Роман Сенчин - Минус Страница 27

- О каком деле?

Серега сменил лежачее положение на сидячее, покрутил в руках тетрадь, глянул в нее, будто выискивая нужное первое слово, и только уж после этого стал говорить:

- Сразу, Сэн, предупреждаю, что я очень серьезно. Я и раньше об этом много болтал, но тогда действительно болтовня была в основном. А сейчас - серьезно. В общем, хочу тебе предложить: давай сорвемся в Ирландию!..

Да, у Анархиста это навязчивая идея. Его постоянно зарубают всякие грандиозные планы, но неизменно есть главный - добраться до Ольстера и вступить в Ирландскую республиканскую армию. Как-то в детстве он увидел по телеку изуродованного пластиковой пулей ребенка, потом - голодающих в тюрьме ирландцев и вот никак с тех пор не может успокоиться. Купил десяток значков с именем "ИРА", нацеплял их по всей одежде, изучает книги про оружие, и, не имея возможности рвануть на далекий остров, пока что, правда, на словах, готовит теракты против Церкви Прославления, главы Хакасии Лебедя-младшего, толкинистов, элдэпээровцев... Но все равно то и дело начинает агитировать насчет поездки в Ирландию.

- Гляди, Ромка, сам, какая у нас у всех ситуация, - тоном маньяка говорит он. - Что нам тут светит? Ведь ничего же. У тебя, скажи, есть перспективы? У меня- тем более. И Шолин тоже... Поэтому необходимо совершать решительные поступки. Все великие однажды совершали на первый взгляд безрассудное и возносились! Вот гляди: садимся зайцами в поезд и едем. Сперва до Новосиба. Сутки всего! Там у меня дружок есть по армии. Передохнем. Потом - до Свердловска. Там я, правда, не знаю никого, зато неформалов, говорят, много. Они помогут. Так? От Свердловска до Москвы - еще сутки. Доберемся, Сэн! Из Москвы - в Минск. Люди вон весь мир без копейки денег исколесили, а тут восемь тысяч километров всего... Польша, Германия, Франция, их можно пешком перейти. И вот он - Бискайский залив. Реквизируем яхту - там полно всяких яхт - и в Ирландию. Давай, а? Соглашайся!

Анархист соскочил с дивана, встал посреди комнаты; в халате с погонами, в берете, бородатый и худой, он похож на прорывающегося через хребты Памира бойца неизвестной, крошечной армии. Вот остальные отчаялись, приуныли, и Анархист подбадривает их, выбрасывая горячие пули слов:

- Вступим в ИРА, будем биться за святую свободу! Ведь надо же в конце концов победить! Ромка, пойми, только победа!.. Тут опять видел - обострение обстановки, карательные меры. Гнобят их по полной, уничтожают просто народ. У них же народ теперь самый малочисленный из европейских! Они там как в концлагере все! Поехали, Ромка...

- Так давай лучше в Чечню, - пытаюсь я отшутиться. - Ближе, реальней. Не один ли черт, где смерть принять.

- Да не из-за смерти я, блин, - тускнеет Серега, - я из-за свободы, из-за Ольстера...

За окном заснеженный двор с невысокими, напоминающими скелеты странных животных топольками, детскими качелями, турником, скамейками для мамаш и пенсионеров. Двор окружают три девятиэтажки, с четвертой стороны - магазин и ларьки. И в ларьках, и в магазине полно водки, вина, вкусной еды... В каком-то фильме, помню, один мужичок, доведенный до безумия нищетой и трезвым существованием, залез в магазин, высосал там же литр водки, схавал батон сервелата, упал, а потом, на зоне, не особо жалел, что поступил так глупо. Он считал, что хоть несколько минут был счастлив.

Людей никого, и это странно, ведь сейчас середина дня. На улице сонно, морозно и тихо; на ветке тополя рядком сидят неподвижные воробьи. Кажется, вот-вот они начнут сыпаться в снег окоченевшими комочками... Изучаю двор, окна соседнего дома, тротуар, ищу сам не знаю чего.

С Анархистом заговорить опасаюсь. Этот пустой разговор (никуда он не поедет, сам понимает прекрасно) мне малоприятен. Только себя раздражать и обманывать грандиозными планами. Новосибирск, Москва, Варшава, Париж... Поехать в Минусинск, что ли, навести порядок в комнате, каким-нибудь делом заняться...

Зазвонили в дверь. Часто и нетерпеливо. Анархист пошел открывать:

- Вот и Шолинберг. Неужели эту Женю нашел?..

Вместо Шолина неожиданное лицо - Юра Пикулин. Столяр из абаканского Дома культуры железнодорожников. Невысокий, сухонький, похожий на подростка-старичка. Пьет сильно, вот и вид такой... Ссохшийся, хрупкий, как сгоревшая спичка. Кажется, пихни его - и рассыплется.

- Здо... здорово! - хрипло, с огромным трудом выдавливает приветствие и скорее занимает первый попавшийся стул; при каждом вдохе постанывает: -О-ох, есть что... ох, покурить?

