Мирза Ибрагимов - Слияние вод Страница 26

- Тут нам не обойтись без критики и самокритики. А что такое самокритика? Правдивое, откровенное слово.

Рустам почувствовал, что сейчас речь пойдет о нем.

- Позволь мне сказать тебе, как родимому брату...

- Э, нет, нет! - обеими руками замахал Рустам. - Если бы от братьев был толк, так господь бог и себе сотворил бы братца. А он, премудрый, почему-то решил остаться одиноким.

В зале раздался дребезжащий смех Ярмамеда. Остальные молчали, и Рустаму стало ясно, что его шутливый тон собрание не принимает.

Кара Керемоглу было запнулся, но быстро нашелся.

- Братом не хочешь быть, а от дружбы тоже отказываешься?

- Ничего не имею против.

- Спасибо хоть за это... С другом тоже надо разговаривать правдиво.

- Не пахтай молоко, ближе к делу, - попросил Рустам.

- А вот слушай. Твоя речь напомнила мне одну историю из прошлого нашего села "белоштанных". Жил у нас такой Керимбек, - старики-то его не забыли. Это был страшный упрямец: если скажет, что у курицы одна нога, значит, все курицы превратились в одноногих. Скажет, что молоко черное, значит, черное. Весь мир соберется, тысячу книг перед ним раскроют, все равно Керимбека не переубедить: курицы одноногие, молоко черное. Как-то на базаре мужики заспорили, какое животное полезное. Один говорит: "Буйвол". "Почему?" - "Да потому, что силен и ярмо покорно тащит".

Другой говорит: "Корова, вкусное масло дает". Третий предпочел барана - шашлык любил. Керимбек слушал, слушал, да вдруг брякнул: "Козел". - "А почему?" - "Потому, что я так сказал".

В зале раздался хохот, что творилось - и представить немыслимо.

- Ты меня с этим беком сравнил? - вызывающе спросил Рустам, едва в зале стихло.

- А конечно, - хладнокровно подтвердил Кара Керемоглу. - Посуди, что получается. Тебе твердят: "Можно собрать по двадцать пять центнеров", - а ты разглагольствуешь: "Честь мужчины, слово мужчины". По виду-то смело, а по сути тот же "козел". Чтобы сохранить свое достоинство, надо стоять на страже правды, не стыдиться признать свою ошибку. Вот я с повинной головою и признаюсь перед всем собранием: виноват, пошел на поводу у друга Рустама-киши, струсил, согласился на двадцать три центнера. А сейчас умом пораскинул и вижу: права Зейнаб Кулиева. И предлагаю внести в договор поправку: соревноваться за средний, средний, - с нажимом повторил он, урожай хлопка по двадцать пять центнеров с гектара. А если кто побольше соберет, честь ему и хвала.

- Правильно, правильно! - в один голос закричали и захлопали в ладоши Гызетар и Наджаф.

- Приветствую! - раздельно сказал Ширзад из президиума.

А Ярмамед тоже промычал: "Правильно", но повернувшись назад, чтоб председатель не заметил, а соседи услышали и при случае засвидетельствовали. Хитроумный Салман закрыл лицо носовым платком, будто чихал. Опустив голову, выдернув из скатерти шерстяную красную нитку, Рустам скручивал ее в шарик и ждал, когда смолкнут аплодисменты в зале...

- Можно меня сравнить с козлом, можно и с беком, это уж как вам заблагорассудится. Осень придет - и станет ясным, кто бек, а кто настоящий хозяин, - сказал Рустам. - "Сколько в долг ни бери, а отдавать придется", помните пословицу?

В зале опять шумели, а кое-где и топали ногами.

Самоуверенности в Рустаме было хоть отбавляй, а все же он почувствовал, что почва уходит из-под его ног, никак не может он завоевать симпатии народа.

Лишь Ярмамед, устремив на председателя раболепствующий взор, пролепетал:

- Правильно!

Кара Керемоглу не расслышал и громко спросил, перегнувшись через стол:

- Что вы хотите сказать?

- Ничего он не хочет сказать! - тотчас ответил Наджаф и усадил Ярмамеда в кресло, предварительно ткнув его кулаком в бок.

- Прошу учесть, что у нас свое правление, свое общее собрание. Вернемся - обсудим, прислушаемся к голосу людей, - попытался оправдаться Рустам, ежась, словно от сквозняка. Ему было не по себе, лихорадило, а больше всего он боялся, что, вернувшись домой, Наджаф и Ширзад растрезвонят по всему селу о сегодняшнем его поражении.

"То "прислушаемся к голосу народа", то "мы вожаки народа", - подумал Кара Керемоглу. - Вот и пойми, когда он ловчит, а когда правду говорит". И, понимая, что собрание затянулось, люди устали, Кара Керемоглу предложил установить в договоре различные показатели: двадцать пять центнеров для "Красного знамени", двадцать три для "Новой жизни".

Так и порешили.

Остальные пункты договора не вызывали возражений, и через полчаса собрание закончилось.

