Алексей Смирнов - Мемуриалки - 1 Страница 3

Я к тому веду, что этот вот Куб - это прямо-таки моя жизнь круглый год, и только летом я вываливаюсь из люка на свободу, в родные места, где все знакомо, словно в песенке Анжелики Варум про Городок. И все-то мне казалось, будто в этом пригороде ничто не меняется. Придешь на пляж - а там все та же моложавая бабушка, которая пришла туда с табуреткой и бутылочкой свекольной воды; такая бабушка греется, расстегнувшись, одетая в посудного цвета трико и многососковый, сегментарный лиф. Песчаный сфинкс, гармония и спокойствие веков. Но вдруг я задумался: а так ли все неизменно? Должны же были сказаться на быте моего поселка те 27 лет цивилизации, что я туда катаюсь?

Я начал подсчитывать приобретения и потери. В приобретениях оказалось следующее: мороженое и пиво, а также государственный флаг пивоваренной компании "Балтика" - то есть вещи, о которых в далеком 1976 году нельзя было и мечтать. И вот еще что: хозяйке установили телефон, по которому я восемь раз пытался дозвониться в город и те четыре, что дозванивался, попадал не туда, но не сразу строились Некоторые Города, не будем злорадствовать. Цена, по которой обошлись все эти благоприобретения, оказалась совсем небольшой. В списке невосполнимых потерь оказались: библиотека, аптека, медпункт, отделение милиции, телефон-автомат и пожарная часть. Это, конечно же, пережитки и вообще дурная бесконечность, вроде расписания поездов.

Ностальгия

Я вспоминаю (что за напыщенность, черт побери: Я! Вспоминаю! Кто я такой? Не читайте) поликлинику в городе Петергофе, где я работал лет двенадцать тому назад.

Сначала я вспомнил про инвалида гражданской войны, который пришел ко мне выписать одеколон. Потом я вспомнил про беременную женщину, которая явилась ко мне, будучи на седьмом месяце, и призналась в неуемном сексуальном желании.

Наконец, я припомнил глухонемую швею, которой я дал бумажку для изложения жалоб, и она написала: "Очень болит спинка и все обижают".

После этого я почувствовал себя примерно так, как чувствовали себя все эти трое, вместе взятые.

Про Брежнева

Недавно, в День защиты детей, мне почему-то вспомнилось про то, как умер Брежнев. Умер он так: я учился на втором курсе, и в день, когда его должны были препроводить в положенную нишу, у меня была физкультура. Физкультура в медицинском институте - дисциплина совершенно невыносимая, и бывалые мужики, отслужившие в армии, уверяли остальных, будто даже там с ними ничего похожего не делали. Такое, кстати, я часто слышал от них по самым разным поводам. В общем, мы явились к физкультурнику и возмущенно заявили, что не видим возможности заниматься в столь траурный государственный день несерьезными прыжками и провокационными подскоками. Физкультурник, мрачно жуя некую снедь, посмотрел на нас исподлобья и махнул рукой, посылая предаться скорби навсегда и с размахом. И мы пошли печалиться в пивной бар без имени и рангов наценки, но мы-то знали, как он назывался, он был "Кирпич", "14-я аудитория", так как всего аудиторий в институте было 13.

В Кирпиче было пасмурно и торжественно. Халдеи переговаривались шепотом, народу было очень мало. Люди сидели почти приличные и суровые, они тихо беседовали над непочатыми кружками. Работал безутешный телевизор. Мы выпили наше пиво и вышли на улицу. В эту самую минуту маршальский гроб поволокли к чертям, вниз, и Главный Черт, по всей вероятности, до того расчувствовался, что сделал Королевский Подарок и остановил-таки прекрасное мгновение, чего в свое время так яростно добивался Фауст. Все застыло. Мы с приятелем тоже остановились, и весь тогда еще Кировский проспект застыл, и люди, набрякшие в окнах, точно виноградные лозаньки, тоже застыли, и флаги поникли, и птицы расселись по крышам, и времени не стало. Но один человек продолжал идти. Мы не успели рассмотреть его лица. Сейчас я об этом очень жалею. Он шел очень быстро, пригнувши голову, одетый в дешевую куртку с капюшоном. Руки держал в карманах. А весь неподвижный пейзаж выл на разные автомобильные голоса. Какая-то бабулька прошипела: - Остановись! Вождь ведь!

Но он шел, и прошел, и свернул за угол, и ушел. Вообще, смерть любого вождя окутана тайной. Например, на стене нашего терапевтического корпуса, если присмотреться, можно было прочесть надпись, сделанную углем в полуметре от земли: "Здесь умер Ленин". Не знаю, кто и почему это написал.