- Табак есть, - отвечаю, - для травли огородных вредителей. Можно самокрутку соорудить.

- Ох, сооруди. Только бумаги поменьше, а то... о-ох... а то вырвет.

- Откуда ты такой? - интересуется Анархист. - Избили, что ли?

- Да какое избили... Похмелюга. Три дня квасили тут... в соседнем... ох... доме, - пытается рассказать Юра.- Почти пятисотку пропил... весь аванс. Сегодня очнулся... ох... и ни рубля... Мне как рассказали... шампанское покупал, "Смирновку", пиво... ох... темное... Коктейли изобретал...

- У, ясно, ясно, - завистливо кивает Анархист. - Не слабо.

- А... а сегодня - вот, - Пикулин вытянул ходуном ходящие руки. - А у вас-то... у вас ничего?..

- Хм, сами не против.

Пикулин принял самокрутку, жадно затянулся несколько раз и подавился дымом.

- А я тут роман написал, - не может не похвастаться Анархист, - целый роман за девять суток! Девяносто шесть тетрадных листов мелким почерком.

- И о чем? - без всякого интереса спрашивает Пикулин.

- Об Ольстере. Об освобождении его от оккупантов.

- Ну да, ну да. Еще не переболел?

- Это не болезнь, Юр, это - цель!

- Ну да... о-ох, ну да...

Медленно, но необратимо темнеет. Снег стал синеватым, тополя-скелетики еще колючей растопырили свои темные кости, а стены домов, наоборот, побелели, на них резче обозначились квадраты окон. В одних желтоватый, уютный, сытный какой-то свет, в других - безжизненная, холодная чернота.

Анархист только что кончил очередную пламенную речь про Ирландию, призвав нас собрать необходимое и бежать на вокзал. Мы с Пикулиным отмалчиваемся.

- Зря, зря вы, ребята, не соглашаетесь, - расстроенно говорит Анархист после долгой, тягостной паузы. - Нечего нам здесь делать. Не-че-го. Ни мне, ни Ромке, ни тебе, Юр. И Шолина необходимо забрать. По-любому останется он на улице...

- Почему на улице? - ожил Пикулин.

- Да как... Отбирают у него вот квартиру. Какие-то братки приходят, предлагают обмен с доплатой. Однокомнатку и пятьдесят тысяч. Ну, понятно же, что за обмен. Документы только подпишет и - вышвырнут.

- А Шолин чего?

- Да чего... Ему, кажется, все все равно. Шок после матери...

Юра поерзал на стуле, закурил окурок цигарки.

- Серьезные это ребята или так, шулупонь?

- Серьезные вроде. Но они сами-то не особенно светятся, через подставных действуют. Ходит тут один, Андрюша, дескать, посредник, благожелатель...

Несколько минут Пикулин сидит и думает, а Серега Анархист глядит на него, как на спасителя. И вот столяр начинает серьезным, деловым тоном:

- Так, вот что я в общем решил. У меня в Черногорске... это тут городок в десяти минутах автобусом...

- Да знаем, знаем.

- Ну, вот - в Черногорске у меня чуваки есть знакомые. На местном оптовом рынке крутят, здесь у них тоже точки. Цедекович главным у них. Слышали? Стас Цедекович... Ну, зря. Или наоборот - повезло. Очень авторитетная у них контора. Так что я могу с Цедековичем перетереть, он мне не откажет. Ты как, Серый, за?

- Да что я... Я-то обеими руками. Ты с Шолиным договорись. Он на все варианты фыркает только.

Юра махнул рукой:

- А зачем его вообще в известность вводить! Ему действительно сейчас не до разборок. Сами все сделаем. - И, сменив тон, Пикулин жалобно спрашивает: Серый, а пожрать есть что-нибудь? Кишки ссыхаются.

- Горох есть замоченный, надо варить.

Упоминание о еде вызывает и у меня чувство голода. Торопливо предлагаю Анархисту:

- Давай я сварю.

- Да я сам.

Часов в шесть явился Шолин. Расхристанный, пьяный, обессиленный. Шатаясь и цепляя руками мебель, добрался до дивана и тяжело рухнул на него лицом вниз. Полежал так, повернулся на бок и засопел.

- Олег! Оле-ег! - Пикулин стал тормошить его. - Скажи, где напился!

- Не трогай, - морщится Анархист, - пускай спит. Пойдемте лучше на кухню...

Таскали кашу ложками из общей большой тарелки, как члены патриархальной крестьянской семьи. Измельчая непроварившиеся горошинки, я разглядывал многообразный кухонный инвентарь, висящий на стенах, стоящий на полочках. Сколько всего накуплено, а теперь оно никому не нужно, кроме кастрюли да ложек...

- Ништя-ак, ништя-ак, - мурлычет Пикулин, - сразу легче стало. Ништя-ак...

- Организмы питаете? - Шолин, как привидение, стоит в дверном проеме и смотрит на нас налитыми кровью глазами, укоризненно покачивает головой. Молодцы-ы... Недалеко ушли от животных...

- Сядь поешь, пожалуйста, - голосом заботливой тетушки отзывается Анархист, - сил набирайся.