? – прокричал Алексей в темноту.

Огромная, тёмная фигура тут же двинулась в его сторону, страшно рыча. Глаза у великана засверкали в темноте яростным огнём, на безобразном лице застыла жуткая гримаса. Один за другим, мужчины побежали прочь с поляны. Последним побежал Алексей, оставив жену на растерзание неведомому лесному чудовищу.

– Может, так даже справедливее будет, – пробубнил он себе под нос, – хоть греха на душу не возьму.

Обернувшись, он увидел, что чудище остановилось возле Прасковьи.

Женщина неподвижно лежала на земле. От последнего удара она потеряла сознание и не видела новой опасности, нависшей над ней. Великан склонился и какое-то время рассматривал её, с шумом втягивая ноздрями воздух. А потом схватил её руками, взвалил на плечо, точно мешок с картошкой, и понёс в сторону леса.

– Туда тебе и дорога, кликуша! – процедил сквозь зубы Алексей, смачно сплюнул на землю и пошёл прочь.

* * *

Прасковья проснулась и тихо застонала от боли. Болело всё тело, и ощущения были такими, будто её пропустили через мельничные жернова. Подняв тяжёлые веки, она увидела вокруг бревенчатые стены тесной избушки, которые освещал слабый огонёк маленькой свечи. Её нос тут же уловил незнакомый запах – дыма и чего-то горелого. А потом до ушей донёсся странный звук: кто-то копошился за низкой закрытой дверью, громко сопя.

Где она? Кто стоит за дверью? Голова сильно болела, мысли были тяжёлыми, путаными. Прасковья снова закрыла глаза, вспоминая последние события, которые произошли с ней до того, как она потеряла сознание. Она помнила разъярённое лицо Алексея и толпу мужчин рядом с ним, помнила, как её волокли на поляну, чтобы повесить на позорный столб, помнила, как Алексей ударил её и удар пришёлся по виску. А потом воспоминания прерывались. Что с ней случилось? Где она находится сейчас?

Прасковья снова открыла глаза и осмотрелась внимательнее. Избушка была очень тесной: сама она лежала на лавке, рядом с которой располагались деревянный стол и печь. Больше ничего тут и не поместилось бы. Окон в избушке не было, а потолок нависал так низко, что, казалось, здесь невозможно выпрямиться в полный рост. Прасковье вдруг стало не по себе в этой тесноте, она приподнялась на лавке и судорожно втянула в себя душный, спёртый воздух.

– Эй! – крикнула она.

Сопенье за дверью тут же стихло.

– Эй, кто здесь? – снова прокричала Прасковья.

За дверью послышались шаги: кто-то торопливо уходил прочь от избушки.

Прасковья поднялась с лавки, подошла к двери, потянула её на себя, а потом толкнула плечом. Дверь не открывалась. Скорее всего, кто-то подпёр её чем-то снаружи, чтобы она не смогла выйти.

– Эй, откройте! – испуганно закричала Прасковья.

Она начала стучать в дверь сначала руками, а потом ногой. Но когда тяжёлое осознание настигло её, она села у двери и, обхватив голову руками, застонала. Её заточили в этой избушке, как пленницу, Прасковья была в этом уверена. Наверное, это дело рук Алексея. А значит, она больше никогда не увидит белого света и улыбки своего Феденьки.

Прасковья плакала и не могла остановиться. Что ей теперь остаётся? Только лечь и умереть. Она взглянула на лавку и только сейчас заметила еду, оставленную, вероятно, для неё. На столе лежали несколько запечённых картофелин. Прасковья подошла к столу и жадно надкусила одну картофелину, прожевала её прямо с подгорелой кожурой.

Потом она села на лавку и стала осматривать свои синяки и ссадины. К своему удивлению, она обнаружила, что все болячки на теле смазаны какой-то серо-зелёной мазью. Странно – её заперли, но предварительно позаботились о ней. Что бы это значило? Внутри Прасковьи вновь вспыхнул огонёк надежды. Может, не всё ещё потеряно, и у неё ещё есть шанс обрести свободу? Прасковья снова подошла к двери, прислушалась, а потом стала колотить по ней руками.

– Эй! Есть здесь кто-нибудь? Ау! Скажите хоть, что меня сейчас ждёт!

Устав стучать, Прасковья с безнадёжным лицом опустилась на скамью.

* * *

Она проснулась спустя какое-то время вся в поту, сердце бешено стучало в груди. Ей приснилось, что Алексей вместе с Катькой уносят от неё Феденьку всё дальше и дальше. Она бежала за ними из последних сил, но догнать не могла. Катька всё время оборачивалась и улыбалась своей гадкой белозубой улыбкой. Прасковья задыхалась от гнева, но