Валерий Исхаков - Жизнь ни о чем Страница 28

В моей прежней, растворившейся почти без остатка жизни было принято пить только растворимый и притом недорогой кофе. Мы впятером - я, Майя, Горталов и наши общие дети, Олечка и Юлечка, поглощали растворимый кофе большими кружками и, поглотив, тут же забывали его запах и вкус, вернее отсутствие оного; оставалось лишь ощущение некоторой наполненности в желудке и слегка нездорового возбуждения в мозгу. У каждого из нас была собственная кружка с именем хозяина. Однако довольно часто я, привычно шурша газетой за завтраком, рассеянно шарил в пространстве, нащупывал кружку, поднимал, глотал - и вдруг понимал, что пью чужой кофе из чужой кружки и при этом читаю чужие мысли. Это было неприятно, но познавательно, а главное - начисто избавляло меня от чувства вины, которое я испытывал каждый раз, когда думал о предстоящем уходе.

Между тем открытая во сне истина не оставляла меня, не давала уснуть и требовала, чтобы я немедленно поделился ею с Инной.

- Это так срочно? - спросила Инна сонно.

Та, другая, Майя, та спросила бы недовольно. И была бы, в сущности, права. Разве можно будить женщину в субботу утром? Только в субботу женщина может по-настоящему выспаться после рабочей недели. Воскресный сон не в счет. Воскресный сон свершается уже после сна субботнего. Это все равно что съесть что-нибудь вкусненькое на сытый желудок. Тоже приятно, но с утолением голода не сравнишь. Субботний сон - это сон женщины, изголодавшейся по сну. Именно женщины, потому что мир устроен несправедливо: мужчины в нем спят по потребности, а женщины - по возможности. Так что оставьте, оставьте женщине субботнее утро для сна! Даже любовь - и та в субботу утром может подождать. А уж иная какая вещь, пусть и сама истина, - и подавно.

- Ну говори уж, говори, коли начал: - сонно бормотала Инна. - Ты только одну истину открыл? Всего одну?

- Да - зато исключительно важную.

Это не так уж мало - открыть с утра одну важную истину. Мне пришлось пережить довольно много утр. И если бы каждое утро я открывал только одну важную истину, наука в нашей стране не была бы в таком жалком состоянии, а я давно стал бы академиком и лауреатом. Между тем я всего лишь кандидат юридических наук:

- И что же ты открыл?

- Я открыл, что люди от рождения бессмертны!

- Но ты это уже открыва-ал:

- Я открывал только про нас с тобой. Про нас-то я давно уверен, а сегодня открыл про остальных. Мы все бессмертны, пока любим и любимы в полную силу. Силой любви мы держим наших любимых над потоком повседневной жизни - и они, в свою очередь, держат нас. А как только любовь чуть-чуть выдыхается, слабеет, так сразу погружаемся в поток повседневности и для нас снова начинается то, что мы называем жизнью, а надо бы - процессом умирания. Если бы нам хватало сил любить постоянно, каждую минуту - жили бы вечно:

- Это что-то, - серьезно сказала Инна. - Ты, наверное, всю ночь не спал - думал?

- Нет. Проснулся - и открыл. Я и не думал вовсе. Просто возникло в мозгу такое представление. И сразу в законченном виде. Словно кто-то сформулировал и вложил в меня. И главное - я почему-то уверен, что это не просто представление, каких много, а Истина. Абсолютная Истина, не нуждающаяся в доказательствах.

- Замечательно! Рада за тебя.

- Спасибо.

- И что мы будем делать с этой истиной?

- Ну, наверное, мы будем помнить, что мы не исключение из правил, а такие же, как все. И значит, от силы нашей любви зависит, будем ли мы жить вечно или сами ускорим неминуемый конец:

- Только демонстрировать силу любви не надо - ладно? Не сейчас, милый. И вообще не надо ко мне прижиматься, отвернись к стенке, я лучше сама тебя обниму:

- Обними меня гораздо лучше!

- Вот так?

- Еще лучше!

- Так?

- Угу:

- А теперь спи!

И я спал. И во сне видел жену Инну. И даже во сне помнил, что теперь она моя жена. И называл ее не иначе как "жена Инна". Даже во сне для меня это было чрезвычайно важно. Я так долго не верил, что мы сможем стать мужем и женой, что эти два слова звучали для меня как музыка. Лучше, чем музыка. Не было в мире такой музыки, на какую я бы променял звучание этих двух слов, думал я, засыпая. И уже во сне я снова и снова повторял их и верил, что мы с женой Инной будем с каждым днем все крепче и крепче любить друг друга, а значит - будем счастливы и абсолютно бессмертны.

2

Самое вздорное суеверие, какое я только могу представить, - это вера в сны. А самое ловкое и ненаказуемое мошенничество - толковать сны. Брешешь клиенту с умным видом все, что в голову взбредет, берешь его деньги - и никакой ответственности, никаких претензий, если предсказания не сбудутся. Если у толкователя есть хоть капля здравого смысла, он загодя внушит клиенту, что объяснение сна изменяет связанную с ним реальность. Что сон только тогда сбывается, когда о нем никто не знает. Истолковать сон - то же самое, что подсмотреть карты партнера, а потом взять и признаться в этом. Понятно, что карты придется пересдать:

- А если подсмотреть и промолчать? - спросил я. - Тогда выигрыш обеспечен?

