Григорий Свирский - Мать и мачеха Страница 4

Летом нас подкармливали партизаны: перед селом Рацковицы тянулся бесконечный лес. Наверное, до Витебска он тянулся. В нем действовали партизанские отряды, и немцы старались там не появляться... У партизан оказалось больше провизии, чем у нас, которых наши снабженцы никак не могли догнать.

Партизанские повозки подымали наш дух. Дело было не только в сухарях, от которых, конечно, никто не отказывался. Весь народ поднялся -- вот что означали для нас эти скрипящие телеги. Народ не одолеют...

И сейчас я с теплотой, а порой с душевной болью вспоминаю свой саперный батальон, свою Ивановскую имени Фрунзе дивизию, отогнавшую немцев от Москвы. Так вспоминают родной дом. Хотя я расстался с ним еще в 1942-м, выехав, вместе с "оперативной группой" инженеров-саперов под Сталинград.

Спустя год я получил назначение в штаб инженерных войск Красной Армии, которыми командовал маршал Воробьев.

3. ЕВРЕЙСКАЯ СУДЬБА

Только так можно назвать то, что случилось со мной и с моей семьей дальше. В этом причина того, что мне пришлось покинуть свою Родину, которую я защищал, не жалея своей жизни. Ощущал ли я себя обездоленным несчастным евреем во время войны? Или ранее? Нет, никогда. Я уехал из традиционной черты оседлости, когда мне было девять лет. Я не жил с евреями. Не знал и, увы, по сей день не знаю идиша, отчего иные евреи смотрят на меня косо. Моего родного брата исключили в 1933 году из Института водного хозяйства, с выпускного курса, за то, что он не написал в анкете, что его отец был "лишен избирательных прав". А у меня, как известно, обошлось. Даже "родственники за границей" в конце концов не помешали.

Да, я знаю, что "анкетный отстрел" с годами переродился в анкетный произвол, а затем и в анкетную паранойю, которой нет оправдания.

Но в войну я почти забыл об этом.

В 1944-м мне посчастливилось участвовать в белорусской операции, которой руководил маршал Жуков. Я видел, как Жуков готовил ее, как заслушивал начальников всех родов войск, среди которых были и евреи, как изгнал с позором начальника артиллерии 48-й армии, когда тот не мог сказать, какова плотность его артиллерийского огня на километр наступления.

-- Вы свободны! -- прервал его маршал Жуков, хотя тот был вовсе не евреем, а, напротив, "первым среди равных", по сталинской терминологии. -- С этого дня вы не начальник артиллерии.

В штабе инженерных войск евреев было порядочно. Работали подчас на износ. Постоянно в наступающих войсках. С минерами, которые разминировали, можно сказать, целые страны. С понтонерами, которые готовились к переправам под огнем и бомбежкой.

Мне удавалось спать лишь днем. Часа два-три в сутки. Приходилось ночами дежурить вместе с маршалом Воробьевым. Он не ложился до пяти утра. Пока не спал в своем кабинете Сталин, который мог позвонить в любую минуту и который тут же изгонял любого министра или маршала, если тот позволил себе прикорнуть и не отвечал сразу же.

Евреи, отличившиеся в боях, становились генералами, Героями Советского Союза. Стал Героем Советского Союза начальник инженерных войск 13-й армии генерал Концевой. Но большинство не достигло таких командных высот. На 2/3 командный состав был истреблен. Саперы подрывались на минах, гибли на переправах, только один сапер-еврей из Ивановской дивизии, капитан Ойслендер, выжил; после войны мы с ним встречались в Одессе.

В те дни мы напоролись на другое минное поле. Сталинское. Я видел, как в 1945-46 годах начали подрываться на этом поле офицеры-евреи из нашего инженерного управления. К 50-му году было изгнано до 90% офицеров-евреев. Изгоняли безжалостно. Человеку оставалось дослужить до полной пенсии год-два, а его прочь... Евреи из центральных штабов, которых не удавалось вытолкать из армии сразу, оказывались в Тюмени, Иркутске, Чите, на Сахалине. Подчас на высоких должностях, но все равно, прочь с глаз...

Я не хочу сказать, что все армейские "кадровики" были антисемитами, однако оставаться на этих должностях могли лишь те, кто выполнял расистские указания Москвы без трепета. Начальником отдела кадров инженерных войск Советской Армии был полковник Пожаров. Всюду находился такой Пожаров, или "пожарник", как мы его называли.

Меня наш "пожарник" решил спалить в пятидесятом году, когда еврейский погром в стране достиг своего пика. В газетах били евреев -- театральных критиков, евреев-писателей (так испепелили, по личному указанию Сталина, писателя Василия Гроссмана); естественно, и армия не осталась исключением.

Однако маршал Воробьев отказался подписать подготовленный "пожарником" приказ о моем увольнении из кадров Советской Армии. Он был не лишен сантиментов, наш инженерный маршал. Трудно сжигать здание, построенное своими руками. Он поздравил меня с присвоением мне очередного звания -полковника и распорядился отыскать мне место в войсках.

