Григорий Свирский - Мать и мачеха Страница 3

По анкете меня, оказывается, надо было давить, как чуждый элемент. Иначе самого кадровика бы задавили -- за потерю бдительности! Так бы и было, если бы не хорошие люди, которых после войны стало заметно меньше. А может, власти у них стало меньше. Но об этом позднее...

2. "МОСКВА ЗА НАМИ!" "РОДИНА В ОПАСНОСТИ!"...

16 октября 1941 года 332-ю Ивановскую имени Фрунзе стрелковую дивизию, в которую входил и мой саперный батальон, разгрузили на окраине Москвы. Москва точно вымерла. Ни людей, ни машин. Ночь провели в Чертанове, на Кирпичном заводе, а утром выбросили нас на линию обороны. На юго-восток от столицы, между Подольским и Каширским шоссе. С целью заминировать все лощины, низины, перепады, пологие места, через которые могут прорваться в Москву немецкие танки. Инструктаж был ночью. Задачу ставил немногословный, крутой генерал Овчинников, внешне неказистый, полугорбатый человек с красными от бессонницы горящими глазами. За пять дней заминировать все и вся. Ставить тысячу мин в день.

Началась уж осенняя распутица. Грязь, холодный дождь. Сушиться негде.

Машина за машиной сгружали противотанковые мины "Ям-5" в деревянном корпусе. Чтоб поставить "Ям-5", надо было вырывать в глинистой почве, в непролазной грязи, лунки. Мины и против танков, и против пехоты. Вперемежку. На откосах скользко, случалось, сапер соскальзывал вниз и взрывался на собственной мине. У кого руку отрывало, кто без глаз остался. Случаев таких было, слава богу, немного, но, сколько бы их тогда ни было, останавливаться было нельзя: немцы шли на прорыв...

Первые восемнадцать танков врага появились в районе Каширы. И начали подрываться на наших минах. Черный дым повис над полями. Через три часа показалась огромная танковая колонна. Увидела взорванные танки. Повернула обратно. Произошло это в конце октября. Позднее из работ военных историков узнал, что советских войск в этом районе не было. Под Подольском немцев встретили лишь курсанты местного военного училища, которые полегли в бою почти все.

Кто знает, как бы повернулось дело, не поставь мы тогда на пути танковых колонн, прорывавшихся к Москве с юга, в обход Тулы, свои "Ям-5" в деревянных корпусах. Тридцать тысяч деревянных ящиков... Один из полков нашей дивизии промаршировал 7 ноября по Красной площади. Заслужили.

Немцев остановили. Началось наступление. Сибирские части бросали в бой прямо с колес. Мы получили подкрепление. Ждали своего часа...

31 декабря, в ночь под новый, 42-й год, нас погрузили по тревоге на автомашины и доставили в район города Осташков. Здесь располагался Калининский фронт, 4-я ударная армия. Она называлась ударной, хотя состояла всего из четырех дивизий. 8 января получили приказ наступать. Меня назначили дивизионным инженером. Я отвечал, как сапер, за все наступающие полки.

Солдаты окопались на озере Волго, южнее Осташкова. Из этого озера вытекает река Волга. На противоположном берегу, в деревне Лохово, немцы соорудили опорные пункты. Озеро замерзло. Морозы в ту военную зиму достигали сорока по Цельсию. Не только в снегу лежать -- даже выйти на улицу было нелегко. Спирало дыхание. Лица у солдат в инее. Трут лица варежками, чтоб не обморозиться. Ждут команды...

Я хотел отправиться вместе с саперами на лед, где разведчики проверяли щупами: не заминировано ли озеро? Не разрешили. Сосредотачивались скрытно, боясь выдать свой замысел и считая, что немцы в такой морозище не высунутся из изб и укреплений. "Наша сила -- внезапность!" -- сказал командир дивизии.

В темноте, перед рассветом, два пехотных полка бесшумно спустились на лед. Снегу навалило по колено. Поползли, проваливаясь в снег, к противоположному берегу, и, когда солдаты оказались посередине озера, взлетели немецкие ракеты. Стало светло, как днем. Ожили "спавшие" немецкие опорные пункты. Я не могу вам рассказать, какие страшные крики, какой стон стоял надо льдом тихого озера Волго. Нас расстреливали почти в упор. Сверху, с крутого берега, били и орудия и пулеметы; кромешный ад!

Дали приказ отступать, но солдаты не могли даже головы поднять.

Тех, кто пытался спастись бегством, срезали пулеметным огнем.

Рассвет обнажил картину, которую не забуду до конца дней своих. Такое видел за войну лишь дважды. Здесь и на Брянском фронте, где погибали тысячами... На поле боя распластались серые скрюченные фигурки, которые засыпало снегом. Некоторые вмерзли в искореженный снарядами лед.

Стоны, проклятия слышались весь день, но тех, кто пытался добраться до раненых, убивало, едва они вступали на лед.