Архетипы коммунального благоустройства

Дворик у нас непрезентабельный; ничего-то в нем нет - ни качелей, ни горок, ни лавочек. К тому же там постоянно пилят деревья, которые еще не успели упасть сами и не выбили стекла в окрестных домах. После лесораспилочных работ остаются Колоды. Они никогда не пустуют, на них постоянно сидит и общается кто-то, кого я в другое время нигде не вижу. Спустя какое-то время Колоды куда-то исчезают, но скоро появляются свежие. Это я к тому, что выглянул сейчас и увидел новые лица. Они уже чистят рыбку. Дольше всех продержалась позапрошлогодняя Колода. Ее даже культурно поставили на попа, а вокруг расставили чурбачки поменьше, будто бы стулья, но их быстренько разметали за ненадобностью и греховностью земной роскоши. Прошлой осенью я выглянул и увидел вокруг этой Колоды троих. Они разговаривали. Одного я узнал, это был очень известный в округе человек, я часто его видел возле аптеки, причем в самые ранние часы, но ему уже и тогда бывало вполне нормально. Меня всегда, когда я его видел, поражало, что он еще жив. Спустя полчаса я обнаружил, что беседа закончилась, потому что тот самый человек, главный рассказчик, лег на колоду и лежал. Друзья ушли, а он остался один, одетый не по сезону: в легкую футболку, домашние штаны и домашние тапочки. Он не совсем лежал, он, скорее, застыл в позе олимпийского бегуна, подавшись вперед. Одна нога была отставлена кзади, и тапочек отклячен. Щекой он лежал на колоде, а руки свесились по ее бокам до самой земли. Он пролежал так два часа, был ноябрь, накрапывал дождик. Я вышел посмотреть, живой ли он. Он громко храпел, пуская пенные слюни, но в том ли жизнь? Когда я посмотрел в окно в четвертый раз, картина была очень грустная, все пропитанная одиночеством, разбухшая от сырого экзистенциализма. Двор был пуст, и даже Колода куда-то скрылась. В центре двора стоял и урчал маленький медицинский рафик. Он не трогался с места и был похож на последнего в мире жука. Внутри него решали, как быть. Я будто слышал каждое слово, все аргументы и контраргументы перед лицом дремлющего факта. Наконец, там решили, что береженого - то есть, их самих - Бог бережет, попятились и уехали. Увезли.

Халат

Однажды мне бросилось в глаза объявление на столбе: "Нашедшего медицинский халат 27 мая просьба позвонить до 23. 00". И телефон. Вознаграждение не упоминалось. Мне очень хорошо знакомы ситуации, в которых теряются медицинские халаты. Состояние, возникающее на следующий день, сопровождается утратой рассудка и написанием таких объявлений.

На одной питерской подстанции Скорой Помощи работал доктор, который вернулся с вызова без халата, без рубашки и без майки. На шее у него болтался фонендоскоп. Он так и не сумел объяснить, что с ним случилось. Но сам я халатов не терял никогда. Иглы китайские в людях забывал, это было. Правда, однажды я потерял обручальное кольцо. Я зашел в гости к приятелю и ушел уже без кольца. Потом оно нашлось в свежевыстиранном носке моего приятеля (не подумайте чего). Мы до сих пор ломаем голову, как такое могло быть.

Гоп-Стоп

Я ведь тоже был безумный романтик, давным-давно. Собрался как-то раз в гости к девушке. Очень надо было, очень спешил. Все как-то срочно организовалось. Вот я и поймал машину, но с этой машиной получилось так, что я мало того, что пьяный был в стельку, так еще и без денег. И все равно ведь поехал! Балагурил без умолку, нес какую-то чушь. А когда приехали по адресу, я так развалился по-гангстерски, сунул руку в карман пинжака из кожзаменителя и навел через этот карман на водителя палец. И сказал, что застрелю его, если он дернется. И выкатился из машины, упал, но вскочил и побежал, спотыкаясь.

А тот остался сидеть.

Я уже до дверей добежал, они далеко были, а он все сидел неподвижно в машине, черный такой силуэт, и смотрел перед собой. Наверное, это мое свойство - оставлять за собой огорошенных людей. Я сейчас думаю: сколько же мне нужно выпить сейчас, и какая должна быть любовь, чтобы я снова так сделал? Не знаю. Никак не могу представить. Немыслимое дело

Скорая Помощь

Однажды мне случилось превратиться в нарколога-кодировщика. Шифровальщика штаба фронта. Линия фронта проходила через пивной бар "Нептун" - мутное, темное место, доживавшее последние постсоветские месяцы. Там висели большая рыболовная сеть, краб и четыре разноцветные лампочки. Музыкой был Токарев, а пиво наливали понятно, какое. Но никто не жаловался, потому что бывают же фитобары, а в этом занимались ортодоксальной уринотерапией. И даже под котлетки в томатном сопровождении. Я пришел туда в расстроенном настроении - не помню уже, что случилось. Сел за стол и стал ждать событий. Напротив пристроился местный резидент с асфальтовой болезнью. Мы потолковали о политических горизонтах, а потом он догадался спросить, кем я работаю. И я ему честно признался, что я - невропатолог. Процедил это сквозь зубы, поверх кружки. Тут мой собеседник вдохновился. Он ударил в себя кулаком и сказал: