Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа (Книга 2) Страница 27

- Уйди, - сказал он спокойно.

- Федор, родной, Федор, умоляю, оставь это! - плача говорила Клавдия.

- Стой не двигаясь, и тогда, может быть, я скажу тебе, почему я это хочу сделать.

- Не смей, - крикнула она. - Я ненавижу тебя, ты позер, ты никогда этого не сделаешь, никогда! У тебя не хватит духу! У тебя ни на что не хватает духу, кроме как на баб и на вино, и, видно, ты уже сам давно обабился!

Генерал стал еще бледнее, и по выражению его лица было ясно, что он решился. Клавдия бросилась вперед, генерал этого не ожидал: пистолет упал с глухим стуком, Клавдия проворно его подхватила, подскочила к двери, которая вела в комнату врачами неистово загрохотала по ней.

Перепуганный врач вышел через минуту в халате, Клавдия плакала, прислонясь к стене, безжизненно опустив руки, но не выпуская пистолета. Генерал сидел в кресле, опустив голову. И врач, и Клавдия засуетились вокруг него, и через час, после большой дозы снотворного, обласканный женой, умиротворенный врачом, губернатор заснул глубоким сном.

- Это ужасно,- сказала Клавдия, подняла с полу шаль, но не накрылась ею, забыв что она почти не одета.

- Это ужасно,- повторила она, садясь в кресло.

- Будет еще ужаснее, - сказал врач, отводя глаза, - если мы его оставим здесь. Ему нужно усиленное лечение...

- Нет, только не это! Только не это! - проговорила Клавдия, вспомнив свои страшные мысли об ожидающей ее участи - жизни с душевнобольным мужем.

- Это, к сожалению, не зависит ни от вас, ни от меня. Такова объективная природа болезни. Это все равно, что трещина в горах, от каждого малейшего сотрясения все шире, шире, пока скала не раскалывается. Я бы на вашем месте стрелой летел в Петербург, чем скорее, тем лучше.

- Подождем, - всхлипнула Клавдия, - хоть немного подождем. - хоть немного.

- Это ваше дело, - отвечал врач. - Во всяком случае я должен довести свои соображения до его превосходительства наместника.

- Вы жестокий человек, - продолжала всхлипывать Клавдия. - Речь идет о моем муже, понимаете, о муже?!

- Но он в данном случае не просто муж, а государственное лицо, усмехнулся врач. - Он временами сам не ведает, что творит, и не скажется ли это на жизнях сотен подданных? Об этом нужно помнить. Впрочем, - сказал он, утро вечера мудренее, спокойной ночи!

Врач прошел к себе в комнату, а через несколько минут следом вошла и губернаторша; он, выкурив папиросу и сняв халат, собирался спать, когда она появилась.

- Я прошу не делать этого, - сказала она, подходя совсем близко. - Я прошу. Для меня, я умоляю.

- Успокойтесь, - сказал он. - Пойдите, отдохните.

- Неужели вам непонятно, что я прошу вас, - и она тихо опустилась на колени перед ним.

Растерявшись, он сделал то же самое.

- Я не могу, - говорила она, - я не могу, он стал невыносим, он не был таким. Я больше не могу.

Она опустила голову на его плечо, бормотала, плакала, не помня себя. Дыхание ее было жарким...

Глава двадцать третья

Чувствовалось по всему, что империя в том состоянии, в каком она есть, просуществует еще двадцать, тридцать, ну, пятьдесят лет и рухнет под собственной тяжестью. Трудно было рассчитывать, что такие восстания, как мятеж Гачага Наби, плохо подготовленные, во многом стихийные, вызванные гневом и протестом обездоленных людей, не подкрепленные ясной программой, без четких целей, принесут народам свободу. Но каждое, такое выступление пробивало брешь за брешью в стенах огромной государственной темницы.

Именно это ощущение скорой гибели империи придавало силы даже таким робким по природе людям, каким был ключник Карапет. Он мечтал быть богатым, но не разбогател. Он хотел честной работы, которая позволила бы ему жить в достатке, Но такой работы для него на земле не было. Он вынужден был служить тюремщиком, чтобы существовать, но это лишало его покоя. И только примкнув к восставшим, занявшись делом не ради себя, а ради других, ради тысяч таких же обездоленных людей, ключник почувствовал, как распрямляются его плечи, как вольно дышится на этом свете.

Усатая кафанка не могла налюбоваться на мужа. В нем появилась осанка уверенного в себе мужчины. Сноровка и ум талантливого человека. Отвага и осторожность существа, вынужденного сражаться за свою свободу. Ключник поспевал всюду. Заслужив полное доверие Кудейкина тем, что проявлял по отношению к заключенным жестокость, Карапет заслужил любовь тех же заключенных, поскольку жестокость его была для виду, а сочувствие и помощь искренними. Несколько раз Карапет поймал на себе взгляды Хаджар, "черной кошки", в которых можно было прочесть: ты человек от Наби, сразу видно по храбрости и благородству. И это наполняло его жизнь смыслом и радостью.

Недюжинное искусство проявил он в обращении с "оком его величества". Нужно было уметь все время с утра и до вечера пить с офицером и самому не напиваться: во всяком случае Айкануш с того дня, как у них стали рыть "пшеничную яму", пьяным мужа ни разу не видела. Ключник считался у Кудейкина одним из лучших осведомителей. По поручению капитана он рыскал по базару, заходил в дома местных купцов по разным поводам и врал "оку" с такими тонкими подробностями, что не поверить ему было нельзя. Карапет убедил таким образом Кудейкина, что Гачаг Наби вовсе не собирается атаковать гёрусскую тюрьму и брать в заложники кого-нибудь из высокопоставленных администраторов; он спешно, в связи с приближением холодной поры, готовится уходить с отрядом за границу с тем, чтобы, перезимовав там, начать открытое выступление против России.

Ни сна, ни отдыха не было у Карапета. Ночью он гремел тюремными ключами, днем помогал Томасу или кому-нибудь еще из отряда Наби в рытье подкопа, пробирался с едой в пещеру Диликдаша, успевая при этом помогать жене.

- Смотри-ка на него, - думала Айкануш, - огород стал вскапывать. Нет, поистине чародей этот Гачаг Наби и его великая Хаджар, дай бог им здоровья.

Ключник заморочил голову Кудейкину с "расщелиной смерти". Да, говорил он равнодушно, это самая надежная в тюрьме темница. Но помнится, когда господина капитана еще не было в Гёрусе, одного ключника задавило там куском скалы. Ненадежные там скалы. Когда они падают на заключенных, то туда им дорога, но, упаси господи, окажется рядом кто-то из уважаемых господ. А так, конечно, можно бы и перевести Хаджар туда, почему бы и не попробовать, и Кудейкин тер пальцами пьяные глаза и не понимал, как ему все же поступить.

Тем временем Аллахверди был уже в отряде Наби. Того не было. Аллахверди рассказали, что в километрах двадцати отсюда бек стал сгонять силой крестьян с земель, испокон веков принадлежащих им. Гачаг взял с собой тридцать смельчаков и ускакал. "Надо же так запоздать, - с досадой думал Аллахверди, - давно я не держал в руках ни кинжала, ни винтовки."

Отряд добровольцев вернулся к вечеру; он привез богатые трофеи и двух убитых товарищей. Прежде чем их завернули в саван, Наби поцеловал каждого и затем обернулся к Аллахверди. В глазах его стояли слезы.

- Скажи, Аллахверди! Что сюда тебя привело!?

- Ничего особенного, пришел проведать и сообщить, что все в порядке, сказал Аллахверди, решив отложить серьезный разговор о Хаджар на утро. - Лучше расскажи, как это все было, - и он кивнул в сторону белеющих саванов.

- Что было? То и было, чего я всегда боюсь. Вначале все шло хорошо. Пришли мы неожиданно. Хозяин, тот, что земли у народа отбирал, и два жандарма с ним перепугались. Убивать я их не стал. Взял с бека слово, что он больше крестьян не тронет. А тронет, сказал я, разговор будет другим. Кажется, он меня понял. А не успели мы отъехать от села метров на двести, нас настиг отряд казаков. Их было человек двадцать, не больше. Но они хорошо воюют, Аллах-Верди. Мы дрались храбро. А эти особенно, но еле-еле отбились, потом ушли к лесу, захватив с собой раненого русского. Позже обменялись: они нам этих наших убитых товарищей, мы им - раненого. Впрочем, он был, кажется, уже мертв.

- Эх, меня там не было! - огорченно вздохнул Аллахверди.

- Дело не в тебе, - произнес задумчиво Гачаг Наби. - Не в тебе, не во мне и* не в десятках таких же героев. Мы к большой войне не готовы, а мелкая война мне не нужна. Не разбойники же мы. Уйти бы куда-нибудь, дать людям передохнуть, поучиться военному делу, а потом вернуться, поднять весь народ. Весь народ, Аллахверди! 'Иначе нет смысла драться!

- Ты великий вождь, Наби, - возразил Аллахверди. - Но ты сейчас не прав. Разве мы мало делаем? Мы держим в страхе Власти, мы мстим за несправедливость.

- Это нехорошо, Аллахверди. Я не хочу мести. Ступай, до завтра, Аллахверди, я очень устал сегодня.

Утром Аллахверди рассказал о последних событиях, о прибытии в Зангезур губернатора Гянджи, о новом пополнении солдат и о том, что Хаджар собираются перевести в другую камеру, так называемую "расщелину смерти", куда при помощи подкопа уже не добраться. Гачаг Наби опустил голову и закрыл лицо ладонями. Весть сразила его.