Кара Керемоглу, вежливый, сдержанный, взял под руку Рустама и спросил, как будто ничего не случилось:

- Понравился наш Дом культуры?

- Ничего себе, - промычал Рустам, тут же дав слово, будь он живой или мертвый, за год отгрохать такой дворец, какой соседям и не снился.

- Ну, мост починили, ваши машины здесь, - виноватым тоном добавил Кара Керемоглу.

- Да-да, едем! - спохватился Рустам. - Наговорились, наругались, теперь пора и за дело браться!

- Да разве мы ругались? Товарищеская дискуссия, - с едва заметной улыбкой возразил Кара Керемоглу.

Грузовик и "победа" стояли у подъезда Дома культуры, но комсомольцы, толпившиеся около машины, еще о чем-то жарко спорили с Ширзадом. "Опять все о том же толкуют", - подумал Рустам, но Ширзад подошел к нему и сказал совсем о другом: хозяева приглашают гостей остаться на концерт художественной самодеятельности.

- Только что меня за лень стыдили, а сейчас сами о развлечениях просите. Работать надо, не баклуши бить! - отрывисто сказал Рустам.

- Пусть повеселятся, - заступился за молодежь Кара Керемоглу. - И вам, дорогой сосед, тоже хорошо бы побыть на концерте. Неудобно как-то, если уедете. А вечером, милости прошу, ко мне на чихиртму.

- Когда рыбу ни поймаешь - она всегда свежая. Отложим на осень. Осенняя чихиртма еще вкуснеел. Ну, ребята, вы как хотите, а я домой!

Он сунул в руки хозяина свою широкую ладонь и грузной походкой направился к "победе". А там уже дожидался Ярмамед, распахнул дверцу.

- Пожалуйста, товарищ председатель!

Рустам заколебался, с презрением взглянул на склонившегося в поклоне Ярмамеда. Остаться? Самое бы лучшее остаться.

Через минуту он уже выводил машину на шоссе, чертыхаясь на ухабах, и думал: "До чего ты дожил, старик: женщины и парни учат тебя..."

А на заднем сиденье скорчился Ярмамед.

4

Когда машина председателя отъехала, Гызетар воскликнула:

- Ну и денек! И собрание, и этот клуб, да и все вокруг. Будто мы до этого дня крепким сном спали! А я ведь всерьез верила, что у нас в колхозе большие успехи. Планы выполняем, трудодни увесистые, чего еще желать?

- Как это ни странно, моя женка на этот раз права, - сказал Наджаф. Ржавчиной покрывается наш председатель. И подпевалы его - Ярмамед и вон тот, - он кивнул на стоявшего в стороне и рассеянно покуривавшего Салмана, - заржавели. А когда я пускаюсь в критику и самокритику, так вы же меня одергиваете. Теперь жнете, что посеяли. Перехвалили Рустама-киши, перехвалили! Чихнул - значит, весь колхоз обязан чихать, кашлянул - и мы тоже должны кашлять. Эй, Салман! Пожалуйста, не притворяйся, что не слышишь. Скажи, согласен со мною? Потом можешь все передать Рустаму. А теперь говори, согласен?

- Я бухгалтер, у меня, товарищи, цифры, и только цифры, - замялся Салман, - А в принципе я за всемерное развитие критики и самокритики.

И он поспешил к девушкам, с ходу завязывая с ними игривую беседу.

Комсомольцы переглянулись: "Вывернулся!"

Но Ширзад, тот самый сдержанно-молчаливый Ширзад, который каждый вечер томительно-сладострастными баяты тревожил деревенскую тишину, сегодня был неузнаваем.

- Салман! - позвал он бухгалтера. - Сколько у нас бригад и звеньев?

- Четыре бригады и двенадцать звеньев, - не трогаясь с места, ответил тот. - Одна бригада, между прочим, ваша...

И, повернувшись к девушкам, развел руками: и тут не дают покоя.

- Чьи звенья собрали в прошлом году по двадцать пять центнеров?

- Завтра, завтра приготовлю все сведения. Признаться, сейчас не помню. Завтра получите полную картину, - ответил Салман и, подхватив под руки девиц, повел их в зрительный зал.

- Пойдем и мы, - предложила Гызетар. - Скоро начнется.

В фойе Ширзада остановил Кара Керемоглу, позвал к себе домой. О чем они там толковали до самого вечера, - Салман так и не узнал, хотя по дороге домой изо всех сил старался выпытать у Ширзада.

5

Стемнело, когда автофургон, залепленный грязью до самого верха, въехал во двор правления "Новой жизни". Заливисто лаяли собаки, тянуло дымком от очагов, где-то далеко, в переулке, звенела заунывная песня. В окнах домов зажигались один за другим огни.

Усталые путники молча вылезали из фургона, прощались деловито, каждому хотелось поскорее очутиться дома. К ним подошел сторож и сказал, что Рустам-киши ждет их в правлении.

Даже неугомонный Наджаф утомился. Гызетар всю дорогу дремала. И Ширзад чувствовал, что дневное возбуждение прошло... Но делать нечего: председатель, наверно, устал еще больше, чем они, молодые.