-- Могу в Читу, Тюмень или... Львов, -- сказал мне Пожаров доверительным тоном.

Он хорошо знал свое дело, наш инженерный "пожарник". Кто откажется от Львова, если альтернативой Тюмень или другая тьмутаракань?

С 50-го по 59-й год я был начальником цикла в военно-учебном заведении во Львове.

Из 13 офицеров-евреев, которые служили со мной, вскоре осталось трое. Как легко понять, здесь был свой "пожарник". Львовский "пожарник" был самым вдохновенным; в 59-м и мне пришлось выйти в отставку. Надоели юдофобы. Опротивела дискриминация, которая ничуть не уменьшилась после смерти Сталина.

ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО АНКЕТА по-прежнему торжествовала.

Правда, мало кого интересовало ныне, не были ли твои родственники дворянами или мелкими торговцами. Вперед вышел ПЯТЫЙ ПУНКТ. НАЦИОНАЛЬНОСТЬ.

Тем не менее, когда моя дочь сказала, что хочет уехать из Советского Союза и увезти своего сына, я воспротивился. Покидать свою Родину? Никогда! Несколько лет я мучил и ее, и своего зятя, не давая своего согласия на их отъезд.

Но вот подрос ее сын, мой внук, Санечка, мальчик старательный и добрый. На школьных переменках слово "жид", "жиденок", которым награждали Санечку, стало явлением обыденным, на которое жаловаться было некому. Классная руководительница Сани, некая Евраш, встречала наши жалобы и протесты усмешкой. Ее муж был зампредисполкома Одессы, "высокая номенклатура", она чувствовала себя неуязвимой и в конце концов стала известной юдофобкой; как-то даже позволила себе заметить в раздражении, когда я пришел жаловаться в очередной раз на то, что внука доводят до слез и избивают:

-- Ежели некоторым здесь не по нраву, они могут ехать в свой Израиль! Скатертью дорога!

Саня увлекся математикой. Что его ждало? При том, что дед его не был "социально чуждым", лишенцем, а, напротив, заслуженным человеком, полковником в отставке?.. Я хорошо знал, что математическую науку в СССР превращают в "юденфрай". В университет, на физмат, и в Физико-технический институт евреев не берут уж не только годами. Десятилетиями. В Московском университете разработаны для них особые, "провальные" задачи. Я знал, какие именно, мне показывали их плачущие абитуриенты...

Да, я прорвался сквозь анкетные тенета, и моя дочь, не без моей помощи, прорвалась через них, стала специалистом, но по какому праву я отдаю в руки новейших "пожарников" своего внука? По какому праву отнимаю у него будущее?

Я подписал дочери все нужные для ОВИРа бумаги. Пусть едет туда, где наш внук может выжить.

Они уехали в Канаду, а мы с женой затосковали. Одна у нас дочь. И внук один. Кого нам на старости лет пасти? Чем жить? Боевыми воспоминаниями?

И вот я здесь, в городе Торонто. Горько. Но не жалею, тем более что, когда решил ехать вслед за дочерью, натерпелся таких унижений, что и вспоминать не хочу. Упомяну лишь одно. На границе. Увидели на моей груди боевые ордена -- снимайте, говорят. Не пропустим. Как? -- изумился я. Мне их вручали не за придворные балы. Вся моя жизнь за ними. Забегали. Зашептались. Два ордена Ленина, No 3127 (1936 г.) и No 290931, и Боевого Красного Знамени заодно (No 340581) не пропустили. Остались там.

-- У вас и без них наград достаточно, -- категорически заявил молодой "пожарник" в фуражке таможенника. -- Хотите остаться и "качать права"? Или уехать?

Я решил уехать...

Ефим (Хаим) ЛИПМАН

МОЙ ПУТЬ В ЛАУРЕАТЫ...

1. ЯТКЕВЕРГАС -- ЕВРЕЙСКАЯ УЛИЦА

Когда мне было четырнадцать лет, к нам заявились водопроводчики. Они тянули трубы, обрезали их голубым огнем, и совершенно сказочным образом пошла вода. Даже не пошла, а хлынула. Я хлопал босиком по воде, меня оттаскивали. Я сопротивлялся. Что вам сказать, это было счастливое время!

Я просил родителей отдать меня в водопроводчики. И мама, после некоторого сопротивления, отдала меня в ученики в фирму "Братья Курлянчик".

Фирма была солидной, и для меня было припасено там немыслимо солидное слово "инсталлятор".

Инсталлятор -- это совсем не то, что водопроводчик. Каждое утро начиналось с того, что братья Курлянчик кричали мне: "Хаимке!" Хаимке туда! Хаимке сюда!.." Оказалось, что я нужен на всех улицах и всем сразу. Я был очень горд, а скажите мне, зачем гордому инсталлятору гимназия? Окончил шесть классов, на что больше?!