Лев Гунин - Суть жизни Страница 3

Мы сидели тогда с Хаксли в кафе, на углу улиц 25-й и Парк-Роад,в удобных и мягких желтых кожаных креслах, и пили кофе. Я слушал этого человека и отмечал, как он быстро-быстро моргает своими глазками, подергивает плечами, странно и по-обезьяньи жестикулируя при этом, и речь его была странная, отрывистая и витиеватая. Я посмотрел ему прямо в глаза, а он увел свои глазки куда-то в сторону, облизнув губы, и прервал свое повествование. Мне показалось, что у этого человека не все дома, и я стал сомневаться, стоит ли его принимать всерьез. Он, словно угадав мои мысли, сказал, что администрация клиники возбудила против него дело после того, как он отправил в редакцию одной газеты письмо со сведениями о грязных экспериментах за стенами Гранд Хоспитал, после чего его признали душевнобольным и принудительно отправили на "лечение" в одну из клиник. Оттуда Хаксли через два дня совершил блестящий побег, его не поймали, а теперь у него создалось впечатление, что его как следует и не ловили, и с тех пор никто и не пытается водворить его обратно в психбольницу.

Мы ели вторую порцию мороженного, когда Хаксли принялся знакомить меня со своей теорией, "открывшей", что из клиники выходят искусственные люди, созданные по образу и подобию поступивших в нее безнадежных больных, а сами больные в течение двух недель (или раньше) умерщвляются, от чего кусок мороженого встал у меня в горле. Когда я откашлялся, Хаксли продолжал, не умолкая ни на минуту, тараторить о каких-то искусственных мозгах, о "статусе повиновения" и о прочей ерунде, усиленно помогая себе жестами. Яркое солнце, слепившее глаза, заливало своим светом весь перекресток, освещая Воздушные Дома и придавая выпуклость их и без того необычным формам, а желтые пятна лежали на одежде Хаксли и на его лице. Когда водопад слов, извергаемый ртом Хаксли, стал иссякать, его автор, измучанный своим красноречием, глубоко погрузился в кресло и вытирал свою вспотевшую лысину, я задал ему неожиданный для него вопрос: где я мог бы найти профессора Моргана. "Моргана? Какого Моргана? - переспросил недоумевающий Хаксли. - Я взял до сих пор лежащую на столике газету и, предупреждая побудительный жест Хаксли, опасавшегося за судьбу газеты, указал ему на статью и на подпись под статьей. "А, Джеймс Морган? Тот самый? Да он вчера отравился или повесился на своей даче. Подробностей печать еще не сообщала. Знаменитый был человек ..." - Потом мы с Хаксли прощались, и он усиленно просил меня позволить ему придти ко мне в гости, но я не собирался давать ему своего адреса.

Когда я приехал на дачу профессора, там все было оцеплено полицией, и к вдове Моргана никого не пускали. Я безуспешно пытался прорваться через кольцо полицейских, что не удавалось даже корреспондентам, и отправился восвояси. На обратном пути я заметил в автобусе Хаксли, спешащего туда, откуда я ехал.

В ближайшие дни меня неоднократно вызывали к шефу, и я просил, если будет такая возможность, побывать в Гранд Хоспитал - я мотивировал это тем, что заодно проконсультируюсь там у знакомого профессора. Все эти дни ко мне непрерывно звонил Хаксли. Я сразу же отключал телефон, - как только сенсорно-компьютерное устройство узнавало его голос и на дисплее зеленые буквы складывались в слово "Хаксли", - но это не прекращало попыток Хаксли дозвониться мне. Как-то вечером я увидел на улице странного человека, и мне показалось, что он специально забрел в старую часть города, где улицы не освещены дневным светом и где до сих пор существуют допотопные неоновые фонари и с их голубоватым, примитивным освещением. Он был одет слишком хорошо для обитателя этих музейных кварталов, доступ в которые и жилье там получали только мелкие музейные служащие или безработные, относящиеся к категории так называемых "государственных безработных"; жители эих домов не имеют права принимать гостей, иметь в квартире телефон, а посещение их домов посторонними лицами строго предупреждено. Так вот, этот человек не был похож на обитателя этих кварталов. Он шел, подняв воротник и прячась в тень. Когда он проходил мимо моего неподвижного, стоящего перед светофором, автомобиля, я внезапно увидел его лицо - и вздрогнул. Этого человека я знал как одного из врачей Гранд Хоспитал. Я видел его, когда приезжал туда. Я оставил машину у одного из домов и догнал этого человека пешком. Он шел я меня не оборачиваясь. Метр за метром я догонял его, и вдруг человек этот бросился бежать. Я пытался его догнать, но он забежал во двор, погруженный в непроглядную темноту. Я, не задумываясь, последовал за ним и услышал, как в отдалении хлопнула дверь. Я подошел к освещеной площадке, дернул дверь. Она была заперта. Тут к моим ногам откуда-то сверху упал клочок бумаги. Я поднял его и положил в карман. Он оказался обрывком разорванного письма.