Когда после войны слышал по радио, как мастера художественного слова читали из Некрасова: "Выдь на Волгу! Чей стон раздается над великою русской рекой...", я выдергивал радиошнур из розетки. Стон звучал у меня в ушах.

Такое, наверное, и Некрасову не снилось. Чтоб от немецких снарядов, да на Волге!...

Лишь когда стемнело, мы смогли вытащить раненых и убитых. Оказалось, на льду полегла треть солдат из двух наступавших полков...

Командующий армией требовал наступление продолжать. На этот раз наступали не в лоб, а на стыке между опорными пунктами. Нашли у немцев уязвимое место. Как тут не найти, когда они обнаружили все свои огневые точки. Всю ночь постреливали трассирующими пулями... Третий полк, последний полк дивизии, простоявший первую ночь в резерве, пошел в наступление с вечера. Как только стемнело. И в ночном бою прорвал оборону. Дрались штыками, ножами, стреляли в упор. Озверело дрались, в ярости... В этот прорыв хлынула вся дивизия. Опорные пункты немцев было приказано оставить в тылу. Не ввязываться в бой с ними, не замедлять наступления.

Танки вырвались на противоположный берег и мололи все, что попадало под гусеницы. Людей, машины, орудия, каски. По дорогам чернели навороченные груды металла, сгоревшие машины. Обычный позднее пейзаж немецкого бегства...

Побежали немцы и из опорных пунктов. А куда бежать? На те же дороги...

Танки прошли, а наш гаубичный полк не может двинуться за танками. Машины с продовольствием увязли сразу. Я -- дивизионный инженер, я отвечаю за дороги.

А дорог нет. Проселки -- горы развороченного танками оледенелого снега. Саперы идут с войсками, порой впереди войск. Чистить дороги некому. Получаю приказ: на очистку дорог мобилизовать все местное население. Ох, нелегкая это работа! Не работа -- горе одно. В домах остались старики да женщины с детьми. Кого мобилизовывать?.. Вышли кто мог и кто не мог. С лопатами, ломами, кирками... Кому не в чем было выйти, снабдили солдатскими ватниками. Подоспели тут и красные ботинки огромных размеров. Из Америки, кажется. Бабы наворачивали на ноги солдатские портянки, половые тряпки и -- ноги в ботинки.

Крестьяне выручали не только на дорогах. Подкармливали нас мороженой картошкой. Мы бы, наверное, подохли без наших деревенских кормильцев. Тылы не поспевали, даже если не было заносов. Сухари, мороженая картошка да иногда каменное мороженое мясо артиллерийских лошадей, павших от обстрела, -- тем и были живы. Конское мясо было деликатесом. "Татарами мы были, татарами и остались", -- смеялись бойцы, раздирая зубами куски льдистой конины.

Мы шли двадцать один день, не останавливаясь. Казалось, это было триумфальное шествие. По двадцать километров в день. Отходившие немцы задерживались в лесах, устраивали засады и убивали наповал целые роты. Начали взрываться под ногами и мины. Саперы снова вышли вперед... Захватили Демидово, Смоленской области. Вышли к городу Велиж, на Западной Двине. Появилось Витебское направление, хотя до Витебска оставалось еще километров 150. Однако Москва была теперь в относительной безопасности.

А для дивизии наступили лихие дни. Она растянулась на 20-- 25 километров. Солдаты боевого охранения находились друг от друга на расстоянии более ста метров. Правый фланг -- по Западной Двине -- оголился: другие фронты не смогли прорваться так далеко... Надо было срочно зарываться в землю. Никаких землеройных машин не было. Взрывали замерзший слой земли толом, а затем в ход шли лопаты. Не хватало снарядов. Танки стреляли болванками. А тут еще командир дивизии совершил глупость, которая на войне стоит дорого... Надо было удержать большое село Рацковицы, на высоте, господствующей над местностью, -- послали не минометную роту, которая обезлюдела, не стрелков, а первых, кто попался под руку, -- роту моих саперов, у которых не было даже станкового пулемета. Я сказал в сердцах командиру дивизии, что его поведение "выходит за рамки", -- это не помогло ни мне, ни моим саперам, полегшим наполовину. Я пожаловался начальнику инженерных войск и командующему армией генералу Курасову.

Командиру дивизии теперь пришлось со мной, "склочным" дивизионным инженером, объясняться. Он извинился сдержанно, скорее формально: саперов без моего ведома брать не полагалось! И заключил разговор жестко:

-- На войне, как на войне! Можете идти!..

Летом нас подкармливали партизаны: перед селом Рацковицы тянулся бесконечный лес. Наверное, до Витебска он тянулся. В нем действовали партизанские отряды, и немцы старались там не появляться... У партизан оказалось больше провизии, чем у нас, которых наши снабженцы никак не могли догнать.