- Не совсем так, - охотно объяснила мне современная пифия или сивилла (подозреваю, что оба определения не совсем верны, но лень уточнять) Нина Волконская - она же Инна Платонова, моя теперь уже бывшая жена.

Когда Инна всерьез занялась толкованием снов и стала брать за это деньги, мы оба решили, что ей удобнее пользоваться псевдонимом. К тому же дворянская фамилия внушает клиентам доверие.

- В картах, - продолжила она, - там, конечно, почти наверняка. А тут чуточку сложнее. Судьба, видишь ли, играет с нами в особые карты. И правила игры меняет по собственному усмотрению. И вполне возможно, что она иногда нарочно позволяет заглянуть ей через плечо. Чтобы внушить нам ложную уверенность, а потом наградить или покарать по собственному усмотрению. Мало только увидеть, надо еще и правильно истолковать. Для этого и нужны мы, профессионалы.

Инна - настоящий профессионал. Что бы я ни думал о сути ее занятия, не могу не признать: дело свое она знает. И, между прочим, неплохо зарабатывает. Еще когда мы жили вместе, она приносила в дом больше, чем я. Пусть ненамного, но все-таки больше. Теперь же, судя по дорогой одежде и ухоженному виду, она процветает. И вполне может без моей помощи прокормить не только Виталия, но и своего нынешнего мужчину. Тем более что ее нынешний мужчина, несостоявшийся юрист и еще менее состоявшийся художник, не мог бы прокормить даже себя.

Часы показывали десять минут второго, и мы с Инной сидели в том самом уличном кафе-мороженое, где когда-то они с Майей вели переговоры по поводу меня, а совсем недавно Горталов доказывал, как мало я стою (в долларах и евро) в сравнении с ним. Сидели, пили ставший уже традиционным кампари с апельсиновым соком, курили и говорили о снах. Как было справедливо замечено кем-то из мудрецов, слова нужны нам для того, чтобы скрывать свои мысли. Что я и делал вот уже полтора часа кряду. То есть умело скрывал от толковательницы снов свой главный, заветный сон, увиденный сегодня ночью, после которого мне захотелось увидеть Инну. Увидеть и убедиться, что я не до такой степени сошел с ума, чтобы хотеть вернуться к ней наяву.

И я увидел.

И убедился.

Она прекрасно - лучше, чем прежде, - выглядела, приветливо мне улыбалась, умно говорила, но ни единой нити нежности не протянулось между нами, и даже когда страстный тенор по радио завыл неизменное французское: "Ностальжи: Ностальжи: Ностальжи:" - никакой ностальгии по нашему совместному прошлому я не испытал. И радовался этому, потому что был уверен: Инна что-то заподозрила, что-то уловила в моем голосе, когда я попросил о встрече - как ни крути, она знает меня лучше, чем я сам, проницательность у нее чудовищная, неспроста же и толкование снов, - и теперь наверняка лелеяла мысль под видом утешения отомстить мне, ею пренебрегшему и ее променявшему на другую:

Добавлю, что еще в прежней нашей жизни было у меня чувство, что рассказанный и истолкованный Инной сон становится уже не моей, а ее собственностью, что с каждым истолкованным ею сном я в каком-то смысле становлюсь беднее, а она словно бы наживается на мне, и поэтому самые лучшие, самые заветные сны я от нее предпочитал утаивать. И теперь поступил так же и пересказал ей другой, неглавный сон - тот, который приснился мне после того, как в моем первом сне Инна обняла меня и (во сне) я уснул.

Вкратце содержание этого сна во сне было таково.

Где-то в темных закоулках не то теле-, не то киностудии мы - я и еще трое молодых людей, которых я не узнаю, не вижу их лиц, но по логике сна вроде бы с ними знаком, - встречаем Андрея Обручева. Почему именно на киностудии, никаким разумным образом я объяснить не могу. Никогда мы не имели ничего общего с кино - и Андрей в отличие от меня даже страстным поклонником важнейшего из искусств не был. Во сне, однако, Андрей кинознаменитость типа Никиты Михалкова, и притом ему во сне явно за сорок, он седой и усатый, мы же четверо - совсем молоды и зубасты, мы буквально набрасываемся на него с какими-то страстными упреками, в чем-то его бесконечно уличаем - и во время долгого блуждания по закоулкам этой (пусть будет) киностудии, и позже, в просмотровом зале, где он, как бы пытаясь перед нами оправдаться, показывает нам на небольшом экране, расположенном почему-то под самым потолком зала, фрагменты своего еще не смонтированного фильма. Никакого впечатления о содержании этих фрагментов у меня не осталось, помню только, что они были очень яркие, словно рекламные ролики, и сравнительно короткие.