Его содержание оказалось следующим.

..... то.............................................................. .............. вили меня подписать контракт. Дж.......................... ...............ло выше моих сил. Я взбунтовался.......................... да они решили сделать из м............ ...........енного человека. Не буду тебе опи.... ............ ................................. .................и что там произошло и поч............. ................. ..........................не получилось.Ты знаешь .............. ....... ..........................думаю, понимаешь, что таки............... ..... .....................е сходят с ума. Я в с..................... ......... .....................аявляю тебе,что это не... .............. .......... .........................я искусственный,они по................ ......... ............................али меня свидетелем.................. ....... ..............................х волосы на голове.................. ...... .................................и теперь скрываюсь от............. .....

Отправившись к моему другу Питеру Джонсгорну, я помощи его компьютера и самого Питера расшифровал это обрывок таким образом.

".......кому-то________________________________________ ________заставили меня подписать контракт. Джеймс, это____ (все)...было выше моих сих. Я взбунтовался,___________и тогда они решили сделать из меня________искуственного человека. Не буду тебе описывать, как_____________________________ _______и что там произошло, и почему____________________ ____________не получилось. Ты знаешь /меня очень хорошо/, и, я думаю, понимаешь, что такие, как я, люди, (моего типа и моей профессии) (как правило) ^--^ ^--^^-^-не сходят с ума. Я в своем уме, и (со всей ответственностью) ^ ^ < ^ ' ^ ^^ -- заявляю тебе,что это не /люди?/, а/ /Полагая,что/ я искуственный, они по сделали меня свидетелем /таких жутких вещей/, от которых волосы на голове становятся дыбом ^ ^--^ Я убежал (от них) /........./ и теперь скрываюсь от /них/..... .............................................................."

Безызвестный Джеймс, которому было адресовано письмо, вполне мог быть профессором Джеймсом Морганом, чья смерть еще до сих пор описывалась центральными еженедельниками и ежедневными газетами.

Назавтра я отправился к одной из моих бывших подопечных, которую когда-то устроил на работу - на телефонную станцию, - и с которой мы до сих пор были в приятельских отношениях. Я попросил ее соединить меня с абонентом, телефон торого может быть заблокирован, так, что на него "выходят" звонки только с тех телефонов, с каких они к е м - т о допущены. Моя знакомая успешно соединила меня с номером Моргана. "Вы помните того человека, который писал вашему мужу длиннющие письма? - спросил я игривым тоном. - Того, который работает в знаменитой клинике Гранд Хоспитал..." "Это вы, Дональд? - услышал я голос, надтреснутый старушечий голос вдовы профессора. Я положил трубку, слыша взволнованное "алло, алло!", и, не попрощавшись ни с кем, ушел с работы...

Дональда Станлея довольно просто удалось найти. Он оказался к тому же председателем клуба любителей античной литературы и вел прием с одиннадцати до двенадцати тридцати в воскресенье для тех, кто хотел стать членом этого клуба. Раньше он выступал с лекциями о древнеримских поэтах и был автором великолепной работы о поэзии Вергилия, но в последнее время он прекратил читать лекции и ограничился практическим участием в административных делах клуба. В воскресенье я отправился к нему на прием.

Войдя, я увидел перед собой деятельного человека лет сорока трех, его глаза из-за стекол очков смотрели внимательно и изучающе. Начавшие редеть волосы, обнажившие часть черепа, были аккуратно зачесаны. Мы обменялись несколькими фразами, при чем я изъявил желание стать членом их клуба и спросил, что для этого надо. " - "О, не более, чем формальность, - ответил Станлей.

- Ну, и что же это за формальность?

- А как ваше имя?

- Меня зовут Питер Болдинг. Питер Джеймс Болдинг.

- Хм, Джеймс... Хорошее имя... А знаете ли вы античных авторов?

- Да, конечно. Хотя мои знания не могут сравниться с вашими: ведь Дональд Станлей считается даже среди профессионалов одним из лучших знатоков античной литературы. Дональд Станлей польщенно заулыбался.

- И, все-таки, я не совсем согласен с вашим утверждением о том, что Овидий, изгнанный из Рима, продолжал все ту же линию римской поэзии, не заимствовав ничего из той среды, где он по изгнанию находился. Мне слышится в его стихах и предвосхищение Петрарки, и дантовский слог, и поэзия Пушкина. Что вы об этом думаете?