Мирза Ибрагимов - Слияние вод Страница 25

- А мы с тобою не народ, что ли? Мы и народ, и вожаки народа.

Раздосадованный Кара Керемоглу наконец ушел, сожалея, что заранее не согласовал договор в райкоме партии.

А Рустам, прохаживаясь по комнате, думал, что если б его мысли высказал с трибуны какой-нибудь рядовой колхозник, то все получилось бы иначе... А ведь у нас как заведено: достаточно одному слушателю хлопнуть в ладоши, как весь зал начнет аплодировать и кричать "ура"... Вот тут-то и нужен трезвый, предостерегающий голос человека солидного, авторитетного. Но кому же выступить? Ярмамеду? Засмеют! Салману? Не поверят, скажут, что парень из кожи лезет, чтобы стать заместителем Рустама-киши. Гызетар? Да, это самая подходящая фигура: она близка Ширзаду, она комсомолка, общественница, и выросла вместе с Першан, будто родной дочерью Рустаму приходится, значит, не откажет старику в просьбе.

- Дочь моя, - кротко сказал Рустам, отыскав в толпе Гызетар, - разве не видишь, как мы опозорились? Почему же молчишь, словно воды в рот набрала?

Гызетар была умна и, разгадав уловку председателя, лукаво усмехнулась.

- О чем же говорить-то?

- Как о чем? Смело выходи на трибуну, скажи, что мы собрались не для пустой болтовни.

В глазах Гызетар появилось недоброе выражение, помрачнев, она отвернулась.

- Нет, дядюшка, колхозники "Красного знамени" ставят серьезный вопрос, и я бы посоветовала не спорить, а поскорее согласиться. Их речи соответствуют духу решений партии. Уж это я поняла точно. Они по-партийному подошли к делу, а мы...

Рустам-киши сокрушенно вздохнул и зашагал обратно на сцену.

В это время Кара Керемоглу объявил, что собрание продолжается, и предоставил слово председателю колхоза "Новая жизнь". Туго зажав ладонями щеки, уставясь в чистый лист бумаги, он с досадой прислушивался к хриплому, раздраженному голосу Рустама:

- Семь раз отмерь, один раз отрежь. Бросить на ветер необдуманное словечко - что за диковинка? Можно и аплодисменты сорвать. Такой, как Ширзад, не выполнит осенью своего обещания - и что за беда! Отвечать-то перед районом не он станет, а я, Рустам-киши!...

"Нет, и он тоже, - коммунист, секретарь парторганизации!" - подумал Кара Керемоглу.

- На суд потянут не его, а меня. И не Зейнаб Кулиеву, а дорогого моего друга товарища Кара Керемоглу.

"Не впутывал бы меня в это дело, - поморщился Кара Керемоглу. Как-нибудь сам о себе позабочусь".

- Счастлив человек, знающий смысл каждого своего слова! Не привык я бросать слова на ветер! Сказал - так головой отвечай! В прошлом году двадцать, в нынешнем - двадцать три центнера, чем же это не движение вперед? Да о большем пока и мечтать не стоит! В Муганской степи нет ни одного колхоза, который бы двигался быстрее нас! - отрывисто бросал в зал Рустам, заложив палец правой руки за пояс и выпятив обширный живот.

"Ну, теперь разговор начнется!" - подумал Кара Керемоглу, и действительно, сидевший позади него Ширзад воскликнул:

- Ошибаешься, товарищ Рустамов, есть такие! А ты бы повнимательнее почитал партийные решения.

- Читал, деточка, раньше тебя читал! Ты не занимайся здесь агитацией... Назови-ка обогнавшие нас колкозы.

- Например, Агдамский район. С каждого гектара на участке в двести десять гектаров собрали по пятьдесят три центнера.

Рустам, прикидываясь глубоко пораженным, развел над трибуной могучие руки.

- Деточка, мы где живем: в Агдаме или в Мугани? У нас зимою грязь по колено, летом - пыль, жара, суховея, а там - рай земной!

Эти слова вызвали кой у кого из слушателей одобрение.

- Верно, верно!

- Чего нас с Агдамом сравнивать!

"Вполне допустимо сравнивать, - подумал Кара Ке-ремоглу, с нетерпением дожидаясь, когда Рустам покинет трибуну. - Тоже выдумал мне "рай"..."

В это время сидевший у окна в самом заднем ряду мужчина, нахлобучив шапку на брови, крикнул;

- Правильно! Нельзя больше двадцати трех центнеров записывать, у нас не Агдам!

Все оглянулись, посыпались протестующие и сочувственные восклицания, а Кара Керемоглу попросил:

- Послушай, внук Нури, выходи-ка на трибуну и говори отсюда, что захочется.

Рустам обрадовался, что у него нашлись сторонники и среди колхозников "Красного знамени", и с нетерпением ждал, пока внук Нури, краснощекий, будто только что отобедавший, проберется из задних рядов.

- Я что хочу сказать? Хочу сказать, что наш гость мудро все рассудил, а товарищ Кара Керемоглу жаждет показать себя с выгодной стороны, вот и, старается - суетливо размахивая руками, выкрикнул защитник Рустама. - А пыхтеть-то придется нам, одним нам.

С мест послышались робкие замечания:

- Верно! Молодец, правду сказал!

Но многие молчали, словно еще не решили, к какому лагерю примкнуть.

Кара Керемоглу побледнел, но ни одним движением не выдал своего волнения, произнес ровным тоном:

- Так, внук Нури, чего еще скажешь? Или кончил?

- Я-то кончил, долго говорить не желаю, вот этот старик все по-хорошему рассудил, а тот, молодой, извините, не знаю имени, - и внук Нури ткнул пальцем в Ширзада, - пустяками занимается, нам, серьезным людям, попросту стыдно слушать.

И, не обращая внимания на насмешливые улыбки, ибо серьезным никто из односельчан его никогда не считал, внук Нури отправился на свое место.

Рустам с видом победителя навалился всей грудью на трибуну, ему казалось, что он уже овладел положением, перетянул на свою сторону если не всех, то большинство собравшихся.

Сейчас гораздо выгоднее кончить речь и уйти, чем продолжать высмеивать и унижать Ширзада: стыдно связываться с мальчишкой. Да Рустам уже в партию вступал, когда Ширзада еще на свете не было. Ну, главное сделано: противник наголову разбит, а об остальном у себя дома договоримся.

И со скорбным выражением лица Рустам мягко сказал:

- Сынок, прежде чем выходить на трибуну, надо было бы дома со старшими посоветоваться.

- Этот вопрос всех касается! Вместе здесь и решим.

- О сынок, благозвучным был бы твой голос, если б книга, в которую ты смотришь, оказалась Кораном, - шутливо ответил Ширзаду Рустам. - А если это не Коран? Тогда что? Вернемся восвояси, поспорим... Пока хозяйка не сварила похлебку, как нам знать, что она сварила?

Шутка не подействовала, в зале зароптали.

- Мы все из одного дома!

- К чужим, что ли, приехали?

- Дом-то один, а правления разные, - пошутил Рустам. - Меня решение правления связало, а ведь в нем записано: двадцать три центнера. Не больше. - Он произнес эти слова смиренно, даже чуть-чуть жалобно, словно сетовал на несговорчивых правленцев.

И Гызетар и Наджаф почувствовали себя неловко: всей же округе с давних пор известно, что Рустам-киши не привык считаться с правлением, все норовил сделать по-своему.

Оплошностью Рустама тотчас воспользовался Ширзад, ответил сердито:

- Вот и беда, что у вас малая мера, все на домашний аршин примериваете, дальше границ колхоза ничего видеть не желаете... А мы видим и весь большой дом.

- Какой же это большой дом, сынок?

- Родина. Великая родина - вот наш большой дом!

"Неплохо сказано", - подумал Кара Керемоглу, с интересом слушая, как убежденно говорил Ширзад, что если забиться в свою любимую хибарку, так ничего в современной жизни понять нельзя, что следует жить жизнью всех колхозов, всей республики, всего советского народа.

И Рустам слушал его, но с недоверчивой усмешкой, полуоборотясь к президиуму. А когда зал разразился рукоплесканиями, одобрительными криками, он вздрогнул, словно кто-то ухватил его за плечи и потянул вниз... В поисках союзников он метнул пытливый взгляд в зал. Гызетар и Наджаф сидели с каменными лицами, Зейнаб Кулиева с возмущенным видом что-то шептала соседкам, а те согласно кивали... Да, на этих надежды мало. Лишь Ярмамед не спускал преданного взгляда с председателя, давая понять, что не покинет его в беде. А у Салмана лицо стало совершенно плоским, непроницаемым, похоже, что раздумывает, к какому, берегу прибиться, на чью сторону стать, чтобы остаться в выигрыше. "Такой продаст ни за грош!" - мелькнула догадка, и Рустам поднял руку, призывая зал к тишине.

- Перерешать и передумывать не намерен. Слово мужчины - твердое слово! Ни центнера больше!

"Пора мне вмешаться", - решил Кара Керемоглу, когда Рустам с красным вспотевшим лицом уселся рядом с ним за столом.

Кара Керемоглу сознавал, что надо говорить твердо, но спокойно, ни в коем случае не навязывая своего мнения, а как бы спрашивая совета и помощи.

- Не удивляйтесь, товарищи, что между Рустамом киши, Ширзадом и Зейнаб завязался такой страстный спор - негромко начал Кара Керемоглу, и тотчас в зале установилась тишина: колхозники любили слушать своего председателя. Вопрос-то действительно весьма важный.

"Ну, разогревай их, разогревай, друг! - с покровительственной улыбкой думал Рустам. - Тебе выпал удобный момент!"

- Тут нам не обойтись без критики и самокритики. А что такое самокритика? Правдивое, откровенное слово.